Что же обязал делать студентов уваров

Обновлено: 28.06.2024

Он происходил из семьи прибалтийских немцев-дворян, перешедших при Петре I на русскую службу после включения в состав России восточных районов Балтийского побережья. Его отец генерал от инфантерии X. И. Бенкендорф при Павле I являлся военным губернатором города Риги.

Получив обычное для своего времени светское образование, А. Х. Бенкендорф в 1798 г. поступил на военную службу, участвовал в различных военных кампаниях во время войны с Наполеоном. В 1819 г. получил свой первый заметный пост – стал начальником штаба Гвардейского корпуса.

Еще во время царствования Александра I молодой генерал обращался к нему с особыми записками, где рекомендовал: во-первых, запретить все нелегальные политические собрания (о них власти знали, но смотрели на это сквозь пальцы), а во-вторых, создать тайную полицию, которая бы следила за подобной деятельностью, вовремя пресекая ее. Россия в тот период была единственной страной в Европе, где не было сколько-нибудь развитой системы тайного сыска. Но эти предложение тогда не нашли поддержки. Лишь когда на престол взошел Николай I, когда случился бунт на Сенатской площади, тогда и наступила пора претворять в жизнь проекты Александра Христофоровича. Новый царь взял эту деятельность под свое непосредственное покровительство.

Наиболее значительная роль отводилась III отделению. Его основная функция – борьба с антиправительственными движениями отдельных лиц и различных групп. Другая важная задача III отделения – следить за законностью действий должностных лиц и о всех злоупотреблениях немедленно сообщать руководству.

III отделению, осуществлявшему высший полицейский надзор, передавались функции цензуры, организация розыска и следствия по всем политическим и уголовным делам. Оно просуществовало более полувека и было ликвидировано в 1880 г.

Круг занятий III отделения не ограничивался только слежкой, сыском и дознанием. Глава его представлял царю доклады, содержавшие анализ общего положения в стране и рекомендации по принятию конкретных мер общегосударственного характера: о необходимости построить железную дорогу между Петербургом и Москвой (1838), неудовлетворительной организации рекрутских наборов (1838), необходимости государственной заботы о народном здравии (1841), о недовольстве высоким таможенным тарифом (1842) и др.

Около 10 % всех дел состояли из жалоб на жестокое обращение помещиков со своими крепостными. Основную же массу составляли дела, касающиеся выдачи пенсий, пособий, наград, рассрочек в погашении долгов; здесь же рассматривались и случаи личных оскорблений, супружеской неверности, обольщения девиц, публичных развратных действий и т. д. Наиболее важные и громкие случаи доводились до сведения монарха.

Уваров прекрасно понимал значение просвещения и образования и старался содействовать развитию начального образования среди населения, а также превращению высших учебных заведений – университетов – в действительно научные и просветительские центры. К началу 30-х гг. XIX в. число университетов было невелико: в Петербурге, Москве (самый старый), Казани, Гельсингфорсе (Хельсинки, Финляндия), Харькове, Дерпте (Тарту), Вильно (Вильнюс), Варшаве. В 1834 г. открылся университет в Киеве. Лучших студентов обязательно посылали за счет государства за границу, главным образом в известнейшие университетские центры Германии, для продолжения обучения. Самым крупным учебным заведением являлся Московский университет, где в 1831 г. обучалось 814 студентов, или почти 30 % всего их числа по России. При университете имелся Благородный пансион с шестилетним курсом обучения. В него принимались дети дворян, которые по окончании курса имели право поступать в университет. При университете существовал еще и особый Педагогический институт, готовивший учителей для школ и гимназий. В 30–40-е гг. XIX в. в Московском университете обучались или преподавали видные ученые, составившие славу русской науки. В их числе и известнейшие историки М. П. Погодин, Т. Н. Грановский, С. М. Соловьев.




Зато именно Уваров сделал много больше других, чтобы превратить российскую археологию из любительского хобби в серьёзную науку. Это он стал основателем Московского археологического общества и знаменитого Исторического музея в Москве, именно он был инициатором и организатором археологических съездов. Между тем, как раз на этих съездах в ходе жарких дискуссий отечественная археология и стала наукой.


Самым первым его увлечением стала нумизматика. Создав Археолого-нумизматическое общество, Уваров не только вложил в его деятельность немалые средства и подарил ему несколько собственных коллекций, но и фактически задал направление всей его деятельности, приучив коллег вести исследования не стихийно, а по заранее выработанным программам. Алексей Уваров был одновременно и меценатом, и организатором. Он выделил деньги на различные научные исследования и сочинения.


Уваров много ездил по стране, много курганов раскопал, много чего нашёл. Занимался раскопками около Владимира, составил и по большей части осуществил целую программу по изучению Северного Причерноморья, осматривал курганы у Днепровских порогов, работал в устье Буга и т.д. У Алексея Уварова был особый нюх на открытия, который требуется всякому успешному археологу. Многие уваровские догадки оказывались счастливыми. В Спасо-Ефимьевском монастыре в Суздале Уваров, например, разыскал могилу Дмитрия Пожарского. Причём, никаких письменных указаний на то, где именно она расположена, не сохранилось, то есть, исследователя вели к цели интуиция и общее знание отечественной истории. Можно вспомнить и об удачной находке в Херсонесе, где были найдены остатки византийской базилики с хорошо сохранившимся мозаичным полом, мраморными колоннами и капителями. Получив доклад Уварова об этом открытии, Николай I приказал перенести мозаику в Эрмитаж. Она была отреставрирована и уложена в одном из залов музея (ныне II зал античного отдела).


Тогда же перед МАО была поставлена задача создания археологического словаря. Он же, Уваров, ратовал за создание археологических карт российских губерний. И, наконец, ещё одно начинание, о котором до Уварова не задумывались – защита исторических памятников. Причем, археологи МАО не просто об этом заговорили, но и сумели спасти в Москве целый ряд старых зданий. Одновременно он занимается и организацией археологических съездов, которые сыграли столь важную роль в становлении российской археологии, как науки.


Формально Оргкомитет возглавил некто генерал Зелёный, о котором сегодня никто уже не помнит. Что и понятно, поскольку на деле всем занимался его заместитель Уваров. Он решал вопрос с землёй под строительство музея, он мучился с архитектурным проектом, он придумывал экспозицию, он заказывал Васнецову и Айвазовскому картины для оформления и т.д. Точно также дело обстояло и после открытия. Председателем правления музея назначили великого князя Сергея Александровича – брата Александра III, а его заместитель Уваров стал фактически директором музея.

Сергей Семенович Уваров (1786–1855), несомненно, принадлежит к числу выдающихся русских государственных деятелей. Он заложил основы самостоятельной отечественной системы общественного образования, значение которых в исторических судьбах русской культуры XIX–XX вв. трудно переоценить. Без многочисленных и высококачественных кадров, подготовленных в уваровское время университетами, пансионами, лицеями, гимназиями не состоялось бы ни одно из реальных достижений пореформенного времени в области государственного строительства, общественной самодеятельности, науки, литературы, искусства.

Видное положение в высших придворно-правительственных кругах предопределялось происхождением и воспитанием Сергея Семеновича. Он родился в Петербурге, в семье офицера конной гвардии — сына генерала, убитого в Семилетнюю войну. Мальчика крестили в дворцовой церкви, сама императрица Екатерина II, благоволившая отцу — своему адьютанту, пожелала быть крестной матерью. Через два года после рождения сына Сергея тридцатипятилетний блестящий офицер ушел на войну со Швецией и не вернулся. Супруга, Дарья Ивановна, урожденная Головина, оставшись вдовой с тремя детьми, удалилась от двора и всю себя посвятила воспитанию сыновей; маленькая ее дочь также вскоре умерла.

Придворные связи вполне обеспечивали Уварову блестящую карьеру, не требуя от него напряжения всех талантов. Но исключительное честолюбие будило в нем не только тщеславие, но также инициативу, решительность и целеустремленность государственного деятеля. Он преобразовал Главный педагогический институт в Санкт-Петербургский университет, учредил в нем преподавание восточных языков и литератур, реформировал учебные планы гимназий и уездных училищ — что было распространено на все учебные округа империи, — предпринял организацию при университете особого института по подготовке учителей для учебных заведений низшей ступени. Энергичную деятельность второго по значению лица в ведомстве народного просвещения сопровождали эффектные публичные, в том числе печатные, выступления, где пространно излагались общемировоззренческие мотивы его администраторских целей.

Ко времени назначения Уварова на пост министра народного просвещения министерство существовало уже треть века, и в представлениях правительства о роли и значении деятельности этого ведомства для государства сложились определенные традиции. Возведя в ранг особой отрасли государственного управления и в дальнейшем реорганизуя систему образования, народного образования, то есть в целом предназначенного так или иначе для постепенного просвещения всего народа, самодержавное правительство стремилось казенными учебными заведениями вытеснить частные, снизить до минимума их значение или оттеснить их на задний план. Таким способом хотели уронить роль иностранных учителей, дабы устранить опасность отчуждения от отечественной культуры представителей высшего и других сословий, стремящихся к получению образования. С другой стороны, правительство добивалось возможно более полного привлечения в государственные учебные заведения дворянского сословия. Однако образованность в России не была обязательным атрибутом благородства. Предпочтение отдавалось опыту, приобретаемому продолжительной государственной службой, и сопрягавшемуся с ним кругу специальных знаний и навыков. Тяга дворянства к получению образования оказывалась недостаточна, ее рост далеко отставал от увеличения государственных потребностей. По мере этого правительство соглашалось допускать в гимназии и университеты представителей высшего и других сословий, за исключением крепостных. Другого выхода у него не было.

Все эти устоявшиеся представления правительственной среды, заступив на министерский пост, С. С. Уваров так или иначе должен был принять в расчет.

Стремление правительства к максимальному вовлечению дворянства в казенные учебные заведения встречало затруднения и осложнения не только в предубеждении основной его массы против всесословных училищ. Среди польского и полонизированного дворянства Западного края авторитет светской образованности в целом был достаточно высок; сказывались уходящие корнями в Средневековье соответствующие традиции незабытой Речи Посполитой. Но к началу нового царствования правящим верхам становилось очевидным, что как местное дворянство не представляет для Российской империи надежной опоры, так и получившая здесь развитие в александровское время школа несет в себе прочно укоренившиеся антигосударственные тенденции.

В 1812 г. Виленский университет дружно приветствовал вошедшие в город наполеоновские войска. Французская оккупационная администрация находила себе активных помощников среди профессоров и преподавателей, среди студентов — добровольцев для вспомогательных вооруженных формирований. После изгнания Наполеона и амнистии, дарованной Александром I, политическое брожение среди учащих и учащихся продолжалось.

Повальное участие польской учащейся молодежи в мятеже 1830–1831 гг. предопределило то, что после разгрома восстания вся система образования царства Польского перестала существовать. И преподавание в Виленском учебном округе также прекратилось. Правительственные указы о закрытии Варшавского университета, Виленского университета и всего округа с Кременецким лицеем и другими учебными заведениями, по сути, лишь следовали за свершившимися фактами. Русской администрации пришлось все организовывать заново, разумеется, без участия тех из числа профессоров и преподавателей, кто скомпрометировал себя участием в восстании.

Чтобы не оттолкнуть местное дворянство от новосозданного университета Уваров ввел в него профессоров из упраздненного Волынского лицея. Императорский указ Сенату 8 ноября 1833 г. прямо объявлял, что Волынский лицей переводится в Киев и переименовывается в университет. Первоначально кременецкие профессора численно преобладали над другими. Преподавание польского языка было сохранено для желающих. Еще до того, как при университете был устроен православный храм, министр по представлению попечителя округа разрешил открыть для католических богослужений каплицу при условии недопустимости прозелитизма. Ревизовав округ в начале 1837 г., министр убедился, что все преподавание, кроме римско-католического богословия, с успехом ведется на русском языке. Затем, в течение ближайших двух лет он с почетом удалил из Киевского университета прежних кременецких профессоров под благовидными предлогами: выслуживших положенный срок уволил с надлежащим пенсионом, остальных перевел на другие должности по ведомству народного просвещения. Император сохранил Университет Св. Владимира и после того, как в 1839 г. было обнаружено участие 35 студентов в польском политическом заговоре. Университет был закрыт лишь временно, сроком на год с сохранением жалования профессорам и права за студентами быть принятыми в любой российский университет с зачетом времени обучения в Киеве. Преподавание польского языка по возобновлении обучения было прекращено. При посещении учебных заведений Киева царское внимание распространялось шире обыкновенного на одну деталь — освоение воспитанниками русского языка.[77] В отличие от брата Александра, Николай Павлович изначально рассматривал Западный край не как ареал непременного доминирования польской культуры, а как исторические русские земли — древнее наследие Киевской Руси.

Начальное образование, а также практически все женское, оставалось, по-прежнему, вне унификаторских усилий правительства. В руках римско-католического духовенства и частных лиц находилось свыше тысячи школ и пансионов, в которых в 1840-х гг. воспитывалось без учета женщин примерно 56 тысяч человек. В казенных же училищах тогда насчитывалось только 8 тысяч учащихся.[86] Наибольшее, что могло сделать Министерство, это установить при гимназиях в специальных экзаменационных комитетах регулярные испытания для желавших обучать в частных заведениях или на дому; при этом домашние наставники должны были являться с учениками.[87] Сам же император, со своей стороны, по обыкновению, лично наблюдал за служебной и учебной дисциплиной, обращал внимание, например, на введение для гимназистов царства Польского мундиров.

[2] [Уваров С. С.] Essai d’autobiographie // Отдел письменных источников Государственного исторического музея (Далее — ОПИ ГИМ.). Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 122. Л. 15 об.

[3] Литературное наследство. Т. 33–34. М. -Л., 1939. С. 218.

[5] Булгаков М. Отрывок из воспоминаний старого дипломата. М., 1858. С. 12.

[6] Ouvarov S. Projetd’une Académie asiatique. S.-Pb., 1810; Вестник Европы.1811. № 1–2.

[7] Литературное наследство. Т. 4—6. М.,1932. С. 195–196.

[8] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед.. хр. 122. Л. 15 об.

[9] Marmier X. Lettre sur la Russie, la Finlande et la Pologne. T. 1. P., 1843. P. 296.

[10] Русская старина. 1902. Т. 109. № 1. С. 131.

[11] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед.. хр. 122. Л. 16 об.

[12] Плетнев П. А. Памяти графа Сергея Семеновича Уварова. Спб., 1855. С. 76.

[13] Уваров С. С. О преподавании истории относительно к народному просвещению. Спб., 1813. С. 2, 23—24, 25.

[14] Уваров С. С. Речь президента Императорской Академии наук, попечителя Санкт-Петербургского учебного округа в торжественном собрании Главного педагогического института 22 марта 1818 г. Спб., 1818. С. 53.

[15] Уваров С. С. О преподавании истории относительно к народному просвещению. С. 22.

[16] Уваров С. С. Император Всероссийский и Бонапарте. Спб., 1814. С. 7, 47–48.

[17] Уваров С. С. О преподавании истории относительно к народному просвещению. С. 24.

[18] Уваров С. С. Речь президента. С. 25, 39, 41–42, 48, 50,52–53.

[19] Цит. по: Корнилов А. А. Курс истории России XIX века. М., 1993. С. 118.

[20] Уваров С. С. Речь президента. С. 48.

[21] Шмид Е. История средних учебных заведений в России. Спб., 1878. С. 156.

[22] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 122. Л. 23–25 об.

[23] Карамзин Н. М. Неизданные сочинения и переписка. Т. 1. Спб., 1862. С. 7.

[24] Кизеветтер А.А. Исторические отклики. М., 1912. С. 437.

[25] Цит. по: Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987. С. 291.

[26] Соловьев С.М. Мои записки для детей моих, а если можно, и для других // Соловьев С.М.Соч.: В 18 кн. Кн. 18. М., 1995. С. 615–616.

[27] Гакстгаузен А. Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России. М., 1870. Т. 1. С. 72.

[28] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 122, 122 об.

[29] Там же. Ед. хр. 122. Л. 16 – 16 об.

[31] Полное собрание журналов комитета см.: РГИА. Ф. 737. Оп. 1. Д. 87812–87816. Формулярный список С.С. Уварова см.: Там же. Ф. 1349. Оп. 5. Д. 1200. Л. 1 об. – 2.

[32] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 122. Л. 18.

[34] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 122. Л. 22 – 22 об.

[35] Сборник Императорского Русского Исторического Общества. (Далее — Сб. ИРИО.) Т. 74: Журналы Комитета учрежденного Высочайшим рескриптом 6 декабря 1826 года. СПб., 1891. С. 385.

[36] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 122. Л. 24.

[37] Там же. Ед. хр. 45. Л. 25.

[38] Бумаги Комитета учрежденного Высочайшим рескриптом 6 декабря 1826 года // Сб. ИРИО. Т. 90. СПб., 1894.

[39] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Ед. хр. 122. Л. 23 об. – 25.

[40] Там же. Ед. хр. 106. Л. 5 об. – 6.

[42] Там же. Л. 4 – 4 об.

[43] Там же. Л. 5, 7 – 7 об., 8 – 9 об.

[44] Там же. Л. 9 – 10 об., 23 об. – 24.

[46] Там же. Ед. хр. 39. Л. 151, 161 об. – 162.

[47] Там же. Ед. хр. 106. Л. 11 об. – 12 об.

[48] Там же. Л. 14 – 15 об.

[49] Там же. Л. 16 об. – 17 об., 18 – 20 об., 21 об.

[50] Там же. Л. 21 – 21 об., 22 об – 23, 24 – 24 об., 25 – 25 об.

[51] Там же. Ед. хр. 45. Л. 5.

[52] Там же. Ед. хр. 122. Л. 23 об.–25об.

[53] Там же. Ед, хр. 122. Л. 17, 20 об.–21.

[54] Никитенко А. В. Дневник. Т. 1. М., 1955. С. 174.

[55] Цит. доклад от 19 ноября 1833 года как наиболее отчетливо, как представляется, выражающий мысль Уварова. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 38. Л. 13, 14–16 об., 17. Доклад мною опубликован. См.: Река времен. (Книга истории и культуры.) Кн. 1. М., 1995. С. 70–72.

[56] Флоровский Г. В. Пути русского богословия. Киев, 1991. С. 128–129.

[57] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 38. Л. 17 об.

[59] Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Т. 2. Отд. I. Спб., 1875. Стб. 517.

[60] Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10-и тт. Изд. 4-е. Л., 1978. Т. VII. С. 34.

[61] Уваров С. С. Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833—1843. Спб., 1864. С. 20.

[62] Переписка Александра Гумбольдта с учеными и государственными деятелями России. М., 1962. С. 118.

[63] Русская старина. 1902. Т. 109. № 1. С. 131—132.

[64] Русский архив. 1871. № 12. Стб. 2103.

[65] Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Т. 2. Отд. I. Спб., 1875. СТБ. 71.

[66] Шевченко М. М. Конец одного Величия. С. 33–36, 51–52.

[67] Брэ де О. Император Николай I и его сподвижники (Воспоминания графа Оттона де Брэ.). 1849–1852. // Русская старина. 1902. Т. 109. № 1. С. 128–129.

[68] Цензура в царствование императора Николая I // Русская старина. 1903. № 2. С. 306.

[69] Головачев Г.[Ф.] Отрывки из воспоминаний // Русский вестник. 1880. Т. 149. № 10. С. 719.

[70] Алешинцев И. А. История гимназического образования в России (XVIII и XIX). Спб., 1912. С. 195; Уваров С. С. Десятилетие Министерства народного просвещения. Спб., 1864. С. 9.

[71] Русский вестник. 1880. Т. 149. № 10. С. 722.

[72] Камоско Л. В. Изменение сословного состава учащихся средней и высшей школы в России (30–80-е годы XIX в.) // Вопросы истории. 1970. № 10. С. 206.

[73] Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. С. 42.

[74] Петров Ф. А. Российские университеты в первой половине XIX века. Формирование системы университетского образования. Кн. 1. Зарождение системы университетского образования в России. М., 1998. С. 324–326.

[75] См.: Владимирский-Буданов М. Ф. История Императорского университета Св. Владимира. Т. 1. Киев, 1884. С. 29–31, 39, 51–55.

[76] Уваров С. С. Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833–1843. Спб., 1864. С. 124, 142.

[77] Шильдер Н. К. Император Николай I. Т. 2. Спб., 1903 С. 722; Владимирский-Буданов М. Ф. Ук. соч. С. 290–291.

[78] Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. 1802–1902. Спб., 1902. С. 308.

[79] См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Ук. соч. Приложение VII.

[80] Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. С. 306, 308.

[81] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 122. Л. 31–31 об.

[82] Щербатов [А. П.] Генерал-фельдмаршал князь Паскевич. Его жизнь и деятельность. Т. 5. 1832–1847. Спб., 1896. С. 17–18, 67–72, 125, 186–187. Приложения к т. 5-у. Спб., 1896. С. 268–276, 395.

[83] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 122. Л. 37 об.–38.

[84] Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. С. 314.

[86] Правда, следует отметить, что это было намного больше, чем в александровское время. Так, например, в 1823 году в 29 гимназиях Царства обучалось 4500 человек. (Ашкенази Ш. Царство Польское. М., 1915. С. 43.)

[87] Щербатов [А. П.] Ук. соч. Т. 5. С. 200–202, 240–241. 248–252.

[88] Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. С. 310.

[89] Грудев Г. В. Из рассказов // Русский архив. 1898. № 11. С. 433.

[90] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 122. Л. 40.

[91] Древняя и Новая Россия. 1880. Т. XVII. № 8. С. 683–684.

[92] Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки. (Далее — ОР РНБ.) Ф. 531. Ед. хр. 46. Л. 132.

[93] ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 122. Л. 40.



Возглавив министерство, он тут же решил вопрос с созданием Киевского университета, который обсуждался в течение тридцати лет - указ о создании Свят-Владимирского университета в Киеве был подписан Государем 25 декабря 1833 г. Уваров ввел и публичный характер управления министерством – с 1834 г. по его указанию издается ежемесячный Журнал Министерства народного просвещения, ставший не скучным правительственным вестником, но настоящим компедиумом новейших достижений мировой науки и культуры. Зная не понаслышке европейскую образованность, и видя жалкое состояние российской профессуры, Уваров добился разрешения Императора на возобновление практики посылать молодых преподавателей на стажировку в лучшие европейские университеты. Он же предложил, чтобы студенты читали иногда публичные лекции, привыкая тем самым, к будущей педагогической и общественной деятельности. На лекции эти приглашался весь цвет высшего общества. При активной поддержке Уварова была открыта Пулковская обсерватория, увеличены штаты и средства Академии Наук, основан ряд общих и специальных учебных заведений, в том числе и знаменитый Лазаревский институт – центр востоковедного образования. Число гимназий за годы его управления министерством возросло с 48 до 64. И если в 1832 в гимназиях одновременно обучалось 7 тысяч человек, то в 1850 г. - 18 тысяч.

В великолепной усадьбе Поречье Можайского уезда, доставшейся Уварову от тестя – графа Алексея Кирилловича Разумовского, и превращенной Сергеем Семеновичем и его сыном, знаменитым археологом Алексеем Сергеевичем в первоклассный музей и одну из крупнейших в Европе частных библиотек (более 70 тысяч томов), собирались в 1840-е гг. лучшие профессора Московского Университета – филолог Иван Давыдов, историк Михаил Погодин, литературный критик, славист Степан Шевырев, историк Тимофей Грановский. Приезжали В.А.Жуковский, П.А.Плетнев. Беседы с этими, весьма различными по своим взглядам учеными и литераторами, их споры, домашние лекции, которые он просил профессоров читать в Поречье, доставляли Уварову неизъяснимое наслаждение. Огромные лиственницы и липы старинного парка-дендрария, спускающегося к речке Иноче, да чудом сохранившийся желто-белый усадебный дом с высоким стеклянным фонарем над залой давно разоренного музеума, до сего дня хранят память о замечательных хозяевах и гостях этой Подмосковной.

Требования монарха становились между тем всё более суровыми. После сравнительно свободных 1830-х, в 1840-е годы зажим образования усиливался. В 1844 г. из курсов гимназий и университетов была устранена статистика – дисциплина, дававшая представление о реальном состоянии русского общества, о тенденциях его развития и позволявшая сопоставлять его с иными странами и народами. Многие статистические данные были засекречены, другие оставлены только для служебного пользования. В 1847 воспрещено отдельное преподавание логики. В 1848 Государь воспретил свободный выезд за границу без высочайшего личного разрешения. Все профессорские стажировки были отменены, а плата за заграничный паспорт стала столь высокой, что поездки могли себе позволить только очень богатые люди.

Православие. Речь не идет здесь ни о казенной внешней религиозности, ни о каком-то конфессиональном шовинизме. Речь об ином – отвергается безбожие XVIII столетия, глумление над верой и Церковью. Для абсолютизма было характерно считать религию только средством для нравственного обуздания простонародья, неспособного руководствоваться в своих действиях чистым разумом и нуждающегося в мифах. Абсолютизм также требовал личной лояльности государю и не обосновывал эту лояльность никакими религиозными мотивами. Абсолютная монархия объявлялась благом сама по себе, как рациональный факт. Религиозная санкция если и провозглашалась абсолютными монархами, то только для простаков.

В начале ХХ века, как бы продолжая дело Уварова, к греческому и латинскому языкам в гимназиях начали добавлять санскрит. 1917 год прекратил это национальное культурное строительство и, уничтожив культурный слой общества, превратил русских в никогда до того не существовавших дикарей Михаила Каченовского.

Читайте также: