Из за какого романа аксенову угрожали из кгб

Обновлено: 02.07.2024

Молоденькая Фёдорова уже успела засветиться в паре картин и приглянуться "правой руке Сталина". Мол тогда Берия в обмен на свободу отца Фёдоровой ограничился лишь договорённостью с Зоей рассказывать "что надо кому надо".

Говорят, после Лаврентий Павлович намекнул на большее и именно после отказа жизнь Зои Фёдоровой покатилась под откос.

Так или иначе, но связь с иностранцем у Фёдоровой действительно была. Американский атташе, военный моряк Джексон Тейт . На дворе военный 1945й год. Влюбленные встретились не в подходящее время. Возможно Зоя и закрутила роман с американцем по приказу Берии, вот только зачем беременеть от шпиона?

Тем более странно, что шпиона Тейта просто выдворили из страны, а посадили одну Зою. Ей дали 25 лет тюрьмы за шпионаж. Но выпустили раньше. И даже позволили вернуться в кино.

К тому же разрешили вывести дочь на историческую Родину отца и несколько раз ездить к ней в Америку. И это в эпоху "железного занавеса"! Не иначе связи с Галиной Брежневой, дочерью генсека Леонида Ильича, помогли.

Они же вероятнее всего и стали причиной убийства Зои Фёдоровой уже в преклонном возрасте . Актриса и мятежная наследница Брежнева были связаны с бриллиантовой мафией . И её кровавый след тянется от многих власть имущих и теряется где-то в том далеком таинственном времени. Убийца Фёдоровой не найден до сих пор.

Обаятельнейший красавец, мэтр советского кино Михаил Михайлович Козаков в молодости был очень общителен и горяч. Всю последующую жизнь он так и прослыл Казановой, заключая множество браков и оставив после себя достаточно наследников.

Михаила Михайловича тоже подозревают в связи с КГБ. В некоторых эпизодах он признавался и сам. Например, доподлинно известно, что Козаков получил приказ соблазнить американку Колет Шварценбах.

Правда, было всё по любви - утверждает актер. Говорят, именно за эту "услугу" КГБ помогли Козакову стать знаменитым режиссёром и доверили сыграть Феликса Эдмундовича Дзержинского сразу в нескольких картинах, что сулило Козакову множество других почестей.

А вот следующие наши герои отказались сотрудничать с властью.

В своей предыдущей статье я писала, как Людмила Марковна прославилась после выхода в кинотеатрах картины "Карнавальная ночь" и стала гастролировать с материалом из фильма.

Завистливые коллеги не смогли простить ей успеха и "стукнули", куда следует. А вот Гурченко "в отместку стучать" не согласилась. И после этого её карьера на долгие 10 лет была обречена на эпизоды и проходные роли.

Очаровательного любимца публики, актера Андрея Миронова от участи стукача спас. сам сотрудник КГБ!

Как-то прогуливаясь со своим другом, артистом Владимиром Долинским , они встретили двух симпатичных иностранок и вскоре были приглашены в гости. Да ни куда-нибудь, а в Американское посольство ! Девушки оказались дочками послов.

А на следующий день в театр к Андрею Миронову нагрянул майор гос. безопасности и объяснил, что актёр в буквальном смысле побывал на вражеской территории. И чтобы избежать наказания, нужно начать сотрудничать.

Правда, тот же майор оказался поклонником Миронова. Он пожалел артиста и придумал ему легенду, которая делала его непригодным для стукача: якобы актер проболтался о сотрудничестве с комитетом своей любовнице Татьяне Егоровой. Таким образом, комитетчики от Миронова отстали.

Заслуженный Д'артаньян Советского Союза Михаил Боярский чуть не поплатился за свои пародии на Леонида Брежнева. Ему быстро намекнули, что неплохо бы помочь гос. структурам кое в чём.

Однако, Михаил Сергеевич решил "скосить под дурачка" и как мог показал, что у него проблемы со здоровьем. И вообще, его кандидатура как стукача просто бесперспективна. Так или иначе, от него быстро отстали.

А вот королеве эпизода Фаине Георгиевне Раневской "стучать" предложили уже в преклонном возрасте - в 70 лет!

Услышав от чекиста предложение "сообщать о нежелательных разговорах в актёрской среде", Раневская изумилась. Мол, опоздали вы, молодой человек! Всю жизнь она мечтала служить советской власти, но никто не обращался, а сейчас она стара и говорит во сне. А так как живет актриса в коммуналке, все секреты государства тут же станут общественным достоянием!

Чем дело кончилось, неясно. Вот только вскоре Раневская получила отдельную квартиру.

Василий Аксенов называл себя "российским антисоветским писателем". За свою жизнь он пережил репрессию родителей, войну, нападки советской цензуры, которые в итоге закончились лишением писателя гражданства.

6 июля не стало писателя Василия Павловича Аксенова. Он скончался в Москве на 77-м году жизни после продолжительной болезни. Соболезнования родным и близким писателя выразил президент РФ Дмитрий Медведев.

Тридцать лет жизни один из самых ярких представителей шестидесятников провел там, где его книги не запрещали публиковать – в США. Однако с начала 90-х Аксенов стал все чаще наведываться в Россию, где вновь появились его произведения. Так сложилось, что здесь он и провел свои последние дни.

Сын писательницы

Автор "Московской саги" родился 20 августа 1932 года в Казани. "Я родился на улице тишайшей, что Комлевой звалась в честь местного большевика, застреленного бунтующим чехословаком", - писал он.

Мать Василия, Евгения Гинзбург, была писательницей, что и наложило свой отпечаток на ее судьбу. В 1937 году Гинзбург, написавшая книгу "Крутой маршрут", попала в советские лагеря.

Когда пришло время выбирать профессию, родители посоветовали ему пойти в медицинский институт. "В лагере врачи лучше выживают", - напутствовали они.

Аксенов поступил в 1-й Ленинградский медицинский институт, где вскоре прослыл стилягой. Позднее он скажет в одной из передач "Культуры": "Нас готовили, чтобы стать образцовыми рабами, напугали до смерти арестами родителей, дедов, дядьев, теток пытками, расстрелами, голодом, и мы должны быть по идее роботами, а вместо этого мы стали слушать джаз, сочинять какие-то стихи, интересоваться Серебряным веком. Это очень странное развитие на самом деле".

От медицины к литературе

После окончания института Василий Аксенов работал врачом на Крайнем Севере, в Карелии, в Ленинградском морском торговом порту, в туберкулезной больнице в Москве.

Но медицинская деятельность закончилась с выходом в свет его первых рассказов - "Факелы и дороги" и "Полторы врачебных единицы", которые были напечатаны в 1958 году в журнале "Юность".

Настоящий успех к Аксенову пришел после появления книги "Звездный билет". Главными героями романа стали молодые люди из поколения "фестиваля молодежи и студентов", получившие в обществе кличку "стиляги".

После успешного дебюта Аксенов, по его собственным словам, решил, что "надо отдавать все время литературе" и забросил медицину.

В 1960-х была опубликована первая повесть "Коллеги", а в 1975 - автобиографичный роман "Ожог", в котором Аксенов описал свою магаданскую юность.

Без права на родину

В 1979 году впервые было запрещена публикация новой книги Аксенова - "Остров Крым". В этом же году он вместе с Андреем Битовым, Виктором Ерофеевым, Фазилем Искандером, Евгением Поповым и Беллой Ахмадулиной стал одним из организаторов и авторов бесцензурного альманаха "Метрополь", изданного в США.

Альманах создавался без разрешения властей Советского Союза, и вскоре на его создателей начались гонения. В июле 1980 года Аксенов с женой был вынужден уехать из СССР. Оказавшись в США, он узнал, что его лишили советского гражданства.

Некоторое время Аксенов работал в Вашингтонском университете преподавателем русской литературы. По словам писателя, в Вашингтоне за ним наблюдали сотрудники спецслужб. "Они не скрывались, а просто говорили "Я работаю в ЦРУ", или в Национальном агентстве безопасности, или в армейской разведке. Никто, разумеется, меня не вербовал никуда, в отличие от Советского Союза", - говорил писатель.

В 1989 году Аксенов впервые после длительного перерыва посетил СССР. Через некоторое время он закончил роман "Московская сага" о трех поколениях московских интеллигентов XX века.

Во время работы над романом Аксенову пригодились его медицинские познания. "Я забыл о медицине до тех пор, пока не начал писать "Московскую сагу", - говорил он. - Я подумал, кем должен быть глава этой семьи. Сначала я мог себе представить, что он какой-нибудь маршал, или какой-нибудь конструктор, или крупный кагэбэшник, или Сталин, или… А потом я вспомнил друга моей мамы – хирурга Вишневского, с которым они когда-то учились в одном классе. Он представлял династию Вишневских. Хирурги Вишневские это и есть прототипы Градовых".

Последние годы

После двух десятилетий жизни в США Аксенов переехал во Францию в Биарриц. Здесь он продолжил писать, однако в Москву стал ездить еще чаще – по нескольку раз в год. В России Аксенов выступал на телевидении, встречался с читателями, много ездил по стране.

"Во-первых, здесь мой язык, и без него я не могу. Знаете, когда я стал постепенно возвращаться в Россию, я понял, как я отстал от новой речи, от всего отстал. Все звучало для меня странным образом", - говорил он в интервью "Российской газете".

В январе 2008 года Аксенов был госпитализирован с диагнозом "инсульт", тогда ему была сделана операция по поводу тромба в артерии, близкой к головному мозгу.

В начале года у врачей появилась надежда на выздоровление Василия Павловича, но она не оправдалась.

"Говорят, что Бог дает человеку столько, сколько он может выдержать. Василий Аксенов выдержал столько, сколько не под силу выдержать среднестатистическому человеку", - сказал завотделением реабилитации НИИ нейрохирургии при госпитале имени Бурденко Владимир Найдин.

20-21 сентября Дом русского зарубежья им. А. Солженицына организовал вечер памяти, выставку и научную конференцию к 80-летию со дня рождения Василия Аксенова. Специально для "РГ" своими воспоминаниями о друге и соратнике по "шестидесятничеству" делится вдова Андрея Вознесенского, писатель Зоя Богуславская.

В тот день все переплелось: праздник любви, ожидание чуда и разлуки, горечь потери - все было трагически непредсказуемо. От свадьбы остался снимок, где мы с принаряженным Василием стоим в обнимку на фоне его машины, делая вид, что все прекрасно, что он, наконец, вырвался, впереди свобода, новые ощущения, бытовой комфорт.

А за неделю до этого, в нашей с А. Вознесенским квартире на Котельнической, мы яростно спорим об их предстоящем отъезде. Василий и Майя, я и Андрей с перекошенными лицами, бегая по комнате, бесполезно и безрассудно рассуждаем о путях и смыслах нынешней эмиграции. Вернется, не вернется? Если б дано было заглядывать в книгу судеб. Если б знать. Если б знать.

- Ты не сможешь там, - бледнея, настаивает Андрей, - без стихии русского языка, когда лица, природа, запахи - все только в памяти. К тому же там и своих знаменитостей пруд пруди.

- Ничего подобного, - стиснув зубы, отвечает Майя, - там его будут почитать. Он не будет слышать ежедневных угроз, телефонного мата. Господи, только подумать, что кончатся придирки к каждому слову, травля цензуры! Уже сейчас американские издательства спорят, кто первый напечатает его новую книгу.

- Ну да, - ерничаю я, - 40 тысяч одних курьеров. Не будет этого! Каждая рукопись пройдет невыносимо медленный процесс заказа рецензий, затем, даже если они восторженные, подождут оценки внутренних экспертов издательства.

- Не в этом дело, Заята (Зоя), - бубнит Вася. - Просто здесь больше невозможно. Давят со всех сторон, дышать нечем.

Я знала, что за этими словами Аксенова стоит жесткая предыстория, связанная с публикацией романа "Ожог", самого значительного для него сочинения последних десятилетий. Запрещенный цензурой в наших журналах, он уже был востребован несколькими иностранными издательствами. Колебания автора были мучительны, он начал тайную переписку по поводу возможной публикации "Ожога" на Западе. Вскоре Аксенов был вызван в КГБ, где "по-дружески" его предупредили: "Если выйдет эта антисоветчина за рубежом", его либо посадят, либо вышлют. Смягчением жесткой альтернативы могло быть только согласие Аксенова на добровольную эмиграцию в течение месяца. Угроза была реальной.

Мы хорошо помнили, как десятилетие назад Н.С. Хрущев громил выставки художников абстракционистов, альманах "Тарусские страницы", а во время исторической встречи с интеллигенцией 8 марта 1963 г. орал, что вышлет Андрея Вознесенского из страны:

- Почему вы афишируете, что вы не член партии? - сорвавшись, размахивал вождь кулаком. - Ишь ты какой, понимаете! "Я не член партии!" Он нам хочет какую-то партию беспартийных создать. Здесь, знаете, либерализму нет места, господин Вознесенский. Довольно.

И тут Хрущев увидел, что Аксенов не аплодирует: "А вы почему стоите молча? - переключился он на Василия Павловича. - Мстите за смерть родителей, Аксенов?" - "Никита Сергеевич, мои родители живы, - тихо поправил его Василий Павлович. - Наша семья видит в этом вашу заслугу".

Хрущев метнул гневный взгляд в сторону дезинформаторов, поставивших его в глупое положение, и продолжил свою проработку. Этот спектакль "прилюдной" порки, быть может, уникальный в советской культистории, соединил двух дерзких кумиров того времени на всю оставшуюся жизнь.

Впоследствии одну из своих книг Аксенов подпишет Вознесенскому: "Дорогой Андрей! Ты помнишь, как мы стояли с тобой под куполом Голубого зала, где нам обоим было так весело? С любовью, твой Васята".

А Вознесенский вспоминает этот момент в стихах: "Первая встреча:/ облчудище дуло - нас не скосило./ Оба стояли пред оцепеневшей стихией./ Встреча вторая: над черной отцовской могилой/ я ощутил твою руку, Василий. /. / Мы ли виновные в сроках, в коих дружили,/ что городские - венозные - реки нас отразили?"

Конечно же, столь яростный взрыв Хрущева против двух молодых писателей не был случаен. Его подготовил донос польской писательницы Ванды Василевской, которая при личной встрече с Хрущевым обвинила А. Вознесенского и В. Аксенова в идеологической диверсии. Она процитировала интервью, которое они, будучи в Польше, дали их ведущей газете, где посмели утверждать, что "социалистический реализм" - не главный и не единственный метод советского искусства.

Так историческая встреча главы страны с интеллигенцией обозначила жесткий водораздел в жизни советских художников. Между "хрущевской оттепелью" 1961 года и "горбачевской гласностью и перестройкой" 1985 года была вырыта черная яма, в которую провалился целый пласт выдающихся творцов поколения 60-70-х разных жанров и направлений.

После ареста и ссылки И. Бродского (1972-й) и А. Солженицына (1973 год) под жесточайшим давлением из страны выпихнули: В. Войновича, Г. Владимова, Ю. Алешковского, А. Галича, С. Довлатова, М. Барышникова, Р. Нуриева, М. Шемякина, Н. Макарову, Ю. Купера, О. Целкова, Л. Збарского, И. Рабина, О. Иоселиани, П. Лунгина и многих других ныне почитаемых классиков XX века.

Аксеновы уезжали в 1980-м, когда, казалось, движение на Запад несколько замедлилось. Однако ж они претерпели на границе все те издевательства чиновников, отбиравших рукописи, картины, магнитофонные записи, которые сопутствовали вынужденным эмигрантам.

Когда Аксенов попал в Америку, наше общение не прекратилось. Так случилось, что его приезд в Нью-Йорк совпал с моим пребыванием в Колумбийском университете, на два месяца я была приглашенным "гостем-писателем" для работы над книгой "Американки". Одним из самых памятных для меня было наше пересечение - в момент тягчайшей драмы в жизни Аксенова. В тот день он узнал из газет и телефонных звонков, что лишен российского гражданства.

Мы сидим с ним в столовой Колумбийского университета для профессоров. В США питание студентов и преподавателей осуществляется раздельно. - Преступники! - кричит Аксенов, не обращая внимания на жующих коллег. - Нельзя человека лишить Родины. Они хотят перечеркнуть мою жизнь за все прошедшие годы, мои книги, родителей, магаданское детство в Костромском приюте, сына Лешку (Кита в его рассказах), который продолжает жить в Союзе.

Мне нечего возразить, я полностью разделяю его возмущение. Потом мы еще долго бродили вдоль темной набережной, влажные ветки парка щекотали лицо. Мы оба не знали, что отнятое гражданство - лишь эпизод долгой творческой жизни писателя Аксенова.

. И вот он вернулся, стал жить в своей стране с Майей, в одном городе с детьми - Алешей и Аленой. Им дали квартиру в высотке на Котельнической набережной, и теперь наша с Андреем квартира была прямо над ними.

Личная история, как бывает, вернулась на круги своя.

Мы были свидетелями начала романа Аксенова с Майей. Они приехали из Ялты поездом, вместе с Беллой Ахмадулиной, веселясь всю дорогу. Аксенов и Майя решили не расставаться, у обоих были семьи. Майя и Роман Кармен жили с нами в одном доме, все в той же высотке на Котельнической. Я подружилась с Майей, она часто прибегала ко мне в ужасе от создавшейся ситуации. Казалось, ничто не предполагало ее развода с Карменом, самым высоко взлетевшим создателем документального кино. Роман Кармен был своего рода легендой, очевидец испанских событий, друг Хемингуэя и Кастро, он запечатлел уникальные кадры Великой Отечественной войны.

Золотоволосая Майя вызывала восхищение у светского общества молодостью, темпераментом, удивительно проницательным умом. Она ушла к Аксенову на пике его опалы, его единственный нарядный прикид для свадьбы был привезен из Америки ею. И с тех пор они не расставались никогда. Его главная героиня "красотка" - это всегда Майя в разных вариациях. В одной из своих пьес (кажется, в "Цапле") он изобразил Майю и нас всех в качестве девиц на все вкусы.

- В конце 60-х, - вспоминал Аксенов, - перелом в моем мироощущении был отчасти связан с общим поколенческим похмельем (Чехословакия, брежневизм, тоталитаризм). Мне казалось, что я проскочил мимо чего-то, что могло осветить мою жизнь и мое письмо. И вот тогда, в 1970-м, в Ялте я встретил Майю. Мы испытали очень сильную романтическую любовь, а потом это переросло в духовную близость. Она меня знает как облупленного, я ее меньше, но оба мы, особенно теперь, в старости, понимаем, на кого мы можем положиться.

Кроме московского жилья у четы Аксеновых на Западе оставались две рабочие квартиры - одна в Вашингтоне, другая на берегу океана в Биаррице, по существу мастерская художника.

Годы шли, почти всем, кто пострадал из-за "Метрополя", время воздало. Писатели вернулись почти все, судьба отблагодарила их за преследования повышенным вниманием окружающих, увеличением тиражей книг, всеобщей любовью и востребованностью. Казалось, справедливость восторжествовала. Но кто вычислит, скольких замыслов, любвей и привязанностей, опыта, потерянной радости общения и недостатка в творческих связях может стоить художнику эмиграция?

"Как описать все не в письме, заменяющем все, что отнято в художестве, - жалуется в письме к Аксенову в Вашингтон Белла Ахмадулина из Москвы, - видеться, болтать, говорить и оговариваться, или надо всегда писать письмо Вам. Любимые мои и наши! Простите сбивчивость моих речей, моя мысль о Вас - постоянное занятие мое, но с чего начать, чем кончить - не ведаю". Ее муж, художник Борис Мессерер, присоединяется, рифмуя: "Вот новый день, который вам пошлю/ оповестить о сердца разрыванье,/ когда иду по снегу и по льду/ сквозь бор и бездну между мной и вами".

"Васька, поздравляю тебя с днем рождения, - в другой раз пишет Белла Ахмадулина. - Я очень скучаю по тебе и, как всегда, переговариваюсь с тобой "через сотни разъединяющих верст". И позднее, когда уже тяжко хворала, ставила себе диагноз: "Душа - пересилила организм".

- Как ты оцениваешь американский период своей жизни? - спрашиваю Аксенова перед самым его возвращением в Россию. - Я имею в виду преподавание в университете, сочинительство, саму Америку.

- Я отдал 21 год жизни "американскому университету", точнее, преподаванию рус-лита и своей собственной фил-концепции мальчикам и девочкам (иногда и почтенного возраста) из разных штатов и стран. Университетский кампус для меня самая естественная среда, но сейчас я уже подумываю об отставке. Где буду проводить больше времени, еще не знаю.

Вспоминаю более поздний наш разговор, когда он уже много времени проводил в Биаррице и в очередной раз вернулся в Москву. Традиционно мы сидим в ЦДЛ, попиваем соки и водичку. О том, как Василий Павлович "завязал", было много версий. На самом деле я уже излагала не раз, как лично была свидетелем его беседы с врачом, мгновенно остановившей его возлияния. Сегодня он мог отведать бокальчик вина, не более.

Аксенов делил себя, свое время на несколько равноправных кусков. "Мы живем на два дома, - объяснял он, - в Вашингтоне и в Москве. Сейчас к этому еще присоединился маленький домик в Стране Басков. Постоянно забываешь, где оставил свитер или штаны. "Майя, ты не знаешь, где мой костюм, тот, другой?" А она отвечает: "А ты не помнишь, Вася, где мой плащ висит, на Котельниках или в Фэрфаксе?"

- Почему во французской Биаррице тебе пишется лучше, чем в Москве?

- Потому что в Биаррице за письменным столом у меня только один собеседник, - улыбается Аксенов. - В России слишком много собеседников, и я забалтываюсь. Порой у меня ощущение, что сочинительство и эмиграция понятия довольно близкие.

- Ну уж. Но ты часто выглядишь абсолютно счастливым. Когда, в какие минуты это с тобой происходит?

- В процессе написания романа, - крайне серьезно заявляет Аксенов. - Пока я пишу его, я абсолютно счастлив. Мне довольно грустно, когда я с ним прощаюсь. Понимаешь, в новом романе я создаю особенный мир и только из тех персонажей, которые мне интересны.

Не помню Аксенова небрежно одетым, в помятом костюме или застиранной рубашке. В его прикиде всегда "фирма", известные лейблы. Я объясняю его стойкое увлечение фирменным стилем, техникой, обворожительными женщинами теми лишениями в детстве, когда, быть может, подростком он стоял перед нарядной витриной магазина, подобно героям из сказки, мечтая о том, что когда-нибудь он тоже сможет все это купить. И смог, и купил.

- А личная жизнь влияет на твое творчество? Факты биографии, аура сильного увлечения? Помнится, Юрий Нагибин говаривал: "Каждый мой роман - это мой ненаписанный роман". Для тебя тоже?

- Согласен, что каждый состоявшийся роман (в данном случае любовное приключение) может стать ворохом увлекательных страниц. Но к этому стоит добавить, что несостоявшееся любовное приключение может стать ворохом еще более увлекательных страниц.

Думаю, что десятилетия после возвращения в Москву были самыми тревожными и плодотворными у позднего Аксенова. Неиссякаемая творческая энергетика (он писал почти по роману в год), постоянное ощущение востребованности и осознания того, что уже нет прежнего куража. Казалось, присутствие Аксенова в нашем искусстве и жизни, как и в светской хронике, непреложно, неоспоримо. Если б знать?

Не было длительной болезни, недомоганий, особых нервных срывов или депрессий. Внезапность тяжелой, мгновенно парализовавшей его деятельность болезни, стала шоком для всех окружающих. Он не сумел стать старым. Природа сохраняла в нем потребность к сочинительству, внешнюю привлекательность и обаяние, выдающийся талант сочинителя. Еще в 75, он ежедневно включал в свой режим утренний джоггинг по Яузской набережной, напряженный ритм фаната джаза, легко попадал мячом в баскетбольную корзину, ежедневно планировал несколько страниц текста на "макинтоше".

В тот роковой день он ехал на машине, со своей редакторшей, когда вдруг мозг его отключился, он потерял сознание, машину занесло и только чудо спасло пассажиров от смертельного столкновения на проезжей части. Спутница вызвала "скорую", Василия Павловича поместили в Таганскую районную больницу, а потом в институт им. Склифосовского, где удалили мозговой тромб.

Последние месяцы он лежал в клинике Бурденко у академика А.Н. Коновалова. Сам Александр Николаевич и лечащий врач, невропатолог Владимир Найдин, сделали все, используя новейшие достижения мировой медицины, но все было бесполезно. Много месяцев он провел в состоянии комы, из которой уже не вышел.

. Я возле него в бункере клиники Бурденко для "беспамятных". Невозможно поверить, что Аксенов лежит здесь так долго без сознания. Спокойное лицо, легкий румянец, почти нетронутая густая шевелюра. Тело мужчины, сохранившее, казалось, силу мышц и обаяние. Будто оболочка человека, из которого вынули личность, биографию, сильнейшие страсти. И я сижу рядом, перелистывая про себя страницы его жизни.

Я вспоминаю его в ту пору, когда еще была жива его мать - быть может, самый судьбоносный человек в становлении Аксенова-писателя. Как личность Василий Павлович был сконструирован из первых впечатлений костромского приюта для детей "врагов народа", затем - Магадана, где поселился в 12 лет с высланной матерью Евгенией Семеновной Гинзбург. По словам Василия Павловича, круг реальных персонажей "Крутого маршрута" (принадлежащего перу его матери) состоял из выдающихся людей того времени: репрессированных ученых, политиков, художников, образовавших своеобразный "салон", содержанием которого были рассуждения на самые высокие темы. Влияние этих рассуждений на детское сознание трудно измерить.

- Еще в молодости, - говорит он, - у мамы появилась склонность создавать вокруг себя своего рода "салон" мыслящих людей. Первый такой салон, в который входил высланный в Казань троцкист профессор Эльвов, стоил ей свободы.

Читатель "Крутого маршрута" найдет такой гинзбурговский салон в лагерном бараке. В послелагерной ссылке, в Магадане, возник еще один салон, уже международного класса. Советский юнец Вася Аксенов просто обалдел в таком обществе: "Никогда не предполагал, что такие люди существуют в реальной советской жизни. Мы с мамой сразу подружились. Она открыла для меня один из главных советских секретов, существование "Серебряного века". Кроме того, она познакомила меня с кумиром своей молодости, Борисом Пастернаком.

К окончанию школы я знал наизусть множество его стихов, которых нигде тогда нельзя было достать в печатном виде. Кроме того, я научился у нее, как хитрить с властью, то есть как находить в "советских людях" человеческие качества".

Был короткий период, когда мне довелось довольно тесно общаться с Евгенией Семеновной Гинзбург. Она жила в Переделкино на даче киносценариста Иосифа Ольшанского. Ее крыльцо сливается с березами и соснами обширного участка. На этом крыльце она прочитала мне заключительную главу "Крутого маршрута", который после ее кончины остался документом эпохи.

В эту пору влюбленная в него Майя почти ежедневно приезжала в Переделкино. Мы уже знали, что Евгения Семеновна смертельно больна самой страшной болезнью века, для стабильности ее состояния нужны были витамины, овощи, фрукты. Майя привозила свежевыжатый сок моркови и что-то еще, что сама готовила. Они сблизились накрепко, что сыграло не последнюю роль в женитьбе.

У самого Аксенова были необыкновенно близкие отношения с матерью. Его любовь к ней, готовность взять на себя самые тяжелые ситуации - редкостный дар. И, быть может, великим подвигом сына было его путешествие с матерью на машине по Европе в последний год ее жизни. Скрывая отчаяние, он исполнил мечту Евгении Семеновны и воздал то, что не по праву отняла у нее жизнь. Свой последний путь она проехала с сыном, общалась с друзьями во Франции, Германии, наслаждалась подлинниками мировых шедевров в музеях. Они уезжали и возвращались в Париж, в ту же гостиницу, где была я, - L Eglon (Орленок), чьи окна выходят на кладбище Монпарнас. Я наблюдала их последний праздник и то, как оба были счастливы!

Ее хоронили в промозглый майский день 77-го года, хлестал дождь, народу было немного. Бросилось в глаза, что не было и тех, кто обязательно бы присутствовал, если б не дождь.

Аксенов держался мужественно, время от времени отворачиваясь от скорбящих, прижимался лицом к дереву, плечи его вздрагивали. Для него навечно уходила та часть его бытия, которая связана была с его семьей, попавшей под каток сталинского времени. Он прощался с матерью, ставшей тем судьей и адвокатом его жизни, которого никто уже не заменит.

- Надеюсь, что на родине все-таки не вырастет снова тот сапожище, что когда-то дал мне пинок в зад, - смеется он.

- Если бы ты не писал, то что бы делал? - спрашиваю его.

- Честно говоря, даже не представляю себе такой ситуации.

Сейчас Василию Павловичу было бы восемьдесят лет.

"Уже 20 лет страна наша вслушивается в исповедальный монолог Аксенова, вслушивается жадно - дети стали отцами, села стали городами, проселочные дороги стали шоссейными, небеса стали бытом, "мода" стала классикой - но голос остался той же чистоты, он не изменил нам, художник, магнитофонная лента нашего бытия, - мы не изменили ему.

. Аксенов - это магнитофонная лента, запись почти без цензур сегодняшнего времени - города, человека, души. Когда-то я написал ему стихи к сорокалетию. "Сокололетний Василий!/ Сирин джинсовый, художник в полете и силе,/ ржавой джинсовкой твой рот подковали усищи, Василий,/ юность сбисируй. / О венценосное имя - Василий".

Герои книги Василия Аксенова и одноименного сериала - "шестидесятники": Белла Ахмадулина, Владимир Высоцкий, Евгений Евтушенко, Иосиф Бродский, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский, Юрий Нагибин. Фото: Первый канал

Во-вторых, без конфликта внутри литературы многое теряется.

- То есть драки между собой — правда? А как же дух лицейского братства?

- Но ведь Аксенов сразу оговаривается в предисловии, что воссоздавал условную эпоху. Сценаристы разбавили его пересказ своими мыслями. Вот и вышло то, что вышло.

- Так значит — молодец? Жизнь посвятил борьбе! Как гладиатор Спартак.

- И все это не помогло Аксенову в 1980 году, когда его лишили гражданства.

- До отъезда в США Василий Павлович Аксенов, надо признать, чувствовал себя прекрасно. Не так, как секретари писательской организации, но жил безбедно. Неплохо зарабатывал. Хотя в то время были живы и большие писатели, на фоне которых Аксенов не выделялся: Константин Симонов, Василий Шукшин, Валентин Распутин и так далее. Тот же Юрий Нагибин — муж Беллы Ахмадулиной, которого мы тоже видели в сериале.

- Никакие полковники к этим ребятам на беседы не ходили. Тут сценаристы уровень сотрудника КГБ взяли немного не по чину. Даже в 80-е годы этой темой занимались максимум капитаны, которые курировали Союз писателей или композиторов. И тут важный элемент исторической правды! Ни один сотрудник КГБ СССР не позволил бы себе неосторожными движениями создать очаг социального возбуждения вокруг любой группы лиц. По большому счету все бразды правления были в руках Отдела пропаганды ЦК КПСС — именно там вершилась политика. КГБ никому выкручивать руки не имел права.

- Тогда на что жаловались? Неужели никто за ними не присматривал? Они же толпы слушателей собирали. Мало ли, что там могло прозвучать.

Отношения героев с властью, дружба, предательство, любовь и измены, пьянки и драки - все это есть в сериале Фото: Первый канал

- К чему такая теплая опека?

- Наверняка, не все были такими ершистыми, как шестидесятники.

- У многих из нас, сотрудников КГБ, были в буквальном смысле дружеские отношения с представителями различных творческих кругов того времени. Никто из них не пытался действующих сотрудников ассоциировать с сотрудниками 1937 года. Это были новые лица, которые пришли в ЧК из творческих вузов и имели хорошее базовое образование. Играли в театрах или участвовали в конкурсе Чайковского, например. Это были не колхозники или трактористы, которые строят интеллигенцию. Наоборот: сотрудники были осведомлены обо всех новинках литературы и музыки — советских и зарубежных. Конечно, мы понимали сложность отношений в обществе и тонкости отношений власти и художников. Проблема была в другом. Политические органы опасались, что деятелей культуры будут использовать в интересах запада. Например, предоставлять места в антисоветских журналах, которые издавались за рубежом. За эти публикации им платили деньги, минуя Всесоюзное агентство по авторским правам, между прочим. Любая публикация наносила ущерб Советскому Союзу — на их основании иностранная пресса делала выводы, что советская литература в загоне. В этом была проблема и Бориса Пастернака в том числе — он опубликовался за рубежом.

- Евгений Евтушенко сильно огорчился, посмотрев сериал. Поэт увидел себя конформистом и предателем. Который может во время драки, например, слинять или ручкаться с чекистами — так написал Аксенов. Могли быть вообще у поэта контакты с Комитетом?

- Сразу вспоминается булгаковский МАССОЛИТ.

Таинственная страсть. Анонс

САМЫЕ ГРУБЫЕ НЕТОЧНОСТИ

Роман Кармен не был подлецом.

В сериале

Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев показан невежественным гонителем творцов.

На самом деле

В сериале

Возлюбленная Ваксона Ралисса томится в браке с мужем-подлецом Семеном Кочевым. Она вышла за него в силу обстоятельств, бросив Ваксона. Лишь в финале она находит силы вернуться от постылого супруга к Ваксону. Все это происходит сразу после ввода танков в Прагу в 1968 году.

На самом деле

В Кочевом легко узнать известного фронтового документалиста Романа Кармена, в чью жену Майю Василий Аксенов влюбился уже в 1970-х и увел ее из семьи. Кармен страшно переживал, а через два года умер. А Аксенов уехал с Майей в Америку в 1980 году.

Александр ГАМОВ, Антонина ВЕТКИНА