9 в чем состояла разница в правовом положении старожильцев и новопорядчиков
Обновлено: 30.06.2024
Формирование отношений подданства между феодальной знатью и московским государем породило лестницу чинов, которыми жаловалась аристократия. Высшим был чин боярина введенного, затем окольничьего, затем шли дворцовые чины. Эти чины не передавались по наследству и могли сохраняться в роде только в результате продолжения службы. Источники знают также редкие случаи приобретения боярского звания простыми людьми, пробившимися вверх но служебной лестнице либо в силу своих особых дарований, либо в силу богатства.
Поскольку родовая честь зависела от служебной и знатные титулы не всегда являлись основанием для высокого чина, в московском государственном праве сложилась исключительная особенность, его отличавшая. Это местничество — соперничество знатных родов в борьбе за высшие чины и звания, за право быть старшим по службе. Согласно местничеству знатные фамилии располагались на ступенях иерархической лестницы в таком порядке: наверху потомки русских князей из рода Рюрика, за ними – Гедиминовичи, далее – потомки крупных удельных князей, затем потомки старых московских бояр, далее – потомки мелких удельных князей и т.д. При назначении на должности великие князья должны были руководствоваться родовым старшинством назначаемых лиц, а в случае возникновения споров о старшинстве – искать данные о службе предков в особых книгах (дворцовых, свадебных, пограничных, приказных и др. разрядах).
Ещё одним источником поступления на службу в дворянское войско являлись иностранцы и инородцы (в том числе и татары). Значительная часть русских дворянских родов вела свое происхождение от них. Это не удивительно, если учесть, что офицерский состав русской армии в XVII в. формировался в значительной степени из иностранцев: датчан, немцев, итальянцев, ветров, поляков. По подсчетам профессора Загоскина среди русских дворянских родов было 168 происшедших от Рюрика, 233 польско-литовского происхождения, 229 -- западноевропейского, 120 татарского. (из общего числа чуть более 900 родов).
Формировавшийся из указанных источников дворянский слой служилого класса нес свою службу с поместья, которое в отличие от вотчины, давалось во временное пользование.
В течение XVII в., в условиях стирания граней между вотчиной и поместьем, класс феодалов консолидируется, возникает понятие корпоративной замкнутости, в 1675 г. запрещается ввод в дворянство посадских людей и крестьян. Дворянство становится главной силой в государственном аппарате и на военной службе.
Купечество и посадское население
Уже к XV в. русские города, пострадавшие от ордынского нашествия, восстановили свое былое значение, расстроились и окрепли, в них развивались ремесла и торговля, строились и украшались дворцы и храмы. Городское население, занимавшееся ремеслом и мелкой торговлей, жило на посаде (на улицах и в слободах, чаще всего объединявших специалистов одной профессии – гончаров, сапожников, бронников, золотых дел мастеров и т.д.) и называлось посадским. Оно облагалось тяглом (налогами) в пользу государства, выполняло строительные и военные повинности. Здесь существовали свои ремесленные организации наподобие западных цехов.
Купечество, как и ранее, делилось на разряды. К самому высшему принадлежали гости. Это звание за особые заслуги жаловали купцам князья. Оно давало им ряд привилегий: освобождало от суда местных органов и подчиняло княжескому суду, от общинных податей и повинностей, предоставляло право владения вотчинами и поместьями. Пожалованные в гости купцы, как правило, служили в финансовых органах, заведовали таможнями, монетным двором, занимались оценкой и распределением княжеской казны, предоставляли государям займы и пр. Число их было невелико, в конце XVII в., по свидетельству Г. Котошихина, оно равнялось 30.
Основная масса купечества была объединена в сотни. Особой известностью пользовалась суконная сотня, члены которой фигурируют в источниках уже в XIV – XV вв. Защита корпоративной чести закреплялась в Судебнике 1550 г., который устанавливал штрафы за бесчестье: рядовых посадских тяглецов – 1 руб., средних посадских и дворян 5 руб., суконной сотни торгового человека – 20 руб., гостей и лучших людей – 50 руб.
Таким образом, Уложение ввело в городах специфический вариант крепостного права. Это был шаг, который на столетия обрек русский город на отсталость от Запада. Там города получали от государства привилегии, создавались условия для свободного предпринимательства и конкуренции. Там в города от крепостной зависимости бежали из сел крестьяне. Русским крестьянам бежать было некуда, разве что на окраины, в казаки, в Сибирь.
Категории крестьянства
Крестьяне составляли основную массу жителей Московской Руси. Они издревле делились на две категории: черносошных (или чернотяглых), живших на черных, государственных землях (верховным собственником их был великий князь), и крестьян, живших в вотчинах и поместьях бояр, дворян, церковных феодалов. Черносошные крестьяне, как и черные посадские люди, жили общиной, которая владела землями и на основе круговой поруки осуществляла платежи в казну. Источники называет их ещё письменными или численными людьми, потому что они все исчислены (учтены), несут тягло и распоряжаются своей землей не иначе, как с согласия общины и при условии передачи новому владельцу (наследнику, арендатору или покупателю) лежащего на данном участке земли тягла.
Правовое положение крестьянства. Одним из неотъемлемых прав крестьян, смягчавшим определённым образом тяжесть повинностей, которыми они были обременены, оставалось право свободного выхода от землевладельца и перехода к другому. Судебник 1497 г. узаконил и срок этого выхода: за неделю до Юрьева дня осеннего – 26 ноября – и неделю после него. Судебник 1550 г. подтвердил этот срок. При выходе крестьянин, заплатив долги, платил ещё пожилое – за пользование двором. По первому Судебнику оно составляло в степной полосе 1 рубль (Судебник царский добавил ещё 2 алтына), а в лесной – полтину. Размер пожилого зависел от прожитых лет: полная плата взималась от 4 лет и более. За меньшее количество лет и плата была меньше (за 1 год 1/4 цены двора, за 2 года 1/2 и т.д.). Судебник 1550 года, принятый после восстания в Москве 1547 г., несколько смягчил порядок выхода, разрешив крестьянину при выходе в Юрьев день собрать урожай с земли прежнего владельца.
Введение крепостного права
В этих условиях у московского правительства был один выход запретить свободу крестьянского передвижения и ввести заповедные лета. С 1581 г. на землях, охваченных очередной переписью, все записанные в писцовые книги крестьяне объявлялись старожильцами и не могли покидать свои дома.. И хотя первоначально эта мера рассматривалась как временная, ею было положено начало закрепощения. Следующий его этап – введение в 1597 г. пятилетнего срока сыска беглых крестьян ( урочных лет ) , в течение которого ставших владельческими крестьян можно было искать и возвращать на прежние места жительства.
В первой половине XVII в., восстанавливая после Смуты законопорядок в стране, правительство неоднократно меняло этот срок сыска незаконно ушедших крестьян (девять, пятнадцать, десять лет), руководствуясь, прежде всего, интересами формирующегося дворянства, чьи земли были более разорены, чем земли крупных феодалов. Дворяне и мелкие феодалы стояли за полную отмену срока давности исков о крестьянах.
Резкое ухудшение положения крестьянства наступает во времена Петра I , когда крестьянин превращается в крещеную собственность помещика, а его положение сравнивается с холопским.
Правовое положение холопов
В указанном периоде прослеживаются две тенденции в развитии холопства: утрата холопом статуса раба и ограничение холопства государством. Уже в XV в. исчезает такой источник холопства, как плен. Судебники объявляют бежавшего из плена холопа свободным. Практикуется отпуск холопов после смерти господина. Расширяются и другие пути выхода из холопства: ключники в городах – не холопы, наделённые орудиями труда и посаженные на землю по отпускной грамоте – не холопы.
Оформление холопства кабального (за денежный заем) требует санкции государственной власти. Кабальные грамоты составлялись площадными подьячими (своеобразные русские нотариусы) и свидетельствовались (скреплялись) в Холопьем приказе. Там же выяснялось, не служил ли будущий холоп прежде, а главное, не состоял ли в тягле. После этого грамота заносилась в кабальную записную книгу, где отмечался рожай – наружный вид человека: цвет волос, форма лица, носа, рот, особые приметы – рваное ухо, хромота, горб и т.п. Запись в кабальные холопы осуществлялась с 15 лет и не распространялась на детей, рожденных до холопства.
С такой социальной структурой Россия вступала в XVIII век, в новый период своей истории, период абсолютизма.
Эволюция общественных отношений в период феодальной раздробленности заключалась в увеличении категории зависимого частновладельческого крестьянства за счет сокращения количества крестьян, живших на государственных или "черных" землях. Это было связано с бурным ростом крупного феодального землевладения, слагавшегося как путем открытых захватов крестьянских участков, так и захватов, облеченных в форму заимок, прикупов, княжеских пожаловании и т. д. По меткому выражению С. В. Юшкова, "феодальное право – кулачное право"[133]. Оно имело в своей основе прямой грабеж феодалами общинной земли и насильственное подчинение себе живших на ней крестьян. В рассматриваемое нами время в руках князей и бояр сосредоточились огромные площади земли, ранее принадлежавшей крестьянским общинам и формально считавшейся собственностью государства. Наряду с этим непрерывно расширялось землевладение духовенства – митрополитов, епископов, монастырей[134].
Поддерживаемые государственной властью, используя свою экономическую мощь и силу религиозного воздействия на темные, забитые массы людей, духовные феодалы, в частности монастыри шаг за шагом внедрялись в крестьянские волостные миры, постепенно присваивали их земли и превращали окрестное население в крепостную рабочую силу. В ненасытной погоне за новыми и новыми приобретениями они не гнушались никакими средствами: пускали в ход обман и вероломство, применяли открытый грабеж и прямое насилие.
Крестьяне всячески старались воспрепятствовать росту крупного светского и церковного землевладения. Обогащенные горьким жизненным опытом, они отлично понимали, что экономически сильный всегда одолеет экономически слабого. Известно много случаев, когда крестьяне, вооружившись дрекольем, не давали монахам селиться на соседних с ними "пустопорожних" землях и строить монастыри. Они нападали на монашеские хижины и "келейцы", избивали монастырских старцев и изгоняли их. Но дреколья, разумеется, не могли защитить крестьян от натиска феодалов. Согнать одного, двух и больше монахов не требовало особых усилий, остановить же рост монастырского и боярского землевладения в целом было нельзя.
Крупный знаток истории русских монастырей И.У. Будовниц писал, что с момента возникновения монастырского землевладения крестьяне вели против него непрерывную борьбу. Эта борьба продолжалась на протяжении многих поколений, носила исключительно ожесточенный характер и заканчивалась иногда изгнанием основателей монастыря, а позднее, с обострением классовых противоречий – даже их убийством. "Тем не менее монастыри, пользовавшиеся безграничной поддержкой центрального правительства и местных властей, в борьбе с крестьянами почти всегда выходили победителями"[135].
Вопреки упорному сопротивлению крестьян боярское и церковное землевладение в период феодальной раздробленности интенсивно росло, его наступление на крестьянские земли шло со всех сторон. Параллельно с этим увеличивалось количество частновладельческого закрепощенного населения, а категория землевладельцев лично свободных быстро сокращалась, таяла, исчезала.
В изучаемую нами эпоху частновладельческие и черносошные крестьяне, т. е. крестьяне, жившие на государственной, или "черной" земле, делились на ряд сословных групп, отличавшихся одна от другой не только уровнем экономического состояния, но и правовым положением. В источниках XIV–XV вв. наиболее часто упоминаются крестьяне-старожильцы, новоприходцы, или новопорядчики, люди окупленные, или купленные, половники и серебреники. Остановимся кратко на этих сословных группах населения.
Вопрос о том, кто такие были старожильцы, не выяснен еще до конца. Дворянско-буржуазные историки главной чертой старожильства считали продолжительность пребывания того или иного крестьянина-арендатора на земле феодала. Например, М.А. Дьяконов писал, что крестьяне-старожильцы – это те поселенцы, которые "прежде того тут живали"[136]. Такого же взгля– да придерживались и M.Ф. Владимирский-Буданов, А.С. Лаппо-Данилевский, Ф.И. Леонтович, П.Е. Ми– хайлов и др. Единого общегосударственного срока для’ определения старожильства, по их мнению, не существовало; он был различен в каждой местности[137]. Возникновение старожильства большинство дореволюционных ученых объясняло "долговой зависимостью" крестьян от землевладельцев. Особенно ярко эту точку зрения отразил М.А. Дьяконов. В его представлении старожильцы являлись наиболее обедневшими и безнадежно задолжавшими крестьянами[138]. Другого мнения придерживался П.Е. Михайлов, который, как уже подчеркивалось выше, считал, что крестьяне становились старожильцами не вследствие неоплатной задолженности, а по причине своего "доброго житья-бытья", по причине своей домовитости. "Хорошая жизнь была причиной "застарения"[139],– таков вывод Михайлова.
Из советских историков большое внимание проблеме старожильства уделил Б.Д. Греков. По его мнению, старожильцами называлась основная масса тяглых крестьян Северо-Восточной Руси, поселенных на государственных или частновладельческих землях. В зависимости от того, кому принадлежала земля, на которой были поселены старожильцы, они несли повинности в пользу государства или же в пользу государства и частных владельцев. Аналогичное понимание термина "старожильцы" мы находим и у других советских авторов, в частности у И.И. Смирнова, Л.В. Черепнина, В.В. Мавродина, Г.Е. Кочина. "Старожильцы, – писал, например, Л. В. Черепнин, – это основное крестьянское население феодальных вотчин или государственных земель, противопоставляемое не просто новоприходцам…, а крестьянам, вновь призванным феодалами в свои имения из других княжеств". Однако в объяснении того, чем старожильцы отличались от других разрядов феодально-зависимого населения, среди советских историков существуют определенные расхождения. Например, в представлении В.В. Мавродина, "название "старожильцы" было связано с тем, что отношения между крестьянами и феодалами определялись "стариной", обычаем"[140]. Л.В. Черепнин отличительным признаком старожильцев считал то, что они жили "в определенных местах (т. е. на определенных земельных наделах), в точно указанных пунктах (селах и деревнях) в пределах тех или иных феодальных владений"[141].
Б.Д. Греков различал три категории старожильцев. К первой, самой массовой категории от относил тех крестьян, которые много лет прожили на одном месте. В большинстве своем это потомки древних смердов, люди "искони-вечные", "пошлые" (т. е. "старинные"), сидевшие на земле своих отцов, дедов, прадедов и прапрадедов. Одни из них раньше, еще в эпоху Киевского государства, другие позже различными путями попали под власть землевладельцев и превратились в феодально-зависимый разряд населения. Вторую группу старожильцев составляли люди пришлые, поселившиеся в данном месте недавно и ставшие старожильцами по истечении льготных лет, когда они были освобождены от феодального тягла. Наконец, третья группа старожильцев включала в себя крестьян, пришедших со стороны и непосредственно порядившихся в старожильцы, т. е. взявших на себя сразу, без льготных лет, все обязанности феодального тяглеца в их полном объеме. Исходя из этого, Б. Д. Греков пришел к выводу, что старожильство определялось не числом прожитых за феодалом лет, а характером отношений между крестьянином и собственником земли[142].
Точка зрения Б.Д. Грекова при всей ее логической стройности представляется нам внутренне противоречивой. Краеугольным камнем старожильства в ней объявляется способность крестьянина нести феодальное тягло в его полном объеме. Но в таком случае делается неуловимой, фактически стирается разница между крестьянами-старожильцами и новоприходцами. Между тем появление самого термина "старожильство", по справедливому замечанию того же автора, было обусловлено жизненной необходимостью отмежевать старинных феодально-зависимых крестьян от увеличивавшейся массы новоприходцев или людей "пришлых", как они именуются в актах XV в.[143]
Второй группой крестьян, часто упоминаемых в источниках периода феодальной раздробленности, были "люди пришлые" или новоприходцы, новоподрядчики. По мнению Б.Д. Грекова, это, вероятно, обедневшие крестьяне, чаще всего утратившие свой надел и не имевшие средств вести собственное хозяйство. Они селились на земле феодала, заключали с ним договор ("порядную запись"), в которой обозначалось: кто поряжался, кому и на каких условиях. Б.Д. Греков подчеркивает, что крестьянская порядная не была обычным договором аренды, как считали дворянско-буржуазные историки. Она являл ась документом особого рода, которым санкционировались права феодала на порядившихся к нему крестьян. Ссуда деньгами и подмога сельскохозяйственным инвентарем служила в таких случаях приманкой для крестьян, чтобы они осели на земле того или иного ее владельца, и в то же время средством их закабаления, закрепощения. При заключении порядной "пришлые люди" в большинстве случаев освобождались, на ряд лет от государственного тягла и повинностей в пользу феодала. По истечении льготных лет они сливались с массой крестьян-старожильцев. Таким образом, делает вывод Б. Д. Греков, если основная масса крестьян-старожильцев – это потомки мелких земледельцев, подпавших под власть феодалов путем внеэкономического принуждения, то "крепость людей пришлых" или новопорядчиков есть следствие принуждения экономического[144].
М. А. Дьяконов тоже связывал старожильство с давностью поселения или жительства. Но эта давность поселения приобретала очень существенные для крестьянина последствия: задолжавший и не имевший возможности расплатиться с землевладельцем крестьянин не мог воспользоваться правом перехода. А продолжительное непользование этим правом переходило в обычай. Само по себе старожильство не было основанием крестьянского прикрепления. Но возникший на почве задолженности обычай превращал старинных людей, на которых он распространялся, в первых крепостных крестьян. 4 Закрепощение старожильцев в XVI в. М. А. Дьяконов связывал, таким образом, прежде всего с их задолженностью, хотя и не отрицал роли правительства, которое также превращало крестьян в старожильцев и лишало их права перехода, чтобы обеспечить регулярное отбывание государственных повинностей.
По мнению Ю. Г. Алексеева, старожилец жалованных грамот— это человек, связанный с феодальной вотчиной прочной и более или менее длительной связью. 12 От пришлых старожильцы отличались только размерами и сроками податной льготы.
Итак, историки по-разному решают вопросы о том, кого из крестьян современники относили к категории старожильцев, каковы отличительные признаки старожильцев, были ли им присущи социальные и юридические особенности, или старожильство есть явление чисто бытовое.
Иммунитет, предоставляемый несудимыми грамотами, не был всегда одинаковым. Объем судебных прав иммунистов мог быть более широким и более узким. Но право грамотчика вершить суд, как правило, распространялось на всех крестьян его волостки, вне зависимости от того, проживали они в этой волостке в момент предоставления несудимой грамоты или появятся там впоследствии. 29
В ряде других тарханных грамот XV в. старожильцами именовали не тех крестьян, которые проживали в волостке в момент предоставления ей податных льгот, а тех, кто ранее проживал на польгоченной территории и покинул ее, а в будущем, возможно, возвратится на старые места. В этих случаях и пришлые и, старожильцы выступят как люди, которых призовет грамотчик. Но между призываемыми им людьми существенная разница: одни садятся на землю вновь, а другие возвращаются на нее.
Здесь мы приводим только ту часть формулы, которая касается инокняженцев, с одной стороны, и людей из своего княжества— с другой. А к той части формулы, которая относится к возвращающимся старожильцам, обратимся далее. Именно по вопросу о праве отказа из вотчины князя, дающего грамоты, в исторической литературе разгорелись споры. Мы уже отмечали, что Л. В. Черепнин, как и Б. Н. Чичерин и некоторые другие дореволюционные историки, трактовал формулу как запрещение перезывать крестьян в пределах собственного княжения. А И. И. Смирнов и И. Я. Фроянов (как и В. И. Сергеевич и С. Б. Веселовский) полагали, что речь здесь идет только о нераспространении на перезванного из своего княжения крестьянина податных льгот, предоставляемых инокняженцам.
Итак, были жалованные грамоты, запрещавшие перезывать крестьян из своего княжения, и грамоты, разрешавшие их перезывать, но только не крестьян-дворохозяев и, возможно, не глав семей.
Грамота Василия II на с. Присеки с деревнями используется для доказательства тезиса о более раннем закрепощении старожильнев сравнительно с другими категориями крестьян. Сказанное убеждает нас в том, что старина как давность жительства, как показатель лучшей обеспеченности средствами производства или задолженности не выступает в грамоте в качестве основания для закрепощения. Старожильцы с. Присеки— это не старинные крестьяне, а все крестьяне, которых застала в волостке жалованная грамота. Таким образом, эта грамота не дает оснований для выделения особой категории рано закрепощаемых по старине крестьян.
Для М. А. Дьяконова и других дореволюционных историков, считавших крестьян XV в. вольными арендаторами, грамоты, относящиеся к с. Присеки и Шухобальским селам, свидетельствовали о начальном этапе перехода из вольного в крепостное состояние. Л. В. Черепнин и другие советские историки, обнаружившие крепостнические черты в положении крестьян уже в XIV—первой половине XV вв., расценили эти грамоты как попытки полного запрета крестьянских переходов и соответственно как ухудшение положения крестьянства некоторых вотчин во второй половине XV в. 60
Право приема крестьян (как старожильцев, так и нестарожильцев) до Судебника 1497 г. не отличалось единством и определенностью. Даже инокняженцам жалованные и договорные грамоты XIV—XV вв. иногда затрудняли прием, но чаще их разрешали перезывать и предоставляли для них податные льготы. В отношении крестьян, проживающих в пределах своего княжества, жалованные грамоты обычно были неопределенными и давали землевладельцам возможность произвольного толкования права перехода. Крестьянам приходилось при этом считаться не только с неопределенностью грамот, но и с наличием у землевладельцев аппарата принуждения. Но специальных запретов на переходы в силу давности жительства в жалованных грамотах нет.
Читайте также: