Как лановой писал доносы
Обновлено: 01.07.2024
Потом прошел еще десяток лет, наступила оттепель, и вахтанговцы решили по мере сил восстановить знаменитый спектакль, включая стиль его вольных реприз. О готовящемся ремейке (как это тогда еще не называлось) я услышал от приятеля, Толи Розенцвейга, племянника моего любимого шефа. Толя был записным сердцеедом, и потому, когда он с заговорщической улыбкой произнес известную ему, надо было понимать, из-за не всем доступных кулис, скабрезную эпиграммку, которой должен был анонсироваться выход на сцену исполнителя роли героя-любовника, принца Калафа, — заготовленную импровизацию, которую, кто знает, то ли разрешат, то ли нет, — она произвела впечатление.
Семен Михайлович Буденный. —
Василь Семеныч Лановой.
Один рожден для жизни конной,
Другой — для жизни половой.
Это было и политически смело — маршал Буденный оставался на коне, продолжая входить в состав ЦК КПСС и получать высочайшие награды, и по-молодежному клёво — сексуальная революция как-никак пробивалась сквозь брусчатку.
На спектакль я не пошел, не помню почему, а стишок запомнил с первого раза, так что, когда я сейчас разыскал его в интернете, текст совпал слово в слово, до последней запятой.
Сегодня со времени фильма-спектакля прошло еще почти полстолетия и смотрится он скучновато (что вообще свойственно театру, заснятому на пленку). Пьеса с тех пор ставилась и еще раз (1991), но вроде бы неудачно. В любом случае для меня все это лишь мемуарно-культурный фон, а по-настоящему интригующим остается маленький стихотворный шедевр, недаром же запомнившийся раз и навсегда.
Вообще говоря, эпиграмма может сводиться к одинарному портрету, — как пушкинская на М. С. Воронцова (1824):
Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.
Не то беда, что ты поляк:
Костюшко лях, Мицкевич лях!
Пожалуй, будь себе татарин, —
И тут не вижу я стыда;
Будь жид — и это не беда;
Беда, что ты Видок Фиглярин.
Сопоставления с эталонными персонажами могут быть как лестными, так и обидными для героя. Ср.:
Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи;
Старца великого тень чую смущенной душой.
Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,
Боком одним с образцом схож и его перевод.
Программную формулировку — в типичном для эпиграмм ироническом повороте, когда недостаток выдается за достоинство, — находим у В. И. Майкова (1770?):
Коль сила велика российского язы`ка!
Петров лишь захотел — Вергилий стал заика.
Неуклюжесть перевода превращается в дефект речи — русской! — у переведенного классика, так что литературный изъян становится и телесным.
Нечто подобное мы видели в эпиграмме на Гнедича, чья одноглазость, — иронически не дотягивающая до полной слепоты Гомера, — отражается на адекватности его перевода.
Ты о себе провозглашаешь.
Поэт Британии был хром,
А ты — в стихах своих хромаешь, —
на качество стихов осмеиваемого адресата проецируется хромота великого поэта, правда, не переводимого им, а просто принимаемого за образец (если не навязанного в качестве такового эпиграмматистом).
Еще один типовой мета-словесный ход — обращение против переводчика или подражателя каких-то словесных признаков текста, например, названия. Ср.:
И очевидно доказал,
Что он Мольеров не наследник.
(А. И. Писарев. На М. Н. Загоскина, 1822)
Иногда издевка обостряется обыгрыванием имен собственных, ср.
Мы ограничимся пословицей одной:
(П. А. Каратыгин. , 1870)
Следующий шаг — придирка к имени/фамилии осмеиваемого персонажа или того эталонного мастера, с которым он сравнивается. Ср.:
Он тоже граф и даже Алексей,
Но отличить покойника нетрудно:
Тот был умен и пел как соловей,
А этот лишь сверчит и мыслит скудно.
(А. С. Рославлев. Алексей Николаевич Толстой, 1912)
Какие ни выкидывай курбеты,
А все-таки, друг милый, не Курбе ты.
(Д. Д. Минаев. Н. Н. Ге, 1880) [4]
Он прежде мирный был казак;
Теперь он попечитель дикий;
Филиппов сын — положим, так,
А всё не Александр Великий.
Самой, может быть, знаменитой в этом роде эпиграммой ялвяется четверостишие, иногда приписывавшееся Пушкину:
Все говорят: он Вальтер-Скотт,
Но я, поэт, не лицемерю:
Согласен я, он просто скот,
Но что он Вальтер-Скотт — не верю.
(Неизвестный автор , 1830—1831)
«Неможно отказать в достойном фимиаме
Творцу таких красот,
И Шаховской в своей последней драме
— «Потише! Не совсем! Чтоб был вернее счет,
Из похвалы твоей я лишнее откину
Обыгрывание имен собственных может доходить до выисканной каламбурной этимологизации. Ср.:
На Надеждина Козьмин
Все надежды возложил,
Но Надеждин Козьмина
О, как велик, велик На-поле-он!
Он хитр, и быстр, и тверд во брани;
Но дрогнул, как к нему простер в бой длани
С штыком Бог-рати-он.
Но вернемся к осмеянию по телесной линии и вообще по линии наружности. В общем виде проблема отношений между внешним и внутренним была иронически поставлена О. П. Беляевым в его мета-философской эпиграмме (1788):
Комический ход часто состоит не в упоре на физический/внешний изъян (как в случае со слепотой, одноглазием, хромотой и т. п.), а напротив, в признании внешних достоинств — в ущерб внутренним. Ср.:
Всадника хвалят: хорош молодец!
Хвалят другие: хорош жеребец!
Полно, не спорьте: и конь, и детина,
Оба красивы, да оба скотина.
(Ф. Г. Волков. , 1762—1763)
Похож на Фридриха, скажу пред целым миром, —
Но только не умом, а шляпой и мундиром.
(И. П. Пнин. , 1796—1801)
Как он на демона похож!
Глаза, черты лица, в точь Фаустов учитель!
Одно лишь обнаружит ложь:
В стихах-то он не соблазнитель.
(М. А. Дмитриев. На Грибоедова, 1824)
В последнем примере отметим дополнительную иронию: демонизм признается за достоинство, какового объекту эпиграммы, однако, недостает.
У Кларисы денег мало,
Ты богат — иди к венцу:
И богатство ей пристало,
И рога тебе к лицу.
(А. С. Пушкин, 1822)
Орлов с Истоминой в постеле
(А. С. Пушкин, 1817)
Клариса, в чепчике степенном и в салопе,
Днем молится в церквах, бежит от мира прочь.
А ночью? О, она, подобно Пенелопе,
Что днем ни сделает, то перепортит в ночь.
(А. Е. Измайлов, 1810—1812)
Налицо образцы как нарочито грубого юмора — в двух пушкинских эпиграммах, так и изысканного плетения интертекстуальных тропов — у Измайлова, находящего способ иронически уподобить свою распутную героиню добродетельной Пенелопе.
Мы кратко наметили набор мотивов, узнающихся и в экспромте Гриценко. Это:
— основанное на соотнесении их внешних и внутренних (творческих, моральных, воинских, сексуальных…) достоинств,
— иногда с парадоксальным обращением привычных оценок (вспомним нехватку полной слепоты у Гнедича и демонической соблазнительности в стихах Грибоедова),
— и со снижающим обыгрыванием имен / фамилий.
Важным параметром двойных портретов является характер взаимоотношений между двумя фигурами, участвующими в построении.
Можно заметить, что в одних случаях персонажи естественным образом связаны друг с другом до и независимо от задачи их эпиграмматического изображения, а в других — один, главный персонаж, существует в принципе сам по себе, второй же возникает лишь в качестве контраста к нему.
Характерный случай второго типа — наш последний пример, где мишенью является развратная ханжа Клариса, а Пенелопа извлекается из культурной памяти исключительно ради риторического эффекта. Причем эта вторая фигура не обязана быть сугубо литературной, вымышленной: такова же ситуация с Костюшко, Мицкевичем и Видоком, вводимыми в сюжет из исторической реальности, хотя непосредственно (фабульно, по смежности, синтагматически) с объектом эпиграммы, Булгариным, не связанными. Их включение в текст мотивируется сугубо риторическим (смысловым, ассоциативным, парадигматическим) сходством / несходством.
Как всегда, многочисленны переходные случаи, где синтагматическая связь в какой-то мере существует изначально, в основном же приписывается сопоставляемой паре автором эпиграммы ради выигрышности конструкции.
Так, Булгарин действительно писал и воспринимался как подражатель Вальтера Скотта, но, скажем, А. Н. Толстой никак специально не ориентировался именно на гр. А. К. Толстого, хотя и драпировался, возможно не вполне обоснованно, в соответствующие графские одежды, сам же А. К. Толстой соперничал с Пушкиным лишь в неизбежном интертекстуальном смысле, а уж некий Филиппсон, даже если и служил в армии, на лавры Александра Македонского претендовал скорее всего лишь в эпиграмматическом воображении Тютчева.
Если выйти за пределы жанра эпиграммы, то у этих двух типов сдвоенных изображений обнаруживаются богатые параллели.
В прозе первый тип — это разного рода парные персонажи: Данте и Вергилий, Дон Кихот и Санчо Панса, Шерлок Холмс и доктор Ватсон… В живописи известен жанр двойного портрета: портреты супругов, портреты и статуи лиц, действовавших в той или иной степени совместно (Богородица и Христос; святые Петр и Павел; Минин и Пожарский…), конные статуи / портреты (вспомним эпиграмму о коне и всаднике).
А в качестве характерного примера второго, сугубо риторического, сцепления реальных фигур можно привести параллельные биографии Плутарха — сравнительные жизнеописания великих деятелей древности, греческих и римских, живших в разное время, в разных странах и никогда друг с другом не встречавшихся.
Даже когда сопоставляемые персонажи существенным образом связаны друг с другом, соотношение между ними может так или иначе проблематизироваться и даже подрываться. Присмотримся еще раз к двум пушкинским эпиграммам на Гнедича.
Раз архитектор с птичницей спознался.
И что ж? — в их детище смешались две натуры:
Сын архитектора — он строить покушался,
Давай плясать и кувыркаться
И сам с собою целоваться.
Каламбурами в строгом смысле прутковские заглавия и олейниковская пара Витамин / Тмин не являются, но очевиден упор опять-таки на звуковую, паронимическую, а иногда и просодическую перекличку двух слов, чем подчеркивается формальная, чисто словесная, а не существенная связь между персонажами.
Как мы увидим, одним из секретов интересующего нас стишка является как раз игра с проблематичностью соположения его героев.
Но уже тут начинаются странности. По традиции (см. примеры выше) эталон нужен бы из соответствующей области — великий актер (скажем, Гаррик, Леметр, Мочалов, Качалов…), а лучше — великий исполнитель роли Калафа
(в спектакле 1922 г. ее играл Юрий Завадский). Вместо этого предлагается Буденный, и сразу же встает задача обоснования столь странной ассоциации.
Каждому из персонажей отведено ровно по две строки. Каждый представлен именем, отчеством и фамилией, оба раза идущими в таком порядке и занимающими ровно по одной строке. Между их именами и отчествами есть дополнительное сходство — в обоих присутствует Семен-. Обе фамилии трехсложные, по морфологической структуре — адъективные, оканчивающиеся на —й; обе с ударением на O. Одинаков синтаксис не только этих назывных предложений, но и последующих предикативных (подлежащее — рожден для жизни — Определение). Соответственно единообразна и рифмовка: все 4 рифмы — адъективные и на О.
Фонетически все строки сходны. Среди гласных доминирует ударное О, заданное фамилиями персонажей, которым вторят общие лексемы СемЁн— и рождЁн; с О контрастирует повторное И (ВасИль, одИин, жИзни, жИзни); А появляется лишь однажды, ударные Е и У вообще отсутствуют.
Консонантизм тоже довольно однообразен: отчетливо доминируют Н и Л, лейтмотивные соответственно для персонажей и их отличительных свойств (коННой, поЛовой), причем Н роднит обе фамилии (а Л есть в отчестве Буденного) и варианты имени СемеН— и возвращается (иногда вместе с Д) в оДиН, рожДеН и жизНи; на заднем плане проходят не столь интенсивно повторяемые С и М.
Послушай, дедушка, мне каждый раз,
Когда взгляну на этот замок Ретлер,
Приходит в мысль, что, если это проза,
Да и дурная.
Итак, элемент эпатирующего подрыва налицо, но к нему ли сводится соль гриценковской репризы? Разумеется, формат представления актера нарушен. В какой-то мере нарушено и ожидание насмешки над одним или обоими персонажами. Впрочем, похвалы обоим в эпиграммах в принципе не возбраняются. Ср.:
Как прихотливы твоих эпиграмм венецейских, о Гёте,
Строки, — как струны стройны, — в трепете жизни живой.
Гёте и Пушкин — вы оба — и шутки в песнях шутили
Те, что и в жизни самой. Песня вам — жизнью была.
Так что же происходит в нашем стишке, каков его смысловой и риторический баланс?
Движенья нет, сказал мудрец брадатый.
Другой смолчал и стал пред ним ходить.
Обнажение это было, разумеется, замаскированным, — но лишь очень прозрачно, — под беспристрастно объективное, равноправно симметричное сопоставление двух героев, как бы без отдачи пальмы первенства тому или другому. Но более откровенного провозглашения хиппового лозунга — Make love, not war! — со сцены советского театра тех лет ожидать не приходилось.
Это, однако, не все. До сих пор мы говорили о разбираемом стишке как о репризе / экспромте Гриценко, уклоняясь от прямых утверждений относительно его авторства. Действительно, слова реприза и экспромт не предполагают непременного соединения автора и исполнителя в одном лице. Репризы обычно пишутся профессиональными мастерами этого жанра, а произносятся мастерами другого — актерами и клоунами. Экспромты носят более авторский характер, но часто сочиняются на случай с использованием готовых образцов. Размытое авторство характерно и для жанра эпиграммы, — вспомним шутки на тему Скотт / скот.
Семен Михайлович Буденный,
Семен Михайлыч Бытовой —
Один рожден для жизни конной,
Другой для жизни половой.
Вл. Владимиров (Венцель)
В примечаниях (с. 165) Эткинд приводит вариант:
Семен Михайлович Бытовой
Рожден для жизни половой,
Как был рожден для жизни конной
Семен Михайлович Буденный.
С. М. Бытовой (настоящая фамилия — Каган; 1909—1985) был ленинградским прозаиком, начинавшим в качестве поэта и печатавшимся под псевдонимом, который как бы взывал к эпиграмматической обработке. А эпиграмма на него принадлежала, согласно Эткинду, Владимиру Николаевичу Вентцелю (1897—1958), тоже ленинградцу, выступавшему под псевдонимом Владимиров. [9]
Портретная зарисовка, которой Крыщук сопровождает приводимую им эпиграмму на Бытового, подсказывает ее ироническое прочтение: в донжуаны одышливый Бытовой годится не очень. И то сказать: к этому времени (у Крыщука речь идет о начале 80-х) ему уже за семьдесят. С другой стороны, не исключено, что эпиграмма была написана много раньше, в достаточно буйный период жизни героя.
Дело в том, что существенный вопрос датировки рассматриваемых текстов остается открытым. Бытование ленинградской эпиграммы, предположительно М. А. Дудина (1916—1993), [10] зафиксировано Крыщуком на рубеже 1980-х, а экспромт Гриценко ходил по Москве — чуть ли не двадцатью годами ранее. Казалось бы, напрашивается приоритет московского варианта, но в пользу независимости, а возможно, и приоритета, ленинградского говорит наличие у него черновых версий, а также ранняя смерть второго из предполагаемых авторов — Вентцеля (1958, когда Бытовому не было пятидесяти!).
(1) вариант Дудина (по Крыщуку), но не исключено, что Вентцеля (и, значит, созданный не позднее 1958 г.): еще нет мотива жизни конной =>
(2) черновой вариант Вентцеля (по Эткинду): два персонажа еще связаны сравнительной конструкцией (как был рожден) и эффектное слово половой еще не вынесено в концовку =>
(3) окончательно отшлифованный вариант эпиграммы на Бытового (по Эткинду) =>
За обсуждение и подсказки автор признателен А. Ю. Арьеву, Михаилу Безродному, А. Д. Вентцелю, Андрею Добрицыну, Н. П. Крыщуку, В. А. Мильчиной и И. А. Пильщикову.
3 Приводимые ниже эпиграммы взяты в основном из кн.: Русская эпиграмма (XVIII — начало ХХ века) / Сост. М. И. Гиллельсон, К. А. Кумпан. Л., 1988 (Б-ка поэта. Большая сер., 3-е изд.).
4. Не исключено, что подсказывается вывод: если он не Курбе, то кто же, — может, просто Ге [= г.]?
Возможно, что украинец Гриценко сознательно играл с этими обертонами фамилии Ланового.
7. В дальнейшем Лановой сыграл в кино множество ролей боевых офицеров и генералов (не говоря о командорах, кардиналах, комбригах, наркомах, министрах, обергруппенфюрерах и императорах) и таким образом в табели о рангах далеко превзошел Буденного.
10. В электронном письме ко мне (17.07.2018) Н. П. Крыщук сообщает, что Дудин, вообще известный эпиграмматист, читая данную, не заявлял о своем авторстве.
Следующий материал
В когтях холодильника
Спасибо за подписку! Проверьте почту
Мнение великого актёра, народного артиста СССР Василия Ланового о приоритетах и "ценностях" современной России, о власти, пронизанной ложью и враньём, и о бесцельном пути развития нашей страны, ведущем её в тупик.
Василий Семёнович Ланово́й (1934-2021)) был советским и российским актёром театра и кино, мастером художественного слова (чтец). Народный артист СССР (1985) и Герой Труда Российской Федерации (2019).
Василий Семёнович был одним из самых популярных актёров советского кино, Думаю, что многие фильмы с его участием знают и любят до сих пор: "Алые паруса" (1961), "Война и мир" (1965-1966), "Анна Каренина" (1967), "Семнадцать мгновений весны" (1973)"Петровка 38" (1980), "Огарёва 6" (1980)," "Три мушкетёра" (2013), "Берега моей мечты" (2013).
Именно после этого фильма стала знаменитой фраза: "Есть такая профессия - Родину защищать!" Именно сразу после этого фильма в Советском Союзе отмечался небывалый взлёт популярности профессии военного: число желающих поступать в военные училища возросло в несколько раз.
В данной статье хочу представить вашему вниманию несколько интересных цитат из одной его книги, изданной первый раз ещё в 2008 году. Прочитайте эти цитаты и вы поймёте, как они актуальны и на сегодняшний день.
Читайте, думайте и делайте правильные выводы.
О жизни в Советском Союзе и нынешней России:
"..Сегодня мы должны признать, что в последние десятилетия произошла смена приоритетов, и каждый думающий человек пытается понять, осмыслить, что же с нами произошло. Ведь еще совсем недавно наша жизнь была совсем иной. Сопоставление – великая вещь, и уверен, каждый, если он не поглощен процветающим ныне рвачеством, услышит, что в недалеком прошлом мы строили и ярко жили, черпая уверенность в великих делах и свершениях нашего народа, с надеждой и верой смотревшего в будущее. С этой верой мы выиграли жесточайшую и не сравнимую ни с чем прежде войну, в короткие сроки восстановили разрушенное хозяйство и вышли на уровень сверхдержавы, запустили в космос Гагарина. " (Из книги В.С. Ланового "Летят за днями дни" 2008 год)
О том, что с разрушением СССР в новой капиталистической России у людей наступило прозрение:
". Люди поверили в добрые перемены, но, как оказалось, преждевременно. Восторг слишком скоро угас, перешел в унылое прозрение. Люди утром проснулись и вдруг обнаружили, уже никому до них нет никакого дела: голодаешь ты или негде жить, обманут или избит, нечем заплатить за лечение или не на что учиться. Видишь беззаконие — и не с кого спросить. Вокруг словно заговор молчания, глухая стена неслышания, непонимания, равнодушия. Сами того не заметили, как оказались во власти совсем других — волчьих законов. " (Из книги В.С. Ланового "Летят за днями дни" 2008 год)
О том, что народ России заплатил слишком дорогую цену за "глоток свободы":
О лжи и вранье, возведённых властями современной России в ранг официальной политики:
". Ложь ради власти, ради ненасытной наживы. Сегодня уже ничего не поймешь, где истина, где откровенное вранье, где действительные намерения сделать лучше, а где умысел, хитроумная сеть политических интриг и личных амбиций. Ложь стала характерной приметой времени – с ведущих телепрограмм и из уст наделенных государственной властью чиновников, банкиров и нечистых на руку предпринимателей. И это тоже закономерно – там, где совершаются неправедные дела, возникает необходимость скрывать их, изворачиваться, лгать, навязывать обществу иные идеалы. Иначе чего бы ради возводить на пьедестал самые низменные человеческие соблазны и низвергать все, что было свято, считалось нравственным, добропорядочным. " (Из книги В.С. Ланового "Летят за днями дни" 2008 год)
О средствах массовой информации:
". Средства массовой пропаганды — телевидение, газеты — раскуплены нечистыми на руку частными лицами и, естественно, обслуживают их владельцев и политические силы, которые за ними стоят. Служат не истине, а интересам кланов. " (Из книги В.С. Ланового "Летят за днями дни" 2008 год)
Об изменении приоритетов у подрастающего поколения:
Об отсутствии у современной России национальной идеи и целей развития, что в конечном итоге завело страну в тупик:
". Нас словно пересадили на других лошадей и помчали без оглядки и определенной цели. Никто не знает куда. А может, надо было совсем в другую сторону или даже в противоположную. Но мы уже мчим, галопируем во весь опор, не разбирая дороги, и не можем остановиться, оглянуться, понять – куда и зачем? Где эта желанная цель? Уже невдомек, что никто не просчитал и на два шага вперед тот путь, а уже мчим. Теряем в пути людей, терпим страшные лишения, а остановиться не можем, чтобы спросить, куда нас влекут и что впереди. Спросить о результатах пройденного пути. Хотя и сами уже понимаем, что вразумительного ответа не получим, потому что результата нет. Точнее, он отрицательный. "
Читайте также: