Почему полиция не защищает граждан от мигрантов
Обновлено: 04.07.2024
Мигранты есть в большинстве развитых стран. В России они оставляют результат своего труда, часть денег, а часто еще и свои культурные традиции и ценности. Хотя их присутствие важно и для экономики, и для демографии страны, к мигрантам все еще относятся предвзято обычные граждане, работодатели и сотрудники правоохранительных органов.
Саша Ливергант: Сегодня мы поговорим про мигрантов — не про экспатов, а про тех людей, которые работают курьерами, на стройках, в такси, делают нам ремонт и сопровождают нас каждый день в нашей жизни.
Паша Меркулов: Мы хотим поговорить о том, каково отношение в обществе к мигрантам — действительно ли мы такие жуткие ксенофобы? Еще мы хотим обсудить экономическую составляющую, чтобы понять, какую роль в экономике играют мигранты, нужны ли они нам, какую работу они выполняют и отбирают ли они работу у русских мужиков. Наверное, первый и главный вопрос: сколько у нас вообще мигрантов?
Светлана Ганнушкина: На сегодняшний день на территории Российской Федерации всего 5 миллионов иностранных граждан. Это официальные данные. Для России это мало. И приблизительно половина из них — это те самые трудовые мигранты, о которых вы говорили. Мы в них нуждаемся.
НА САМОМ ДЕЛЕ ОНИ НЕ ЗАБИРАЮТ НАШИ МЕСТА. МЫ ЭТИ МЕСТА ЗАНИМАТЬ НЕ ХОТИМ
И это совершенно нормальный процесс, который идет во всем мире.
ПМ: Кто эти люди, откуда они приезжают?
СГ: В основном это бывшие граждане Советского Союза или их потомки, и приезжают они прежде всего из республик Центральной Азии (Узбекистан, Таджикистан, Киргизия). Надо сказать, что раньше это был и Казахстан тоже, а сейчас Казахстан сам стал реципиентом и принимает мигрантов, что говорит об определенном уровне развития.
Светлана Ганнушкина и Саша Ливергант
Человек, который видит гражданина абстрактной кавказской внешности, воспринимает его как мигранта вне зависимости от того, азербайджанский у него паспорт или российский, — потому что он просто их не различает. Отношение распространяется на более широкий круг людей, чем иностранцы, это существенный момент.
Второе, что я хотел бы уточнить: конечно, 5 миллионов — не очень понятно как посчитанная цифра. Может, их не 5 миллионов. Официальная статистика не может отличаться вдвое, но на сколько-то она может отличаться.
СГ: Да, и у нас сейчас большие проблемы [с рабочей силой], которые [положительно] сказались на мигрантах: отношение к ним стало лучше. Они стали больше зарабатывать, и это прекрасно, потому что государство должно защищать их трудовые права.
Основная проблема, с которой к нам обращаются трудовые мигранты, состоит в том, что у них не заключены договоры с работодателем и работодатель относится к ним как к рабам. Он может в любую минуту их уволить, не платит им зарплату. Наши юристы созванивались с работодателями и взывали к их совести. Если мы получали хотя бы какую-то часть их зарплаты (по крайней мере 50 процентов), мы считали, что и это уже неплохо. Гораздо реже были случаи, когда мы обращались в суд. В последний год у нас были успехи, когда суд заставлял заплатить людям. У нас было яркое дело, когда наши подопечные сидели в зале суда, там был их работодатель, и он в присутствии судьи перевел деньги им на счета.
Вы спрашиваете, как относятся наши граждане. Мне кажется, что социологические опросы не дают реальной картины, потому что есть некоторые стандартные мнения, которые люди повторяют, не особенно углубляясь в то, что они на самом деле воспринимают. [Обычно] человек говорит, что мигранты такие-сякие, но при этом добавляет, что он, конечно, не имеет в виду их няню, так как она совершенно замечательная.
Мне кажется, что в последние годы отношение улучшилось. В пандемию граждане стали жертвовать в нашу организацию в разы больше, чем в другое время, потому что возникла солидарность.
АВ: Я думаю, что человек может хорошо относиться к своей няне, но при этом иметь некое политическое суждение, что, вообще-то, этих всех неплохо было бы куда-то…
СЛ: Всех, кроме этой няни?
АВ: Кроме няни, да. Или, скажем, каждого второго.
На вопрос о том, как люди относятся к какой-то группе или к мигрантам в целом, заметно больше людей отвечают, что относятся никак, равнодушно (не со страхом, не с любовью, не с ненавистью — им просто все равно). Мне кажется, что это очень позитивное изменение. Есть некая группа людей, и непонятно, почему к ним должно быть специальное отношение.
Александр Верховский
ПМ: Есть стереотип относительно того, что мигранты совершают больше преступлений. Когда только начались пандемия и изоляция, активно ходили слухи, что резко выросло количество преступлений, совершаемых мигрантами, потому что они все потеряли работу и сейчас ходят по дворам и грабят, чтобы что-то кушать. Это вообще имеет отношение к реальности или нет?
АВ: Нет, не имеет. У нас есть статистика Генпрокуратуры, публикуемая ежемесячно. Там есть отдельная графа по количеству преступлений, совершенных гражданами СНГ, и их процент примерно равен их количеству в стране. То есть в общем мигранты такие же криминальные, как и все остальные.
СГ: Даже меньше.
АВ: Но надо честно сказать, что есть преступления, для них характерные, — это подделка документов. Человек попался с липовой регистрацией. Может, он при этом даже и не знал, что она липовая: у нас же полно контор, которые делают бог знает что, но преступление это его.
СГ: Эти самые фирмы существуют, открыто рекламируются, у них написано, что они дают эти документы, человек приходит в эту фирму, платит деньги и получает фальшивку, а наказывают за это его.
АВ: Это к вопросу о том, из чего состоит преступность. Время от времени говорится, что больше у людей из СНГ приговоров по изнасилованиям.
СГ: Это неправда, мы это проверяли.
На сайте МВД выкладывалась статистика за все годы, я ее собирала. Преступность иностранных граждан в общей доле всех преступлений никогда не доходила до 4 процентов, а в среднем это было 3 процента.
СГ: Есть ряд преступлений, которые могут совершить только мигранты. Например, нелегальное пересечение границы или фиктивная регистрация иностранного гражданина.
Еще есть статьи, под которые трудовые мигранты подпадают просто пачками: о нарушении порядка пребывания на территории Российской Федерации и порядка трудовой деятельности. Почему люди оказываются в таком положении, что они, нарушают эти порядки? Их не регистрируют там, где они реально живут. Человек, который сдает помещение, живет еще старым советским представлением о том, что после регистрации человек сможет получить жилплощадь.
Вторая причина: люди не доверяют государству. Они хотят минимизировать свои отношения с государством и предпочитают использовать коррупционные схемы, каждый раз давая определенную сумму участковому, который приходит проверять [жильцов без регистрации].
А ПОТОМ ЭТИХ ЛЮДЕЙ ЛОВЯТ НА УЛИЦАХ, ОТПРАВЛЯЮТ В СУД, И ЭТИ СУДЕБНЫЕ ДЕЛА СОВЕРШЕННО ЧУДОВИЩНЫЕ
По той же причине и работодателю выгодно иметь нелегального работника. Надо менять систему, чтобы ему это было невыгодно.
ПМ: Как вообще устроена процедура легальной работы для человека из другой страны в России?
СГ: В последние годы у нас появился, на мой взгляд, замечательный закон о патентах. Этот закон не связывает возможность работы с разрешением работодателя. Если работник получил патент и регулярно оплачивает так называемый авансовый налоговый платеж, то он может работать. Относится это к тем республикам бывшего Советского Союза, с которыми у нас безвизовый въезд.
Кроме того, есть несколько республик, которые состоят в Таможенном союзе: Казахстан, Киргизия, Армения, Белоруссия. Они могут работать, как и наши граждане.
Для тех, кто их нанимает [нелегально, законодательство] должно ужесточаться, потому что на самом деле наказывать надо работодателя, а не работника.
Светлана Ганнушкина
АВ: Плюс кому-то сложно оформить патент. Если человек не очень хорошо владеет русским, функциональная грамотность у него невысокая, то ему будет сложно заполнить бумаги. Наверное, ему в конечном счете проще просто заплатить посреднику. А вот что ему предоставит посредник — это может быть уже по-разному. Посредник может добросовестно взять его за руку и провести по инстанциям, а может изобразить ему липовую бумажку. Вернее, она будет выглядеть как настоящая, только не попадет в базы, и поэтому любой остановивший его полицейский обнаружит, что она липовая.
СЛ: Есть еще один стереотип: что мигранты — самая легкая добыча для полицейских.
СГ: Это не стереотип, а просто факт.
АВ: Полицейские, конечно, бывают разные, но, скажем так, средний коррумпированный полицейский ищет человека, у которого что-нибудь не в порядке. Это не обязательно мигрант, это также может быть человек, который нетрезв.
СГ: Кроме того, у полиции есть планы, и мы видим, что они меняются. У нас был такой случай, когда мне позвонили мигранты и сказали, что их забрали восемь человек со стройки, хотя у них было все как полагается: патент, договор, где было написано, что они маляры. Их просто взяли с объекта, потому что они разгружали краску. Было сказано, что они выполняют не ту работу, которая записана у них в договоре. Сейчас это тоже происходит.
АВ: При этом многие люди, у которых вдруг выяснялись серьезные проблемы с документами, не хотят жаловаться на насилие.
СЛ: Я понимаю так, что одна из больших проблем, связанных с мигрантами, в том, что они правовым образом не защищены ни от полиции, ни от какого произвола. Кроме того, они имеют очень небольшое представление о своих правах. Где и как они могут это представление получить?
ПМ: Я так понимаю, что кейсы работы полиции с мигрантами не вызывают такого резонанса, как кейсы, когда наши полицейские что-то делают с гражданами России?
СГ: Конечно. Сейчас большое количество наших граждан узнало, как и в каких условиях живут люди в Сахарове. А пока там жили мигранты, сколько бы мы об этом ни писали и ни говорили, никто особенно не реагировал.
АВ: Есть люди, с которыми мы сталкиваемся в наших жизненных обстоятельствах постоянно, а есть люди, которых мы почти не видим. Из тех категорий, которых вы обозначили как мигрантов, мы часто видим только разве что курьеров.
А тех же строителей мы не видим, потому что они живут на стройке. Мы понимаем, что где-то там, в этом странном мире, происходит другая жизнь, у них другие проблемы, и мы в каком-то смысле на это согласны. Это не только про ксенофобию, это про социальное расслоение.
СГ: То, что мы называем ксенофобией, — это довольно естественное состояние любого вида, а не только человеческого общества. Культурный человек должен научиться справляться с этим естественным качеством.
Светлана Ганнушкина, Саша Ливергант и Александр Верховский
АВ: Если рассуждать более социально, то в сущности ксенофобная реакция заключается в том, что мы не хотим видеть этих других людей. В пределе мы не хотим, чтобы они вообще въезжали в нашу страну. Но если они просто копошатся в другом месте, то окей.
Но на самом деле для принимающего общества это в конечном счете невыгодно, потому что формируется социально депривированный класс. Если бы эти люди приехали на два месяца и уехали — еще ладно, но если они продолжают жить в таком состоянии, то это плохо. Неважно даже, состоит этот нижний слой из мигрантов или из граждан России, — если он настолько депривированный, он будет продуцировать разнообразные проблемы в себе и вокруг себя.
Уже когда эти проблемы появляются, граждане начинают нервно и агрессивно реагировать. Иногда эти реакции поднимаются на высокий уровень — и дальше начинаются дискуссии, иногда немного странного характера.
Недавно была прямо озвучена позиция, что надо отрегулировать количество мигрантских детей в школах, потому что их очень много. Постановка вопроса довольно дикая. Если государство будет регулировать детей по этому статусу, то что оно в конце концов сделает? Если ему покажется в какой-то момент, что мигрантских детей должно быть в классе не больше чем 5 процентов, 10 процентов? А если их больше, то куда же их девать? Ведь право на образование никто не отменял, а дети, которые не ходят в школу, — это опять же социально плохо для принимающего общества.
СГ: Мне кажется, президент впервые обратил внимание на проблему, что дети мигрантов должны учиться. Другое дело, как это должно быть организовано. Мне кажется, что если будут устраивать детей в школы, делать классы русского как иностранного, то это может сыграть положительную роль, а не отрицательную. Образовательная система должна адаптировать [детей мигрантов].
Из этих мигрантов часть останется здесь жить постоянно, особенно это относится к молодежи и к детям. Это компенсирует наш демографический спад, который свойственен всем развитым государствам.
Светлана Ганнушкина
СЛ: Дети, которые вырастут, уже не будут строителями, а, скорее всего, пойдут учиться, будут зарабатывать, платить налоги.
СГ: Конечно.
ПМ: Есть стереотип про проживание мигрантов в гетто — это пугалка любого городского жителя.
АВ: У нас плотность мигрантского расселения в определенных местах меньше, чем в больших европейских городах, потому что у нас менее мобильный рынок жилья. Просто есть районы в городе, где жилье дешевле, — туда селятся те люди, которые могут заплатить меньше. Статистически неизбежно то, что среди них будет много приезжих (не обязательно из другой страны) просто потому, что в Москве дорогое жилье.
СЛ: Когда мы говорим об интеграции, это какой-то планомерный порядок действий, условно говоря, от аэропорта до съемного жилья?
СГ: Да. Полиция запретила нам раздавать агитационные листы людям, которые приезжали из Узбекистана на поезде. Мы объясняли им их права, там ничего не было сказано против политики государства. А именно такие материалы им должны давать. Они должны понять, куда им пойти и как дальше работать, кто-то их должен встречать. А дальше с ними нужно заниматься русским языком.
Кстати, относительно денег. Они получают наши деньги, но оставляют здесь ценности, которые создали. Они получают небольшие деньги за свой труд и оставляют его нам, отправляют деньги домой, хотя часть оставляют здесь.
А дальше их детей должны брать в школу. Если мы встретим их доброжелательно, если они выучат наш язык и воспримут хорошую часть нашей культуры (а у нас она есть), они станут источником этой культуры и этого языка.
МНОГИЕ ЗДЕСЬ ЖЕНИЛИСЬ, ЗАВЕЛИ ДЕТЕЙ. И ВОТ ИХ ОТ РУССКИХ ЖЕН, БЕРЕМЕННЫХ ИЛИ УЖЕ С КУЧЕЙ ДЕТЕЙ, ОТПРАВЛЯЮТ ДОМОЙ, И ЭТО СОВЕРШЕННО ЧУДОВИЩНО
АВ: Когда человек приезжает, он обычно приезжает ненадолго, а потом его планы меняются: работа пошла, может, ему здесь понравилось — и он остался.
Изначально их задача — заработать денег и адаптироваться к обстоятельствам настолько, чтобы не попадать в неловкие ситуации. В некотором роде это наш общий интерес. И вот после того как они уже начали здесь жить, они начинают интегрироваться. Они вступают в какие-то сообщества, только на выборах не голосуют.
Но есть и другая сторона — насколько сами приезжие хотят этой интеграции. Они встречают недоброжелательность, и у них появляется естественное желание сделать шаг назад.
Александр Верховский и Паша Меркулов
СГ: Надо, чтобы мы доброжелательно предлагали им варианты.
СЛ: А если говорить о гражданских низовых инициативах, что я сама, например, могла бы делать для того, чтобы этому процессу помогать?
СГ: Приходите к нам волонтерить. У нас несколько десятков волонтеров, и некоторые берут на себя обязанность посещать какую-то семью и там заниматься с детьми [изучением русского]. Сначала это просто занятия, а потом возникает дружба, хорошие отношения. Детей ведут в театр, мы устраиваем праздники беженцев в парке напротив нашего офиса. То есть на самом деле люди готовы в этом участвовать, и помочь достаточно легко. Журналисты могут об этом рассказывать — работа есть для всех. Приходят переводчики. На базе нашей организации написаны диссертации.
ПМ: Мы уже говорили о том, что люди, которые приезжают работать, не конкурируют с теми, кто здесь живет, за рабочие места. Но есть, например, работа в такси, которая для многих и в России является нормальным способом существования, а на эти вакансии приходят мигранты. Тут есть конфликт?
СГ: Мне кажется, надуманный, потому что сейчас такая потребность в такси, что всем хватит работы.
АВ: Но если, грубо говоря, представить себе на секундочку, что все трудовые мигранты исчезли, то это же не значит, что дворники исчезнут.
СГ: Исчезнут.
АВ: Они исчезнут на некоторое время, а потом они появятся — просто за большие деньги, и эти деньги заплатят люди, которые платят дворникам. Меньше трудовых ресурсов — дороже их услуги, вот и все.
СГ: Один мой знакомый говорил о том, что они в свой кооператив решили взять дворника — обязательно гражданина России. И они не нашли, хотя и предлагали большие деньги.
Москвичи не хотят мести дворы, потому что у нас есть более интересные занятия. То же самое происходит с сиделками, с нянями, с уборщицами. Гораздо труднее найти человека, который захочет это делать.
Текст: Екатерина Красоткина
(*) — власти считают организацию иностранным агентом
* Информационно-аналитический центр "Сова" - НКО, признанное иностранным агентом. Региональная общественная благотворительная организация помощи беженцам и мигрантам "Гражданское содействие" - НКО, признанное иностранным агентом. "Мемориал" - НКО, признанное иностранным агентом.
Сергей Пашин: Изменений достаточно много. Новый закон существенно расширяет полномочия полицейских, при этом никак не решая уже существующие проблемы МВД — скажем, ситуацию вокруг пресловутой палочной системы.
Майор Скорость. Как российский полицейский устал бороться с наркодилерами и сам начал продавать амфетамин в даркнете
Приведу один пример: полицейские преследуют подозреваемого. Если на него как на причастного к преступлению укажут потерпевший или очевидцы, то сотрудники МВД в ходе оперативных мероприятий смогут вторгаться на территорию частной квартиры и дома, когда возникнет такая необходимость.
Но может быть такая ситуация, что полицейский агент подаст заявление — мол, я очевидец. А завербованный агент как доверенное лицо всегда скажет то и укажет на того, кто нужен полицейским. И они на этом основании смогут вламываться в любое жилище.
Как простому человеку защитить себя от таких злоупотреблений?
Как минимум нужно звонить на горячую линию или вышестоящему начальству полицейских, а также сообщать о происходящем в соцсети, причем лучше все это делать одновременно.
На Западе такая ситуация невозможна в принципе — там полиция при входе на частную территорию обязана предъявить судебный ордер
Вы упомянули про работу полиции на Западе. Насколько полномочия российских полицейских в их новой версии отличаются от полномочий их западных коллег?
На Западе есть представление о стандартах доказанности. Если полицейский в США, к примеру, решил проверить машину, то у него для этого должны быть реальные основания — вроде доносящегося из салона запаха марихуаны или неоплаченных штрафов у водителя. И потом полицейский должен об этом сообщить в суде под присягой.
Фото: John Moore / Getty Images
Тут все гораздо хуже, чем с проникновением в жилища, поскольку речь идет не о преступлениях, а о происшествиях вообще. А под это определение в принципе подпадает все, что угодно. К примеру, полицейский получил обращение о том, что неизвестный ударил некую машину во дворе. Формально это — происшествие.
Фото: Эмин Джафаров / Коммерсантъ
Но главная проблема даже не в этом. Важно другое — будут ли результаты осмотра машины по новым правилам использоваться как доказательство?
Если будут, то не появится ли после такого осмотра в салоне автомобиля, скажем, пакетик с героином? Его может оставить сам полицейский, а потом оформить все так, что наркотик обнаружил в ходе осмотра. Так что главный вопрос с юридической точки зрения — это именно то, чем будут считаться итоги таких осмотров автомобилей.
Фото: Владислав Лоншаков / Коммерсантъ
Наконец, третий повод для вскрытия автомобиля, который теперь официально появится у полицейских, — это подозрение в том, что водитель пьян. Как вы оцениваете это?
Полагаю, что такая норма касается случаев, когда пьяные водители закрывались в авто, а полицейские думали — бить им стекло в машине или нет, вытаскивать нарушителя за шиворот или нет. Теперь сотрудники МВД оградили себя от подобных сомнений.
Тут стоит обратить внимание, что речь не идет о предметах, изъятых из гражданского оборота — таких, как оружие или наркотики. Раньше подозрения в наличии именно таких предметов служили основаниями для досмотра. Скажем, полицейские наблюдали за местом сбыта наркотиков, видели, как совершалась сделка, а потом досматривали человека.
Теперь же, судя по тексту документа, полицейские смогут трясти гражданина просто потому, что им показалось — при нем есть что-то украденное, абсолютно любой предмет вплоть до буханки хлеба или гайки с болтом
Фото: Ирина Бужор / Коммерсантъ
Защитники расширения полномочий полиции упирают на то, что благодаря им сотрудники МВД смогут быстрее и эффективнее бороться с преступлениями, не тратя лишнее время на формальности. Как вы оцениваете такой тезис?
Он абсолютно не сходится с реальностью — сегодня ни для кого не секрет, что когда силовикам нужно вскрыть дверь, на место быстро приезжают люди с бензорезами. У полиции уже есть все, что нужно для быстрой и эффективной работы. Просто необходимо соблюдать баланс прав, интересов и возможностей.
Одно дело — санкционированные и законно полученные судебные постановления. Совсем другое — полиция, действующая по своему усмотрению
Ведь полицейские могут превысить полномочия даже из самых лучших побуждений. Любой сотрудник МВД — это обычный человек. Он может увлечься, может ошибиться, полагая, что делает все для законности и порядка. А страдать в итоге будут простые россияне.
Но ведь и сейчас если полицейские применяют спецсредства или оружие, они должны уведомить прокурора. И что, это кого-то спасло?
Да, это повод для дальнейшего ведомственного разбирательства, возможно, — расследования. Но все ведь происходит уже постфактум. Вместо того чтобы получить постановление суда на проникновение в жилище, полицейские просто уведомляют о нем прокурора. И тут очень важный момент — ведь прокурор по своей сути чиновник исполнительной, административной, а не судебной власти.
Можно ли как-то доработать расширение полномочий полиции, не отменяя его?
Главное, что необходимо, — это обязательная судебная санкция на нарушение конституционных прав гражданина. Второй момент: нельзя путать расследование, которое ведут дознаватели, и деятельность патрульных в условиях необходимости. Одно дело — задержать человека, который совершил убийство и сбежал к кому-то в квартиру.
Но руководствоваться при проникновении на частную территорию показаниями потерпевшего или очевидца, рассказавшего о преступлении, которого, возможно, и не было, — это совсем иное. А вообще, расширяя полномочия полиции, законодатели заодно сильно расширили возможности для фальсификации доказательств.
Фото: Олег Харсеев / Коммерсантъ
Если обстоятельства сложатся против невиновного человека, останутся ли у него шансы избежать тюрьмы с учетом расширенных полномочий полицейских?
Такое впечатление, что полицейские не пытают, не грабят, не фальсифицируют доказательства. Дать полицейским новые права — это значит поставить под еще большую угрозу нашу безопасность.
Часто вижу в рекомендациях для задержанных на публичных акциях совет брать с собой вместо паспорта копию, даже нотариально заверенную. В контексте минимизации затрат энергии и максимизации облегчения работы полицаров совет, возможно, и имеет смысл. Но для тех, кто ходит на акции не для того, чтобы, в случае задержания, сделать как можно комфортнее полицейским, а чтобы защищать свои права, совет брать с собой нотариальную копию паспорта не имеет никакого смысла. Объясню, почему.
Давайте разберемся, зачем нам вообще паспорт.
Паспорт – это документ, удостоверяющий вашу личность. Он нам нужен, когда мы идем за услугой в официальные госучреждения, чтобы заказать билет на самолет или поезд, оформить кредит, и т.д. – туда, где вашу личность смогут установить лишь одним способом: бумажным документом, который вы можете предъявить. Это может быть паспорт гражданина РФ, загранпаспорт, для военнослужащих – военный билет, или временное удостоверение личности, которое выдают в случае утери паспорта. Т.е. мы используем паспорт там, где сами понимаем необходимость его предъявления для удостоверения, что это именно вы желаете получить определенную услугу, а не кто-то вместо вас берет на ваше имя кредит. Паспорт определяет вашу гражданскую принадлежность и дает вам право на получение определенных услуг.
Две вещи. Первая. Полицарам не обязательно брать в свои руки ваш бумажный паспорт, чтобы проверить вашу личность. Достаточно для этого вам назвать свои ФИО, дату и место рождения.
Начнем с того, что сотрудник полиции вообще не имеет права потребовать у вас проверки документов или вашей личности без законных на то оснований. Да, да, в наш век беззакония и полицейского произвола я всё равно буду ссылаться на законы и права, потому что для меня это не пустой звук. Принуждать полицейских соблюдать закон – это моя обязанность, как гражданина. Если кто-то с этим не согласен, можете дальше не читать.
Вот, как происходит в реальности.
Формальная ложь о том, что вы проходите по ориентировке, не лишает вас права на мнение о том, что это ложь. Так и говорите полицарам: вы всё врете. Объясните волчарам в погонах, что вы не многодетный отец/мать, уклоняющейся от алиментов, что вы не находитесь в розыске, а, главное, вы просто шли по улице, ничего противозаконного не совершали, поэтому на вас не может быть ориентировки. Но скрывать вам нечего, тем более свою личность, поэтому вы согласны назвать полицейский свои ФИО, дату и место рождения, чтобы они смогли проверить через свою базу, что вы говорите правду.
Я правда не могу объяснить, почему полицейские, имея на руках все необходимые технические средства, чтобы установить вашу личность без бумажного паспорта, непременно требуют наличие бумажного паспорта. Склоняюсь к мнению, что в этом вопросе должны разбирать психологи. На ум приходят кадры из фильмов-антиутопий, когда власть в стране захватили фашисты, по улицам ходят люди с автоматами и проверяют у всех прохожих их пасс порты – право на проход. Это элемент запугивания. Само по себе это такое действие, как проверка документов, как правило, ничего не значит, но дает им ощущение власти над плебсом, а нам – внушает если не страх, то опасение и дискомфорт. Так подавляют нашу волю к сопротивлению полицейскому государству. Поэтому, когда я вижу на улице или в метро, как полицейские подходят к обычным прохожим и кошмарят их проверкой документов, стараюсь всегда вмешиваться и требую прекратить незаконные действия. Оставаясь безучастными к преступлению, мы сами становимся его соучастниками.
Это было лирическое отступление. Возвращаемся в паспортному фетишизму.
Рекомендую заучить эти слова наизусть, потому что в полевых условиях от страха все слова забываются, кроме тех, которые заучили наизусть. Проверено на личном опыте.
Итак, полицейские выяснили, что паспорта у вас нет. Что дальше? А дальше они начнут тащить вас в дежурную часть. А вы как думали? Защищать свои права нелегко.
Говорите громко, но спокойно, как с маленькими детьми. Ни в коем случае не проявляете агрессию. Начните вести съемку, желательно в прямом эфире, в соцсеть. Пока вас не начали дубасить дубинкой и выкручивать руки, громко повторяйте на видео: я не скрываю свою личность. Меня зовут ФИО, дата и место рождения. Доставление в дежурную часть незаконно и не обосновано. Проверяйте данные, которые я предоставляю, по рабочему планшету. У меня нет с собой паспорта, и у меня нет обязанности его с собой носить. Но и у вас нет права из-за того, что у меня нет с собой паспорта, задерживать и доставлять в дежурную часть. Отсутствие паспорта само по себе не является правонарушение. А вот незаконное задержание – это превышение должностных полномочий, т.е. преступление, предусмотренное статьей 286 УК РФ. По какой причине вы настаиваете на том, чтобы лишить меня свободы передвижения, требуете, чтобы я прошла в дежурную часть, и не проверяете мои данные через рабочий планшет?
Но может обернуться и по-другому. Вас всё же привезут в дежурную часть, где вы снова назовете дежурному свои ФИО, дату и место рождения, полицейские убедятся в том, что вы не преступник (они и так это знали, просто из вредности), а вы сможете написать заявление о преступлении на тех сотрудников, которые незаконно задержали вас, без законных на то оснований лишили вас права на неприкосновенность и личную свободу, можете даже обратиться с заявлением в следственный комитет и прокуратуру по данному факту, если будет на то желание. В итоге вы всё равно выйдете из отделения полиции, не показав никому свой паспорт. Потратите много нервов и времени, но не станете добровольно соучастником беззакония, к которому мы, к сожалению, привыкли. Проверено на собственном опыте неоднократно.
Очень важно. Смартфон – это ваша палочка-выручалочка. Возможность вести видеосъемку, аудиозапись и доступ к внешнему миру в одном флаконе. Ваши попытки достать телефон, не то, что даже что-то снимать, но и просто сообщить близким о том, что вы задержаны и вас везут в ОП, могут быть встречены агрессией, выбиванием телефона из рук и всякими другими неприятными вещами. Если вы находитесь в людном месте, с друзьями, то вы справитесь. Но если так случится, что вы пересеклись с полицарами в глухом безлюдном переулке, то ой. Постарайтесь сделать так, чтобы как можно больше времени не привлекать внимания к своему телефону. Сообщите родственникам или друзьям о задержании – кому-то, кто будет знать, что вы в отделении полиции, и кто начнет бить тревогу, если вы не объявитесь в ближайшие три часа. Если телефон отобрали сразу же, то скорее всего всё плохо. Дальше – только упорство в требовании допустить адвоката, о чем писала в предыдущем посте.
Итак, мы выяснили, что таскать везде с собой паспорт не обязательно, показывать его полицейскому по первому требованию не надо, что личность сотрудники полиции могут установить и без бумажного паспорта. Так зачем в памятках о том, как вести себя при задержании, правозащитники пишут о том, что нужно иметь при себе нотариально заверенную копию? Честно говоря, я не знаю. Нотариальная копия паспорта – это трата времени и денег (довольно больших денег). Если вам совсем уж страшно выходить из дома вообще без паспорта, то лучше уж возьмите обычную ксерокопию вашего паспорта, не тратьте деньги на нотариуса. Толку от обычной ксерокопии столько же, как и от нотариально заверенной копии – исключительно ради удобства полицаров, чтобы удовлетворить их паспортный фетишизм, не отдавая при этом им в руки свой документ. Некий компромисс, который, впрочем, особо ни на что не влияет. Если полицейские захотят доставить вас в отделение полиции, то они вас туда заберут в любом случае, даже если вы им отдадите паспорт и к нему шесть нотариально заверенных копий. Если же у них нет приказа задерживать, то они от вас отстанут, даже если вы не дадите им ничего – даже обычной ксерокопии.
48 часов или дактилоскопия – это при отсутствии возможности установить вашу личность иным способом. 19.3 – это если на законное требование сотрудника полиции назвать свои данные, вы отказываетесь. В данном случае никаких законных оснований у полицаров подходить к вам и требовать паспорт не было (случай, когда вы просто шли по улице). Но несмотря на это мы ничего не скрываем. Тем более свою личность. Мы громко и четко несколько раз, в том числе на видео назвали свои ФИО, дату и место рождения. Таким образом, личность ваша установлена, законных оснований оставлять вас на 48 часов, проводить дактилоскопию или тем более составлять на вас протокол по 19.3 нет. Подчеркиваю: законных оснований. Мы все понимаем, в каком государстве живем. Поэтому законных действий от правоохренителей особо не ждем. Но и безропотно соглашаться соучаствовать в их незаконной деятельности мы не будет.
Почему угрозу представляют не столько сами мигранты, сколько отношение к ним со стороны государства? Почему мигранты во время эпидемии коронавируса стали группой самого высокого риска, причем не только с медицинской точки зрения? Почему ликвидация миграционной службы в виде отдельного ведомства была большой ошибкой, которая может привести к непредсказуемым последствиям? Что нужно делать? Обо всем этом и многом другом в прямом эфире видеостудии Pravda. ru Вадиму Горшенину рассказал руководитель фонда "Миграция XXI век", экс-замдиректора ФМС РФ Вячеслав Поставнин.
Читайте начало интервью:
Сгладить противоречия
— Вячеслав Александрович, строительный комплекс Москвы не прекращал работать и во время карантина. Там работает много мигрантов, которые живут по 10-15 человек в комнате. Тогда какой вообще смысл в самоизоляции граждан России?
— Да, безусловно. На этом фоне выглядят просто как-то удивительно штрафы российским гражданам, цифровые пропуска и все остальное. Миллионы мигрантов ходят, как хотят, и никто их особо не проверяет.
Власти просто закрыли глаза на эту проблему, и раз мы не видим эту проблему, значит — ее нет.
Конечно, должны проявлять ответственность руководители профильных ведомств. Они, собственно говоря, за это деньги получают. А ситуация с этим — крайне тяжелая.
Кстати, в России уже давно существует этнический бизнес. У нас есть такие, как Усманов, Агаларов, и очень много более мелких, но тоже достаточно успешных и богатых национальных бизнесменов. Я очень рад за них, но пора бы им вообще-то тоже проявить этническую солидарность и помочь людям, которые попали в тяжелую ситуацию. И о стране, в которой они сделали свое состояние, тоже хорошо бы порадеть.
Плохо, что у самого государства в этом плане нет никакой системы и плановой работы.
— Усманов отправил крупные средства в помощь Узбекистану для борьбы с коронавирусом. Но для своих сограждан здесь ничего сделано не было. В Советском Союзе был большой опыт сглаживать противоречия национальные, а теперь нам нужно этому учиться заново, в том числе у других стран. Что нам надо делать? У вас есть прогноз по развитию ситуации?
— Да, к сожалению, мы утрачиваем этот опыт, а в Европе и США приобретают. В 90-е годы, когда мы раскрылись, американцы копались в архивах, смотрели, как же мы сумели организовать такое многонациональное государство, которое так долго и в основном бесконфликтно существовало.
Сейчас на Западе есть мощные информационные системы, которые знают о мигрантах практически все вплоть до психо-поведенческого портрета. У нас сейчас нет никакой системы абсолютно.
Мне кажется, беда в том, что все смотрят наверх, какую команду дадут. А кто даст команду? Кто наверху знает, что с ними надо делать? Никто. У них там много всяких других задач.
Это должен на себя взять кто-то из профильных ведомств и предлагать соответствующие решения. Должен быть человек, который бы сказал, что есть такой план, мы будем действовать по нему.
Иначе ситуация просто взорвется. Если государство не будет заниматься, то в Москве и других крупных центрах полыхнет.
Кто должен уладить конфликт?
— В Москве уже есть этно-кварталы, этно-районы и даже в какой-то степени округа. Южный, Северный и Северо-Восточный округа — самые высокие по уровню преступности именно из-за наибольшей концентрации мигрантов. Там люди боятся приезжать домой или выходить из дома вечером. Президент на последних совещаниях постоянно говорит, что губернаторы должны брать на себя максимум ответственности по разрешению нынешней ситуации. Но все-таки работу с мигрантами должны проводить как раз федеральные структуры, а не губернаторы. Как вы считаете?
— Я с вами согласен. У нас есть для этого федеральные ведомства. Но не надо все взваливать и надеяться только на МВД, оно заточено под другие задачи. Это — уже крайний случай. У кого-то все время надежда на полицейских, на полицейскую дубинку. Но сейчас таких крайних случаев может быть много, тогда и МВД не справится.
А потом — нельзя же бить людей, потому что им есть нечего. Нельзя же им создавать невыносимую жизнь. Их проблемы тоже нужно решать, тогда и у нас проблем не будет.
— На ваш взгляд, ликвидация Федеральной миграционной службы, ее присоединение к МВД было ошибкой? Ведь она занималась именно организацией работы с мигрантами. Полиция же — это правопорядок. Необходимо разделение этих функций в разных ведомствах?
- Да, конечно. В Федеральной миграционной службе были специалисты именно по этим вопросам и вся необходимая инфраструктура.
Я как-то беседовал с одним из высокопоставленных, очень умным и авторитетным руководителем МВД. Он сказал мне: старик, какая социалка?… Мы же — милиционеры! Он совершенно правильно все в двух словах сформулировал.
Ну какой социалкой милиция-полиция будем заниматься?
Именно для этого, конечно, Федеральная миграционная служба и должна быть. Это должно быть именно гражданское ведомство. А МВД пусть выполняет правоохранительные функции, в том числе и среди мигрантов. Но для постоянной работы с мигрантами должна быть именно ФМС.
В МВД для этого просто нет ни людей, ни инфраструктуры, ни механизмов, нет понимания вообще, что с этой ситуацией делать, нет ничего.
Беседовал Вадим Горшенин
К публикации подготовил Юрий Кондратьев
Дополнение. После выхода этой публикацию в редакцию "Правды.Ру" поступило уточнение из пресс-службы Алишера Усманова:
Планируется, что в первую очередь финансирование будет направлено на закупку средств защиты медицинских работников и волонтеров, их транспортное обеспечение, а также на материальную поддержку для меди-цинского персонала и лиц, занятых в мероприятиях по оказа-нию помощи и лечению пострадавших от коронавируса. Эти направления могут быть скорректированы в зависимости от нужд штаба.
Читайте также: