Какое гражданство у марии колесниковой
Обновлено: 07.07.2024
Как задерживали Антона и Ивана?
— Все началось вчера в районе 10 утра. Мне позвонили журналисты, сказали, что Мария Колесникова задержана, — рассказал Иван Кравцов. — У нас не получилось с ней связаться, через наши программы мы увидели, что телефон Марии находится дома. Мы с Иваном решили поехать к дому Марии и посмотреть, что там происходит. Зашли в подъезд, поднялись в квартиру — там было тихо. Стали выходить из квартиры — и в арке между двором и проспектом Независимости подъехал неожиданно бусик. Как у нас бывает, оттуда вышли неизвестные люди — и нас в этот бусик затолкали.
Вначале мы поехали в одно отделение ГУБОПиК. Там я провел порядка 40 минут, я находился в кабинете каких-то людей, мне ничего не объясняли.
Потом на меня надели наручники, черный мешок на голову и отвезли в другое отделение ГУБОПиК. В таком положении я провел еще четыре часа.
Опять же, никаких разъяснений, что я там делаю, никаких вопросов, каков мой статус. Люди, в кабинете которых я находился, тоже не могли дать никаких комментариев. В районе двух часов дня меня опять переместили в ДФР КГК. Я был очень удивлен, что меня туда везут. Но зато сняли наручники и черный мешок с головы, поэтому настроение поднялось. Я приехал туда в районе 14:30, и до 21:30 ничего не происходило. Я просто сидел в кабинете, пытался сидеть в разных позах. Никто не отвечал на мои вопросы, я ничего не знал.
Дальше слово взял Антон Родненков. Оказывается, их с Иваном разделили.
— Меня с Антоном погрузили в микроавтобус, отвезли в ГУБОПиК, там перегрузили в микроавтобус и отвезли в какое-то другое здание, где я находился около двух с половиной часов, — рассказал Иван. — Но в отличие от Антона, меня активно пытались спрашивать, я уточнял свой статус: являюсь ли я свидетелем, являюсь ли я подозреваемым, задержан ли я. Мне никто ничего не сообщал. Я находился в наручниках, сидел, уткнувшись в стену. Потом мне надели на голову медицинскую маску и начали меня перевозить. В машине я уже встретился с майором ДФР, и меня отвезли в ДФР. Это было около двух часов дня. С полчетвертого до девяти вечера у меня длилась беседа с двумя сотрудниками, которые не представлялись, они были в штатском. То есть определить их звание или служебное положение не представлялось возможным.
На мой вопрос, как я могу оценить адекватность доказательств, являются ли они правдоподобными или нет, они ответили, что это неважно, что в любом случае экономические статьи имеют очень широкую трактовку и следствие — это дело долгое. Поэтому я должен принимать решение очень быстро.
По словам Ивана, он не исключает, что с ним общались довольно высокопоставленные сотрудники ДФР. Их интересовала возможность вывоза Марии Колесниковой за границу.
— Они это объясняли возможностью деэскалации ситуации в стране, как они думали, — говорит Кравцов. — Один из вариантов, который был предложен: чтобы мы на моем личном автомобиле втроем переехали границу.
Мы с Марией очень часто обсуждали вопрос ее отъезда, ее позиция была такая: ни при каких обстоятельствах не покидать территорию страны, потому что мы должны находиться вплотную к событиям, которые происходят.
У нас была очень долгая беседа, к концу беседы стало понятно, что ситуация изменилась и Мария Колесникова будет доставлена на границу. Я понял, что Марию пытаются насильно доставить.
Антон Родненков добавляет, что в 21:30 к нему пришли два человека, не представились. Он считает, что это были сотрудники либо ДФР, либо КГБ.
— Я уточнил, какой у меня статус, они сказали, что хотят просто поговорить, помочь нам всем, что я могу помочь Ивану, — говорит Антон. — Они сказали, что в ближайшее время в отношении Ивана будет возбуждено уголовное дело, что по его прошлой работе они нашли якобы доказательства, что он злоупотреблял полномочиями. В детали они не углублялись и сказали, что, так как я знаком и работал вместе с Иваном, вне зависимости от причастности я буду фигурантом. Хотя у них и нет доказательства моей причастности, в рамках белорусского законодательства это означает, что 18 месяцев, пока будет идти разбирательство, я буду находиться под стражей, а потом они меня отпустят, так как я невиновен. Сразу же сказали, что можно помочь и себе, и Ивану, и всем нам.
И что есть отличное решение: мы все вместе поедем до украинской границы. На белорусской границе мы пересядем в автомобиль Ивана и поедем в сторону украинской границы. Вначале говорили только про меня и Ивана, а потом сказали, что к нам подсядет и Мария Колесникова. Выглядело так, что со всеми все уже договорено, я согласился на такое развитие событий. В 22:30 меня вывели в темный микроавтобус, через какое-то время меня пересадили в черный внедорожник BMW x6. Все время следования я находился на заднем кресле, с двух сторон от меня находились достаточно крупные молодые люди без опознавательных знаков в черных масках и кепках и двое таких же были спереди.
— Мне на голову надели черный мешок, через минут 20 позволили его снять. Я видел, как в общей колонне двигалось 4—5, а на некоторых этапах и 6 машин. Одна из машин была машиной Ивана Кравцова, также было еще 2 микроавтобуса и несколько других автомобилей, — говорит Родненков.
— Как происходило пересечение границы? — добавляет Кравцов. — Вся колонна остановилась где-то за километр от пункта пропуска, нас поменяли в машинах. Меня посадили за руль собственного авто, которое сотрудник спецслужб пригнал из центра Минска до границы. Меня посадили, и со мной сели сотрудники спецслужб, у которых были паспорта Родненкова и Колесниковой.
— Наш автомобиль проехал пункт пропуска на полной скорости, — говорит Антон Родненков. — Автомобиль выехал на нейтральную территорию. Там мне предложили пройти уже в BMW Ивана. Я прошел, сел рядом, сразу заметил: наши паспорта, они были изъяты во время посещения ДФР, — продолжает Антон Родненков. — В этот момент появилась Мария Колесникова, ее вели. Это было достаточно шумно, было слышно, что ее ведут силой и она сопротивляется.
Ее насильно затолкали на заднее сидение, закрыли. Мария кричала, что никуда не поедет. И как только она оказалась в машине и увидела свой паспорт, порвала его на много мелких кусочков. Эти кусочки она пожмякала и выбросила в окно неизвестным молодым людям, окружавшим машину. После этого она открыла окно, выбралась через него и пошла в сторону белорусской границы.
— Что интересно, по плану, как только Мария Колесникова должна была сесть в автомобиль, я должен был сразу же жать на газ и на всей скорости поехать в сторону украинской границы, — включается Иван. — Я эту задачу, к сожалению, провалил, я дал возможность Марии покинуть автомобиль.
— Маша Колесникова — настоящий герой. После 12 часов допросов неизвестно где (я предполагаю, что в КГБ) она с полной силой и энергией продолжала требовать адвоката, выглядела отлично и по-прежнему следовала заранее согласованному плану, — считает Иван Кравцов. — Я так понимаю, что ее забрали сотрудники. Повисла пауза, всем стало понятно, что без паспорта на территорию Украины ехать нельзя. Судя по всему, нас решили задержать еще раз. Я увидел, что из леса начали выезжать синие микроавтобусы, я нажал на газ, и мы элегантным маневром по обочине быстро на всех 220 лошадиных силах уехали. За нами образовалась погоня, но мы успели проехать в пункт пропуска. Там нас встретили любезные и понимающие сотрудники пограничных войск Украины.
— Когда мы приехали в пункт пропуска, мы дали комментарии представителям СБУ, представителям пограничной разведки и пограничных войск. Рассказали все то, что и сейчас вам говорим, — отметил Антон Родненков. — Поэтому те заявления Александра Лукашенко о том, что мы были задержаны, отражают то, насколько он информирован о том, что происходит, насколько хорошо налажена коммуникация между пограничными службами двух соседних стран. После того как покинули пограничный пункт, мы направились в Киев.
Дальше пошли вопросы от украинских журналистов. Публикуем ответы на самые интересные и важные из них.
Про видео
Что касается видео, на котором Иван Кравцов объясняет, почему уезжает, то, по его словам, запись предложили сделать сотрудники спецслужб.
— Они предложили свой вариант текста, но мы согласовали более нейтральный, — говорит Иван Кравцов. — Они отвезли меня в лес, за километра два от автомобилей. Один человек в костюме держал диодную лампу, а второй человек в балаклаве и камуфляжной форме подал мне селфи-палку с телефоном. Мы под контролем еще двух людей сделали несколько вариантов записи. В принципе, запись в какой-то степени отражает правду, беседа была, было принято решение с учетом многих факторов, но Мария Колесникова не покинула территорию Республики Беларусь.
Где сейчас Мария Колесникова?
— Нет большой разницы, где находится Мария Колесникова, мы понимаем, что на нее уже вторые сутки подряд оказывается колоссальное давление. Никому не пожелал бы оказаться на ее месте. Поэтому я призываю всех поддержать Марию любыми возможными законными способами, потому что она сейчас сражается за нас, находясь в этих сложных условиях, — добавил Антон Родненков.
Почему вы не поступили так же, как Мария Колесникова?
— Сложный вопрос. Мария — настоящий лидер, я честно скажу, ей восхищаюсь, я не способен на такие поступки, на которые способна Мария, — заявил Родненков. — Именно поэтому Мария сейчас является одним из лидеров оппозиции, а я — пресс-секретарем. Это если откровенно и честно.
Почему вас выдворили именно в Украину, а не в Польшу или Литву?
Правда ли, что у вас есть вид на жительство в Украине?
— Да, мы с Иваном оформили его в конце ноября прошлого года, — сказал Антон Родненков. — Мы являемся волонтерами одной из некоммерческих организаций в Украине, и, в соответствии с указом о волонтерстве, у нас есть договор с этой организацией. На этом основании мы и получили вид на жительство. Это организация, которая занимается адвокатированием и организацией публичных мероприятий, лекций, конференций.
Про тест на коронавирус
— А когда вы тест сделали? — уточнили журналисты.
— А тесты вы сдавали?
— Нам их дали, — отметил Родненков.
Есть о чем рассказать? Пишите в наш Telegram-бот. Это анонимно и быстро
— Маша, ты устала?
— Нет. У меня бывают моменты, когда днем я отрубаюсь минут на 20-30, но вообще утром я всегда просыпаюсь сама и в хорошем настроении. Я практически целый день полна энергии. Нет ощущения, что я устала и мне пора в отпуск.
— Когда ты последний раз виделась с подругами, делала уборку в квартире, читала, занималась личной жизнью?
— Вчера с моими новыми подругами мы ходили на шопинг (Мария говорит о Светлане Тихановской и Веронике Цепкало — The Village Беларусь).
Квартиру я убирала полтора месяца назад. А никакой книги не открывала уже примерно месяц.
Сплю я по 5-7 часов в сутки. Но я так сплю уже много лет. И не испытываю усталости и работаю без выходных тоже уже много лет. Иногда я беру отпуск на неделю и сваливаю куда-нибудь, например, в Гран-Канарию.
— Когда, ты думаешь, будет твой следующий отпуск?
— Мы все надеемся, что 11 августа. Хотя есть подозрение, что после 10 августа работы станет еще больше.
— Какого характера будет эта работа?
— Когда мы победим, нам придется принимать очень много важных решений и для себя, и для Беларуси. Плюс мы намерены освобождать людей. Думаю, это тоже займет какое-то время.
— Положа руку на сердце, на сколько процентов ты веришь в победу?
— Я не сомневаюсь в победе. Я думаю, что это вопрос времени. Это может быть и 10-го августа, и 20-го, и через три месяца.
— Что обо всем этом думают твои родители?
— У меня остались только папа и сестра — они нас полностью поддерживают. Мама умерла год назад. Во время митинга в Минске папа сделал нам с девочками, Вероникой и Светой, сюрприз — подловил до выхода на сцену и подарил три букета бчб роз. Это было очень трогательно.
— Папа никогда не пытался тебя отговорить?
— Сколько человек ушло из штаба, после того как задержали Виктора?
— Из костяка команды не ушел никто. Наоборот, присоединились некоторые профессионалы. Такой атмосферы, я уверена, нет ни в одной компании или условном оркестре. Мы все очень разные, но заряжены на общую цель и общение друг с другом. Людям со стороны кажется, что мы давние друзья, но на самом деле мы все дружим только два месяца. Так что хотите найти друзей — занимайтесь предвыборной кампанией (смеется).
— Как вы находите общий язык с Вероникой и Светланой?
— Вы могли бы быть с Вероникой и Светланой подругами в жизни, или это чисто рабочая коллаборация и вы слишком разные?
— Есть вещи, которые нас объединяют — например, просекко и шопинг (смеется). Я думаю, что пить просекко вместе мы будем и после этой истории.
— Что ты почувствовала в тот момент, когда Виктора Дмитриевича не зарегистрировали? Где ты была в это время?
— Я была в ЦИКе, в условной комнате ожидания. Мы были вдвоем с Ильей (Илья Салей, юрист штаба Виктора Бабарико — The Village Беларусь), смотрели стрим по телефону. Мы почувствовали, что сейчас нужно срочно искать новое решения. Разочарования не было, потому что не было иллюзий. Мы все понимаем, что есть много вариантов развития событий, какие-то из них более вероятные, какие-то — менее. Вариант регистрации Виктора мы оценивали как более вероятный, потому что он выглядел как самый безопасный для власти: кандидат в тюрьме, БТ бомбардирует его своими фильмами — шансы на победу в таких условиях минимальные. А нерегистрация дает возможность появлению других вариантов, условных черных лебедей, которые никто не может предугадать. Наше объединение — это черный лебедь. Такой вариант развития событий мы не рассматривали даже две недели назад. А теперь это вдруг произошло, увеличило наши силу раз в десять и приблизило победу — это не пустые слова. Власти выбрали самый невыгодный для себя вариант, объединив миллионы своих противников.
— Какие гарантии, что в случае победы Светлана сдержит свое обещание и не останется президентом?
— А какие гарантии, что сейчас на Минск не упадет метеорит? Я не рассматриваю такой вариант. Я считаю, что мы все взрослые люди и несем ответственность за то, что делаем. Если Светлана сейчас во всеуслышание говорит, что она это сделает, значит, она отдает себе отчет. Ведь миллионы людей придут на избирательные участки, только потому что она это пообещала. Она берет на себя личную ответственность, ей отвечать перед избирателями, которые за нее проголосовали. Мне кажется, благодаря опыту, пережитому ей самой и ее семьей, она понимает, как опасно пользоваться такими же методами, которые использует действующая власть.
— Когда ты последний раз плакала?
— На сцене 19 июля, когда увидела несколько тысяч человек. Я даже поэтому не снимала очки. До этого я выходила на сцену как музыкант и как спикер на конференциях. Но испытывала при этом совершенно другие чувства. Когда стоишь на сцене во время митинга, к страху сцены прибавляется ощущение громадной ответственности за то, что сейчас происходит. Ты понимаешь, что любое сказанное слово, любой жест, любое направление мысли может воздействовать на людей.
Скажу честно: я плакала, когда узнала о задержании Виктора и Эдуарда. Во-первых, я увидела, что машина насилия разгоняется, несется на сумасшедшей скорости, уже не может остановиться сама, и с этим ничего нельзя сделать. Хотя иллюзий ни у кого нет. И мы понимали, что это или вопрос времени, или глобальных изменений. Во-вторых, двух очень близких мне людей забрали из моей жизни и поместили в СИЗО.
С Виктором мы плотно работали последний год, когда я стала арт-директором Оk16. А с Эдуардом до работы в рамках избирательной кампании мы разговаривали только однажды. Но с первого дня совместной работы нашли общий язык, а дальше был просто кайф А еще у нас с Эдуардом была традиция — мы каждое утро завтракали вместе. Таким образом мы следили друг за другом, чтобы оба успевали есть, потому что первые недели мы работали по 16 часов. Во время завтраков мы говорили не только о рабочих моментах, но и о наших семьях, книжках, фильмах, опыте, путешествиях.
— Если Виктор становится президентом, то кем становишься ты?
— Я могу сказать, что у меня расписаны культурные проекты в Германии до 2022 года. Я надеюсь, что еще смогу после всего этого и как музыкант, и как человек искусства себя каким-то образом применить.
— Подожди, а как же политика? Я думала, ты сразу занимаешь пост в правительстве…
— Я понимаю, что мне, наверное, никто не поверит, но я действительно об этом не думаю. Я сейчас не думаю ни о чем дальше 10 августа. Хотя у меня в календаре и стоят концерты и проекты, они начинаются с осени.
— Насколько сильно ты не разбиралась в политике до участия в избирательной кампании?
— Меня нельзя назвать аполитичным человеком. У нас в семье мы всегда много дискутировали по разным вопросам, я участвовала во всех протестах, до того как уехала. Я всегда понимала, что мое личное будущее зависит от будущего страны. И тот факт, что мне пришлось уехать, потому что здесь я не могла ни реализовать себя, ни продолжить образование, говорит о том, что в этой стране что-то не в порядке.
За тем, что происходит в мире, я тоже уже много лет слежу, потому что события в Украине, России и Европе тоже так или иначе влияют на нашу жизнь. Что интересно, я уверена, что многие беларусы знают гораздо больше о российской или украинской политической жизни, чем о беларуской. Редкий беларус вспомнит хотя бы пять фамилий депутатов, которые якобы представляют их в парламенте.
— Я болезненно реагирую на ребят, которые никак не высказываются, игнорируют даже такие ключевые события как нерегистрация и продолжают постить радугу и холодник . Я пытаюсь себя уговорить реагировать спокойнее, потому что у них есть право так себя вести. Или нет? Как ты к такому относишься?
— Как ты думаешь, как ваша коллаборация повлияет на развитие истории с феминизмом в Беларуси?
— Пока Беларусь не самая продвинутая страна в этом вопросе. Я думаю, что феминизм перестанет быть ругательным словом. Я уверена, что большинство женщин не подозревает, что они феминистки, да и мужчины тоже. А сейчас появилось три сильные женщины, которые возглавляют оппозицию на выборах Республики Беларуси, они приняли решение и взяли на себя ответственность, несмотря на высокие риски. Это свершившийся факт. Возможно, они еще не готовы назвать это феминизмом, но это он и есть. И все люди, которые нас поддерживают, тоже феминисты — и мужчины, и женщины (смеется). Просто, наверное, нужно перестать бояться этих слов и называть вещи своими именами.
— Тебе страшно?
— В классическом смысле мне не страшно. У меня есть страх сцены, но я выхожу и просто начинаю делать свою работу. У меня есть страх за то, что если мы сейчас все вместе не приложим все усилия, то это не закончится. А если это сейчас не закончится, то нас всех закатают в асфальт. Здесь не останется ничего от вольно думающих людей, от людей, которые готовы выражать свое несогласие, от людей, которые готовы строить свой бизнес. IT, может, думает, что их это не коснется, потому что они аутсорс, но их это тоже коснется. Если сейчас это не изменится, то не изменится никогда. Под сейчас я имею в виду 9 августа плюс какое-то время на сам процесс.
Процесс запущен, и это единственный шанс все изменить. Если этого не произойдет, то мы все можем собирать чемоданы и уезжать из страны.
— А в бытовом плане тебе страшно? Ареста, заключения, что вдруг ты поедешь в колонию шить варежки.
— Когда я принимала решение, понимала, что такое может случиться, подумала об этом несколько дней, но люди ведь даже в ГУЛАГе выживали и оставались людьми. Они могут сделать с нами многое, но не могут запретить нам любить, мыслить. Естественно, ехать я туда не хочу. А вообще главное взять с собой побольше просекко! (смеется)
— Как изменилась твоя жизнь в плане безопасности. Принимаешь ли ты какие-то дополнительные меры?
— Да, я не писаю под деревьями, не хожу на красный свет, не ругаюсь матом на улице и не наступаю на ноги милиционерам (смеется).
— А ты осматриваешь свою квартиру на предмет прослушки, например?
— Нет. Во-первых, мне абсолютно нечего скрывать. Во-вторых, последние два с половиной месяца я прихожу домой, ложусь спать, просыпаюсь и ухожу. Можно прослушивать, пожалуйста. Я думаю, что прослушки нет, но если она есть, то, наверное, я уже подружилась с этими людьми, которые меня слушают, потому что делюсь с ними самой лучшей музыкой в мире — по утрам и вечерам я слушаю Баха, Моцарта, иногда Beatles.
— Ты во многих стримах и интервью говоришь, что работаешь бесплатно. А как это возможно? У тебя есть какие-то накопления? Сколько еще ты сможешь продолжать делать неоплачиваемую политическую работу?
— В момент принятия решения я просчитала, на сколько мне хватит сбережений и как я ими должна распоряжаться. Сейчас я в отпуске за свой счет. Накоплений мне хватит еще на несколько месяцев. Самая большая статья расходов — это квартира, за нее я заплатила до октября.
— Маша, какие мужчины тебе нравятся?
— Мне нравятся умные мужчины с чувством юмора, которые способны слушать и слышать. Мне нравятся мужчины, которые не боятся брать ответственность за свои поступки и могут принимать решения. То же самое можно сказать и по отношению к женщинам, которые мне нравятся.
— Таких мужчин много в Беларуси?
— Их нигде не много, не только в Беларуси. Когда я училась в музыкальном колледже в Минске, то была единственной девочкой среди 15 мальчиков. Многих из них я до сих пор могу назвать своими близкими друзьями, хоть мы и видимся теперь нечасто. Мне было очень сложно взаимодействовать с мальчиками, но я благодаря им я научилась общаться в мужском мире. Тогда считалось, что девочке, которая учится на такой сложной специальности, можно особо не напрягаться, потому что года через три она выйдет замуж и все. Считалось, что только у мальчиков есть профессиональное будущее. Тогда я это очень сложно воспринимала и у меня всегда присутствовала уверенность, что я делаю все хуже, чем мальчик. Это опять к вопросу феминизма. У нас было равное право на образование, но не было права на равное отношение. Сейчас в своей работе, своих проектах я целенаправленно поддерживаю женщин, потому что знаю, что каждая из тех, которая пришла к какой-то самореализации или желанию что-то делать самостоятельно, проходит этот путь намного сложнее, чем мужчина. Есть такое выражение, что если вы едете в лифте наверх, возьмите с собой кого-то. Вот я постоянно беру с собой кого-то, чтобы не ехать в этом лифте одной.
— У тебя есть молодой человек?
— А есть поклонники, атакующие вопросами, куда привезти цветы, предложениями полететь в Париж?
— Есть. Это, конечно, приятно. Но сейчас эта часть жизни меня не очень интересует. Мне кажется, когда находишься в такой мясорубке, любому близкому человеку, который с тобой рядом, очень сложно, потому что мы сейчас себе не принадлежим. Это может подтвердить любой из нашей команды. У нас есть общая цель, и мы друг с другом проводим больше времени, чем со своими близкими. Поддержка и понимание близких людей сейчас, конечно, очень важны.
— Маша, ты подала сигнал Вадиму Прокопьеву?
— Да. Следите за новостями.
— Весь интернет требует какой-то план Виктора Бабарико. Это уже стало мемом. Откуда взялась эта история с планом?
— Я не знаю, откуда эта история. Но я могу сказать, что план состоит в том, чтобы каждый беларус взял ответственность за свою собственную жизнь — пришел на выборы, проголосовал за Светлану Тихановскую, ни в коем случае не голосовал досрочно и защищал свой голос.
— До какого момента ты готова дойти? Где твой личный предел?
— Когда победим, когда все изменится.
— А если это произойдет не скоро?
— Надо быть к этому готовой и все равно пытаться делать, раз взяла на себя ответственность. Уехать на пляж в Гран-Канария я могу в любой момент. А изменить ситуацию в Беларуси есть только один шанс.
— Тебе не будет потом скучно возвращаться к прежней жизни?
— Это то, чего я на самом деле боюсь. Боюсь, что не буду знать, чем буду заниматься после 10 августа. Несмотря на то что у меня расписаны концерты до 2022 года, я понимаю, что от такого драйва и невероятной силы, которую мы сейчас чувствуем, когда мы вместе невероятные штуки творим, для каждого из нас стоит вопрос физической и психической выживаемости. Это дико интересно, захватывающе, большое приключение. И чем заниматься в жизни, когда мы победим, я пока не знаю. Наверное, те проекты, которые я делала раньше, потом уже мне не будут так же интересны.
— Расскажи про свою семью.
— У меня очень прекрасная семья, и я понимаю, что мои ценности, силы, энергия, здравый подход к тому, что происходит, ощущение несправедливости, с которой не могу смириться — все это было заложено в семье. У нас очень большая семья. Мы дружим и общаемся с двоюродными и троюродными родственниками. Мы тоже очень разные, но всегда друг друга поддерживаем. Когда собираемся все вместе, ржем до одури.
Моя сестра работает в IT, мой папа инженер, но тоже в IT-компании. Мама, к сожалению, год назад умерла в минской больнице во время плановой операции на сердце (Маша начинает плакать — The Village Беларусь). Ты спрашивала, когда я последний раз плакала. Получается, что сейчас (улыбается).
Это был один из моментов, почему я в августе прошлого года приняла решение уехать работать в Беларусь из Германии. Я очень четко поняла, что папа, который жил с мамой 38 лет, сейчас остается один. У меня была физическая потребность быть с родными больше, чем раньше. До этого я 12 лет бывала в Беларуси только проездом. То есть если бы мама осталась жива, я не знаю, занималась ли бы я тем, чем занимаюсь сейчас, потому что я бы не могла не учитывать ее мнение.
Мама умерла 14 июня, а через месяц я была на сцене и делала один из самых сложных проектов — про свободу. Это какой-то пророческий момент. Нас было шесть артистов, мы давали интервью, каждый рассказывал свое понимание свободы. И на мое понимание свободы была написана музыка. Я играла на басовой флейте, а на экране в это время шли кадры Площади 2010 года. В первую недели работы в штабе я вспоминала этот проект…
Напомним, что Мария Колесникова в прошлом году была руководителем штаба претендента на президентскую должность Виктора Бабарико, а после выборов вошла в президиум Координационного совета.
В начале сентября неизвестные в центре Минска посадили Колесникову в микроавтобус и увезли. На следующий день власти объявили, что она пыталась бежать в Украину, но была задержана. Сама Мария заявила, что силовики хотели депортировать ее из Беларуси и ей пришлось порвать паспорт, чтобы остаться на родине.
Марии Колесниковой предъявили окончательное обвинение по трем статьям УК Беларуси: призывы к действиям, направленных против национальной безопасности (ч.3 ст.361), заговор с целью захвата власти (ч.1 ст.357), создание экстремистского формирования (ч.1 ст.361-1).
После армии вернулся в Минск, окончил вуз. Потом долгое время работал в гражданской авиации: сначала в авиационном училище, затем в информационно-вычислительном центре. Работа, которая требовала и дисциплины, и ответственности. Видимо, все эти качества моим детям и передались. Да и супруга была такая же.
– В двадцать пять. Тамара была младше меня на два года. Она закончила политех и работала в проектном институте.
Вот на этой вечеринке мы с Тамарой и познакомились, хотя вначале моя будущая супруга считалась девушкой моего друга. Но я ему выбора не оставил. Мне сейчас даже трудно представить, как всё было бы в моей жизни, если бы не та вечеринка. Это судьба!
– Очень хотелось, чтобы родился сын, но сейчас понимаю, что, наверное, судьба специально всё сделала для того, чтобы у меня были именно две заботливые дочери. Я восхищаюсь их поступками, их жизнью и отношением к себе и людям. Это дорогого стоит! Когда ты становишься взрослее и мудрее, то понимаешь, насколько это важно.
Маша старше Татьяны на четыре года. Перед рождением каждой дочки мы с женой писали расписку, что принимаем ответственность на себя. У Тамары было больное сердце, болезнь приобрела хронический характер. И я просил жену, чтобы она всё взвесила и обдумала. Собирался даже консилиум врачей, который вынес вердикт: рожать опасно. Но супруга приняла однозначное решение, и в итоге подарила мне двух прекрасных дочерей.
Мы были молоды и, наверное, до конца не осознавали опасность. Были готовы к рискам, поэтому решение приняли в пользу рождения детей.
Я забрал вещи супруги и отправился пешком домой, это было недалеко. И вот иду по улице. Около пяти утра. На плече – женское пальто, в руках – сапоги и пакет с вещами. Слышу – сзади резкий звук тормозов. Обернулся – милиция!
– Совершенно не сложно. Дети были настолько спокойные, что соседи даже завидовали. Они редко капризничали, редко плакали.
Мы жили на первом этаже в семейном общежитии, иногда оставляли коляску с Машей под окном. Она могла лежать одна, что-то мурлыкать себе под нос, разговаривать на своем языке. Танюша была такая же.
Маша была очень искренняя и открытая. А вот Танюша несколько более сдержанная – скрывала свои чувства и характер.
– У нее всегда был интерес к музыке. Кроме того, дети очень много читали. Это настолько их увлекало, что даже зрение себе рано испортили. Читали скрытно, под одеялом, с фонариком…
Супруга настаивала на том, чтобы наши дети не оставались долго без каких-то занятий. Она понимала, что улица, с одной стороны, в качестве социума неплоха, а с другой – ребенка нужно чем-то занимать.
Поэтому Маша ходила заниматься и в танцевальный кружок, и в спортивную секцию, и на музыкальные занятия. Таня без дела тоже не оставалась.
И я рад, что мы показали детям, насколько широк круг интересных занятий. Хотя было непросто, потому что их нужно было возить по всему городу то на танцы, то на музыку, то в спортивную секцию. Даже изыскивали финансовые возможности, чтобы дети ходили на платные занятия по изучению иностранных языков.
– Честно говоря, сначала хотели, чтобы она выбрала классический вариант – занятия на фортепиано, но мы тогда жили в таких стесненных условиях, что и фортепиано в комнате поставить негде было.
Позже было училище, Белорусская академия музыки, работа в оркестре… И именно тогда она почувствовала гендерное неравенство. Например, в училище Маша была единственной девочкой в группе. Обращала внимание, что почти все дирижеры – мужчины.
– Это была как будто награда за ее упорство и труд. Маша в 2007-м выиграла право на учебу в Высшей школе музыки в Штутгарте. Но проблема была в том, что мы с супругой не могли обеспечить страховой взнос. Это были для нас огромные деньги – около 10 тысяч евро.
И в этот момент на помощь Марии пришел ее очень хороший знакомый по выступлениям, который согласился стать финансовым гарантом. Он не только оплатил страховой взнос, но и поддержал Машу в Германии. Этот человек для нас и сейчас как родной.
Мы тоже передавали деньги дочери, чтобы как-то поддержать ее, но понимали, что этого очень мало. Маша не хотела брать эти деньги, она любила быть самостоятельной, а поэтому в Штутгарте устроилась на подработку в булочную. Утром бегала туда, выполняла какую-то работу. Днем училась, а вечером снова приходила в булочную мыть посуду и приводить кухню в порядок.
Позже Мария пошла на курсы немецкого языка, прошла все ступени, чтобы подтвердить свою квалификацию. Стала давать частные уроки, и из нее получился прекрасный педагог.
– Пересекались во время каких-то культурных мероприятий. Позже Мария увидела объявление, что идет поиск кандидатур на должность руководителя культурной площадки. Для этого нужно было предоставить свою концепцию развития этого проекта.
Сначала Марии приходилось работать на две страны, но это было трудно. Не могла до конца раскрыться здесь. И тогда дочь приняла окончательное решение о переезде в Минск. Этому поспособствовала еще и смерть матери. Маша понимала: мне нужна поддержка.
…Тамары не стало 14 июня 2019 года. В этот день ей была назначена плановая операция на сердце в столичной 1-й больнице. Мы все почему-то были уверены, что всё пройдет хорошо, поддерживали ее. Я сказал супруге, что приеду в больницу, буду рядом во время операции, но она категорически отказалась. Мол, всё обойдется. Не обошлось…
Тамара всю жизнь боялась этой операции, тянула с ней, хотя давно предлагали оперироваться. Ей было всего 62 года…
– Да, обе дочери меня в тот момент очень сильно поддержали. Мария тогда уже начала реализовывать предложенный ей культурный проект, а позже приняла решение и возглавить штаб Виктора Бабарико во время президентской кампании.
– И я, и дети прекрасно понимали, чем всё может закончиться, но у нас в семье не принято что-то запрещать. И в тот момент, когда не стало супруги, я понимал, что бесполезно будет высказывать Марии свои опасения.
Возможно, если бы была жива супруга, то, наверное, ни Мария, ни Татьяна не пошли бы тем путем, который выбрали.
А я, когда увидел тот успех, который начала приносить работа штаба Виктора Бабарико, был просто в восхищении. Многие не думали, что предвыборная кампания пройдет так ярко, что она объединит миллионы людей.
– Но итог печален – массовые репрессии, которые продолжаются до сих пор. В тюрьмах около полутысячи политзаключенных, в том числе Виктор Бабарико и Мария Колесникова…
– Маша меня в письмах поддерживает очень позитивным видением ситуации. Цензура всего не пропускает, но даже по ее настроению и редким высказываниям я понимаю, что она осталась преданной своим убеждениям и показывает пример тем, кто находится в таких же условиях.
– Честно говоря, я был очень удивлен тем, в какой форме Мария выразила свой протест. Она на самом деле могла покинуть пределы страны и сегодня относительно спокойно жила бы за границей.
За май мне пришло от Маши 11 писем, и это прорыв! В апреле и марте в месяц приходило всего по 2–3 письма.
– Знаю, что сейчас, когда она изучает свое дело, находится в камере одна. Раньше была сокамерница, но ее куда-то перевели.
На администрацию Маша не жалуется, говорит, что к ней отношение нормальное. Здоровье вроде тоже в норме.
– Мне, конечно, тяжело сознавать, что дочь находится за решеткой, но опускать руки не приходится. Во-первых, у меня старенькие родители, за которыми нужен уход. Папе – 93 года, маме – 88. (Когда материал был уже заверстан, пришло печальное известие: скончалась мама Александра Колесникова – Ред.)
Во-вторых, мне нужно сохранять силы, чтобы дождаться дочерей (Татьяна была вынуждена покинуть Беларусь). Так что стараюсь духом не падать. А когда наступает уныние, то очень сильно помогают друзья Маши, и я невероятно благодарен всем!
Если бы у меня был дар описывать события, дар изложить всё в рамках какого-то произведения, то, думаю, получилась бы очень интересная штука…
Достоверной информации о местонахождении одной из лидеров белорусской оппозиции Марии Колесниковой по состоянию на вечер 8 сентября не было. Одни анонимные источники сообщают, что она в Мозырском погранотряде, другие – что ее увезли оттуда, но куда – неизвестно. Александр Лукашенко заявил в интервью, что Колесникова "сегодня бежала в Украину: якобы у этой женщины сестра в Украине живет".
Известно было лишь, что Колесникова не дала вывезти себя из Беларуси. Ее соратники, пресс-секретарь Координационного совета Антон Родненков и исполнительный секретарь КС Иван Кравцов, находятся в Киеве, куда они уехали под давлением силовиков. В прямом эфире Настоящего Времени они рассказали, что происходило на границе.
Как Мария Колесникова не дала вывезти себя из страны – рассказывают ее соратники Антон Родненков и Иван Кравцов
No media source currently available
— Вы сегодня сказали, что задача силовиков была вывезти именно Марию Колесникову, вы выступали больше как инструмент реализации этого. Напомните, как вас похитили, как все происходило, что было на границе?
Антон Родненков: Нас похитили в 10:30 утра возле дома Марии Колесниковой, куда мы приехали, чтобы проверить, дома она или нет, потому что нам уже тогда поступила информация, что есть вероятность, что ее похитили. Приехали, посмотрели, в квартире было тихо-спокойно, там никого не было. Мы спустились, шли к проспекту, подъехал бусик – и нас двоих с Иваном туда направили люди без опознавательных знаков.
Иван Кравцов: Судя по всему, это была бы для них очень приемлемая, красивая история, если бы мы все вместе втроем уехали. Мы должны были с Антоном способствовать тому, чтобы как-то убеждать Марию в этом.
— Что вам вменяли?
Кравцов: Мне конкретно показали материалы, если мы говорим о беседе, которую со мной проводили все это время, у меня было около десяти часов бесед с разными сотрудниками, и они мне показали материалы какие-то, связанные с моей предыдущей работой. Сказали, что столько материалов, будет злоупотребление служебными полномочиями, будут расследовать, статья от 5 до 12 лет. Поэтому либо сейчас возбуждаем уголовное дело, либо возбуждаем его через день, но вы должны тогда выехать с территории Республики Беларусь.
— Что происходило на белорусской границе, когда вы приехали?
Кравцов: Мою машину пригнал сотрудник спецслужб, я был доставлен на микроавтобусе. Меня посадили за руль, и со мной сели два сотрудника спецслужб. Я с ними пересек границу. Они показали вместо своих паспортов паспорта Антона и Марии. Пограничник сделал вид, что все в порядке, мы пересекли границу.
Родненков: Я в свою очередь из ДФР (Департамент финансовых расследований – НВ) до границы ехал в черном BMW в окружении людей в черных масках и кепках, в странной одежде. Потом пропускного режима никакого не было, то есть мы проехали границу без остановки, именно моя машина. У меня никто паспорта не спрашивал, мы не останавливались. Ни у кого, с кем я ехал, тоже не проверяли. Остановились уже на нейтральной территории, и на нейтральной территории мне предложили пройти в BMW, где уже сидел Иван и где был в том числе мой паспорт, потому что изначально мой паспорт был у меня изъят, когда я только прибыл в ДФР.
— Когда вы увидели Марию Колесникову, как она себя вела?
Родненков: Буквально через несколько минут после того, как меня посадили в BMW, я услышал шум, как силой выводили Марию Колесникову. Она требовала адвоката, она громко сопротивлялась. Ее насильно запихали на заднее сиденье автомобиля, предварительно в автомобиле были включены режимы, чтобы изнутри ручки не открывались. Дверь захлопнули. Мария, когда оказалась внутри, сразу увидела свой паспорт. Она его взяла, порвала на кусочки, выбросила в окно. После этого через другое окно она выбралась и пошла в сторону белорусской границы.
— Почему вы не поступили так же?
Родненков: Была достаточно сложная ситуация. Мы понимали, что в тот момент, возможно, они хотели иметь нас как автомобиль, который привезет Марию на границу и который будет инструментом для выполнения этого сценария. Мы решили, что должны посмотреть, во-первых, что будет происходить с Марией. Мы убедились, что Марию опять отвели в бусик, а силовики поняли, что мы стали для них проблемой, потому что мы сидим в машине, мы сидим достаточно свободные. Они предприняли одну попытку блокировать машину, потом начали нас заговаривать, за это время подогнали другой бусик, который попытался преградить дорогу. Как только мы это увидели, мы на большой скорости его объехали, чтобы таким образом лишить их возможности разыграть тот сценарий, который они планировали.
— Как силовики реагировали на действия Марии Колесниковой? Она разорвала паспорт, демонстративно вышла из машины и пошла. Что они делали?
Родненков: Было видно, что с каждой минутой их настроение ухудшалось. Оно ухудшалось прямо на глазах, потому что их стройный сюжет, который они уже представили, что произойдет, они начали понимать, что он не будет разыгрываться. Они пытались как-то помешать всему этому, но ничего не получалось, и они становились все более и более раздосадованы происходящим.
— Как вы думаете, почему вас хотели именно таким способом выдворить из страны, а не демонстративно посадить в тюрьму?
Родненков: Мы только можем гадать, почему нас таким образом выдворили. На самом деле, они уже этот механизм опробовали несколько раз с другими людьми: с Ольгой Ковальковой на прошлой неделе, со Светланой Тихановской проходил достаточно жесткий разговор, после которого она была вынуждена покинуть страну. Очевидно, что власти понимают, что количество политзаключенных сейчас очень большое. Очередной раз давать повод для негодования белорусов не хочется, для международного сообщества давать повод для негодования не хочется. И у них сейчас, по сути, остается этот компромиссный способ, каким образом нейтрализовать лидеров движения и убрать их из страны.
"Вместо "скорой" ко мне приехали из КГБ". Ольга Ковалькова из штаба Тихановской рассказала, как белорусские силовики вывезли ее в Польшу
— Объясните, почему Мария Колесникова настаивала на соблюдении закона и осталась? Она делилась своими переживаниями перед задержанием, возможно, вы обсуждали такой план развития?
Родненков: Мы обсуждали. На самом деле, это принципиальная позиция Марии Колесниковой. На это влияет очень много как внешних, так и внутренних факторов. Она чувствует ответственность перед белорусами, она чувствует ответственность перед всеми людьми, с которыми она общалась в ходе предвыборной кампании. При всем при этом она чувствует ответственность персональную и перед Виктором Бабарико, перед Эдуардом Бабарико, перед многими другими близкими людьми, друзьями, которые сейчас находятся в Беларуси в тюрьме. И она чувствует, что не может просто взять и уехать.
— Что собираетесь делать дальше здесь, в Киеве, в Украине?
Родненков: Мы с Иваном только несколько часов как прибыли в Киев, в ближайшее время будем синхронизироваться с нашими командами, чтобы помогать дальше работе Координационного совета.
Читайте также: