29 использование пыток на допросе сотрудникам полиции квалифицируется как
Обновлено: 28.04.2024
Практика проводить расследование за рамками возбужденного уголовного дела сложилась давно. Это произошло вследствие многих причин, в том числе, из-за ведомственных подходов к оценке качества работы следователей. Одним из критериев ведомственной оценки является фактический запрет на возбуждение уголовных дел, не имеющих перспективы твердой доказанности и обвинительного приговора в суде. Поэтому следователи стремятся до возбуждения уголовного дела провести расследование, чтобы убедиться в надежности будущих доказательств и избежать рисков. Кроме этого, на стадии проверки следователь не несет обязательств, предусмотренных УПК . Это означает, что у граждан, в отношении которых проводится проверка, а также тех граждан, кто сообщает о преступлении, нет никаких гарантий, а у следствия — обязанностей по отношению к ним, кроме уведомления о результатах проверки.
Несмотря на изменение УПК, которые разрешили следователям на стадии проверки назначать и проводить экспертизы, осматривать место происшествия, все равно весь объем следственных действий доступен только в рамках возбужденного уголовного дела. Но главное, что полный объем прав потерпевшего, свидетеля, подозреваемого возникает только после возбуждения уголовного дела. Именно из-за дисбаланса между увеличением полномочий следователя на стадии проверки и сохранением в УПК без изменений прав заявителей регламентация проверки снизила уровень соблюдения прав граждан.
Так, с увеличением возможностей следователей не возникло корреспондирующих прав у пострадавших, в том числе от пыток. На стадии проверки у пострадавших нет статуса потерпевших, а это значит, что все права потерпевших к ним не имеют отношения. Но следователь может назначать экспертизы на стадии проверки. На данный момент экспертизы назначаются без уведомления пострадавших. Пострадавшие лишены возможности ходатайствовать об ознакомлении с постановлением о назначении экспертизы, о постановке перед экспертами различных вопросов, о предоставлении результатов экспертизы, о проведении другой экспертизы и прочее. Фактически, регламентация стадии проверки привела не к защищенности граждан, а снизила возможности доступа пострадавших к расследованию.
Даже в случае возбуждения уголовных дел расследование редко отвечает стандартам: основные следственные действия проводятся без должной тщательности и своевременности.
Марина Рузаева из города Усолье-Сибирское, Иркутская область, домохозяйка из сибирского города Усолье-Сибирское, в 2016 году была приглашена в полицию для помощи в раскрытии убийства. В полиции Марину подвергли пыткам: пристегнув наручниками к лавке и надев на голову пакет, в течение пяти часов женщину истязали, требуя от нее информации, которая могла бы помочь в раскрытии преступления. В рамках уголовного дела, возбужденного против полицейских, был несвоевременно назначен следственный эксперимент и проведен с нарушениями. В частности, для эксперимента был приглашен человек, который по своим физическим параметрам был крупнее Марины, невысокой худощавой женщины. Эксперимент показал, что в той позе, о которой говорила Марина на допросе следователю, крупного человека невозможно пристегнуть к лавке наручниками. На этом основании следователи поставили под сомнение показания Марины. В дальнейшем выяснилось, что человека с такой же комплекцией как Марина пристегнуть в такой позе к лавке можно.
Следователи не совершают даже самых очевидных действий. В частности, в случае жалоб на пытки в отделах полиции своевременно не изымаются видеозаписи, а в случае их отсутствия, не проводится должного разбирательства и не выявляются свидетели.
В деле Салимы Мухамедьяновой (Челябинская область), которая пожаловалась в СК на избиение и изнасилование в отделе полиции, на изъятии видеозаписей из отдела настаивал муж пострадавшей. Следствие своевременно записи не обнаружило.
При расследовании многих дел, особенно на стадии проверки, нарушается принцип независимости расследования в оценке доказательств. Особенно в делах, где кроме взаимоисключающих показаний полицейских и жертв нет другой следственной информации. Показания полицейских оцениваются как достоверные, а показания жертв как вызывающие сомнения или ложные. При этом не совершается действий, направленных на поиск дополнительных сведений. На этом основании следователи отказывают в возбуждении дела.
➤ Российское законодательство требует, чтобы каждый человек, сообщающий о преступлении, предупреждался об ответственности за ложный донос.
В 2016 году Салима Мухамедьянова была задержана из собственной квартиры за якобы административное правонарушение. В полиции женщина была избита и изнасилована. Против полицейских было возбуждено уголовное дело, но после трех экспертиз, результаты которых противоречили друг другу, дело по изнасилованию в отношении полицейских прекратили.
Против Салимы возбудили уголовное дело за ложный донос, 23 ноября 2017 года начался судебный процесс.
Член СПЧ Игорь Каляпин о том, почему в Уголовный кодекс следует включить издевательства силовиков над людьми
Член СПЧ Игорь Каляпин
Фото: Ирина Бужор, Коммерсантъ / купить фото
У нас же, повторюсь, понятие пыток расшифровывается в ст. 117 УК РФ, по которой можно привлечь кого угодно, но только не должностных лиц. Для них в Уголовном кодексе РФ есть отдельный раздел — должностные преступления. И ни один силовик за пытки не будет отвечать по ст. 117 УК РФ.
Их привлекут по ст. 286 УК РФ (превышение должностных полномочий). И та ссылка в комментариях ФСБ и МВД о том, что у нас за пытки можно привлечь по ст. 117,— это не просто непонимание, это совершенно сознательное вранье. Я не думаю, что в правовых департаментах ФСБ или МВД работают безграмотные юристы. Они все прекрасно знают, что у нас по ст. 117 можно привлекать только частное лицо — гражданина. Если сосед соседа ткнет паяльником, то это ст. 117 — истязание. Если то же самое сделал полицейский, то это уже ст. 286: он это делал как представитель власти. И все юристы понимают, что тут совершенно другой состав преступления: полицейский использовал свои должностные полномочия. А ведь ст. 286 УК про любое должностное преступление. Если полицейский незаконно выбил дверь в квартиру и вломился и если полицейский беспомощного человека в наручниках пытал током, то все это сейчас квалифицируется как превышение должностных полномочий. И ФСБ с МВД делают вид, что они не понимают, в чем разница между вышибанием двери и посягательством на человеческую жизнь и достоинство. Для них это все одно и то же, находится в одной статье УК.
Как СПЧ предлагает бороться с пытками в ФСИН
Так что, когда ФСБ и МВД говорят, что сегодня можно привлечь за пытки, они правы. Но, напомню, Россия ратифицировала Конвенцию ООН против пыток. Этим мы признаем, что понимаем разницу между просто незаконными действиями и умышленным причинением страданий представителем власти. Наши законодатели делают вид, что не понимают этой разницы. На это отсутствие логики в законодательстве и обращают внимание ученые-правоведы.
Я как практик считаю важным сказать еще об одном аспекте. У нас бюрократическая страна, и все действия полицейских, следователей, прокуроров расписаны инструкциями.
У нас есть наставления по расследованию краж, грабежей, разбоев. Но у нас нет никакой регламентации по расследованию жалоб на пытки со стороны силовиков.
И мы сталкиваемся с тем, что следователи могут не проводить месяцами неотложные действия: осмотр места происшествия, опрос свидетелей, поиск записей с видеокамер. И мы полагаем, что это делается сознательно, так как через месяц-два видеозаписи будут стерты, а установить время нанесения телесных повреждений будет невозможно. И формально следователь ничего не нарушает, так как у него нет методички. И это связано с отсутствием в бюрократическом пространстве такого явления, как пытка.
Также нужно определить, кто будет расследовать пытки со стороны правоохранительных органов.
Сейчас следователи не в состоянии расследовать преступления местных полицейских, так как те к ним дверь ногой открывают. Нужно, чтобы такие дела передавались наверх.
Мы в Комитете против пыток за 15 лет практики проверили более 2 тыс. жалоб, доказательства причинения пыток мы нашли в 200 случаях, и это не означает, что остальные жалобы надуманы. 68 дел мы довели до суда, по ним было осуждено 130 полицейских. Но эти цифры ни о чем не говорят, кроме качества нашей работы. Зато практически в каждом из 68 дел мы сталкивались с сопротивлением следователей, которые отказывались возбуждать уголовные дела. Мы добивались через суд отмены решения следователя, они ждали месяц-другой и снова выносили отказ, а мы опять шли в суд. Такое могло длиться годами, но все равно завершалось обвинительным приговором.
Чего не хватило ООН в российском докладе о противодействии пыткам
Когда в УК появится нормальный состав преступления — пытки, совершенные должностными лицами,— у нас появится статистика по этим преступлениям, отдельные показатели по раскрываемости. Мы увидим, сколько заявлений поступает, сколько предъявляется обвинений, сколько дел доходит до суда и сколько обвинительных приговоров. Сейчас статистика идет только по статьям: из всех преступлений по ст. 286 УК РФ никто не будет вычленять пытки. А ведь государству нужно знать, что происходит в этой сфере. Вот взять хищения — их несколько видов. Тайное хищение — это кража (ст. 158 УК РФ), хищение путем обмана — это мошенничество (ст. 159), открытое хищение — это грабеж (ст. 161), открытое хищение с использованием оружия — это разбой (ст. 162). И по статистике каждого из этих преступлений государство понимает, как с этим борются.
И поэтому мы будем настаивать на нашей позиции по поводу новой статьи в УК РФ. Я обещаю: жив буду, буду говорить об этом с президентом России. Будем говорить с депутатами, с прокуратурой, Следственным комитетом, МВД, ФСБ, ФСИН. Я могу догадываться, что в МВД и ФСБ считают, что без пыток им не обойтись. Но это идет вразрез с линией государства: это не борьба с преступностью, а добивание показателей. Значит, у силовиков нет доказательств вины подозреваемых. Когда доказательства есть, пытки не нужны.
Марьяна Торочешникова: Как остановить насилие и пытки в полиции и в Федеральной службе исполнения наказаний? Каждый пятый гражданин России подвергался пыткам и жестокому обращению со стороны сотрудников правоохранительных органов, заявляют правозащитники, ссылаясь на исследования, проведенные Социологическим институтом РАН. Почему большинство из тех, кто применяет пытки или дает на это молчаливое согласие, чаще всего остается безнаказанным? 20 февраля в Москве пройдет правозащитная конференция, где будут представлены свидетельства пыток, насилия, убийств, совершаемых в полиции и уголовно-исполнительной системе.
Сегодня в студии Радио Свобода - несколько участников и организаторов этой конференции. Это исполнительный директор Движения "За права человека" Лев Пономарев; председатель правления Волгоградской организации социальной и правовой защиты осужденных и заключенных под стражу Игорь Нагавкин; а на видеосвязи из Нижнего Новгорода с нами будет руководитель Межрегионального комитета против пыток Игорь Каляпин.
Насколько объективно социологическое исследование, что каждый пятый взрослый гражданин России подвергался насилию со стороны правоохранительных органов?
Лев Пономарев: Вот я сейчас вспомнил, как меня душил полицейский. Я участвовал в акции протестной, меня задержали, привели в отделение, стали оформлять протокол. У меня был телефон, у меня хотели его отобрать, а я не отдавал, потому что я знаю, что по закону имею право пользоваться телефоном. Меня отвели в отдельную комнату, и два амбала стали меня душить, пока я не захрипел, и они вытащили тогда у меня мобильный телефон и успокоились. Я написал заявление в полицию, и мне ответили: "Мы провели проверку. " И все зависло. Мне кажется, что нет политической воли, чтобы наказывать людей, которые применяют насилие в полиции. Если бы приказали буквально из Кремля таких людей увольнять, один, второй, третий был бы уволен, четвертый посажен - если бы такая волна пошла, все было бы прекращено.
Марьяна Торочешникова: Предполагалось, что многое могло бы изменить после реформы полиции в России.
Игорь, а вы бывали жертвой незаконного насилия со стороны представителей власти?
Игорь Нагавкин: Многочисленное количество раз! 11 февраля я приехал к одному человек, на улице увидел сотрудника районного Госнаркоконтроля Поцелуева, с которым у меня были ранее неприязненные отношения, поскольку данные лица крышевали у нас торговлю наркотическими веществами, в нашем городе. У меня есть доказательства, и я лично сам принимал участие в закрытие этих точек. Ситуация тогда сошла на нет. И вот 11 февраля этот сотрудник Госнарконтроля меня увидел и стал цепляться ко мне словами: "Молодой человек, что вы хотите?" Я ему сказал, что лично от него я ничего не хочу, я приехал сюда по своим делам. Он продолжал задавать мне вопросы, а я, не обращая на него внимания, пошел по своим делам, но на всякий случай включил видеокамеру на мобильном телефоне и начал снимать происходящее. Я поднялся на третий этаж в доме и видел, что меня преследуют два человека, один из них - этот начальник Госнаркоконтроля. Тут открылась дверь одной квартиры, там были люди в масках, на полу лежал задержанный молодой человек, и меня втолкнули в эту квартиру со словами: "Берите еще одного клиента!" У меня отбирают телефон, и он говорит: "Вяжите его по полной программе, сейчас мы у него найдем наркотики или оружие!" И меня три человека из спецназа бросили на пол лицом вниз, застегнули руки наручниками за спиной, 120-килограммовый спецназовец уселся мне в область сердца, коленом меня придавил и начал мне откручивать голову. Второй сотрудник начал делать мне болевой прием на ногу, при этом крича: "Ну, что, ты прочувствовал?" Еще один сотрудник начал мне отламывать указательный и большой пальцы на руках. И этот человек, который на мне сидел, говорит: "Кричи: дяденьки, простите меня, пожалуйста, я больше так не буду!" Это вседозволенность и безнаказанность сотрудников, которые могут делать что угодно с любым человеком!
Лев Пономарев: Вот он боксер, и если бы он начал оказывать сопротивление, против него еще возбудили бы уголовное дело.
Марьяна Торочешникова: Правозащитники из Комитета против пыток много лет уже обобщают случаи насилия и выступают защитниками людей, которые такому насилию подверглись. Ежегодно в России в среднем до 60 тысяч человек жалуются на незаконное насилие, примененное к ним со стороны представителей правоохранительных органов. А сколько людей обращаются в Комитет против пыток?
Игорь Каляпин: Примерно 150-200 человек за год, но надо учесть, что мы работаем только в 5 субъектах Российской Федерации. Примерно две трети жалоб, которые мы получаем, это жалобы на действия сотрудников полиции, примерно треть - жалобы на действия сотрудников ФСИН, из мест отбытия наказания чаще всего, реже из следственных изоляторов. Нужно сказать, что писать заявления и добиваться справедливости люди готовы редко. Этот вид преступности высоколатентный, как выражаются юристы. Я полагаю, что и жалуются на действия силовиков не более одной десятой пострадавших от действий власти. Просто в 90 процентов случаев граждане, зная, что их заявление, скорее всего, не будет проверено, что им, скорее всего, откажут в возбуждении уголовного дела, они просто никуда не обращаются.
Марьяна Торочешникова: А почему пострадавшие граждане не стремятся отстаивать свои права?
Лев Пономарев: Здесь несколько мотивов. Сидящие в колониях просто понимают, что они в руках этого государства, и если они будут жаловаться, их за это потом накажут. И очень мало таких людей, которые готовы погибнуть, условно говоря, но идут до конца и жалуются. Вот у меня такой сборник - "Убийства и пытки. 2011-2013", за три года, а вот такой же сборник я издавал в 2006 году. И вот мы тут расследуем убийство, труп человека просто синий весь, но проводят расследование и нам говорят, что человек упал с кровати, например. И нагло выдают такой труп родственникам. То есть полная безнаказанность! И следователи гасят уголовные дела, и прокуратура все это покрывает. То есть создана система насилия и подавления. Почему люди подвергаются насилию, осужденные. На этапе есть два варианта. Есть люди, которые не хотят жить по порядкам, которые есть в система исполнения наказаний, и их сознательно унижают, и если он не подчиняется, его избивают прямо на этапе. И есть второй способ, когда человек начинает откупаться, и вымогательство денег играет сейчас огромную роль. В заключении уже человека унижают, снимая это на камеру часто. Есть ролики, как принимать на этап, как унижать, и это распространятся среди сотрудников ФСИН. То есть сознательно пыточная система создана в стране.
Марьяна Торочешникова: А такие ролики существуют в системе полиции?
Игорь Каляпин: Я знаю, что такие ролики есть, но и без них существует много методик, связанных, в том числе, с применением пыток, и любой послуживший опер прекрасно знает о таких практиках и как их применять. В полиции существует много способов насилия. Это "слоник", когда надевают противогаз на человека со скованными руками и перекрывают доступа воздуха, либо в шланг противогаза впрыскивают разные вещества – дым, дихлофос, у кого на что испорченности хватает. Есть "ласточка", "конверт" и другие способы. В Средние века была дыба, которая выгибала позвоночник человека очень сильно, и через несколько минут это вызывало сильнейшую боль в позвоночнике, и человека в таком виде держали достаточно продолжительное время – несколько часов, сутки и так далее. Сейчас тот же самый эффект достигают путем специфического связывания под названием "ласточка", когда руки сковывают наручниками, а потом полотенцем или чем-то еще эти скованные руки и ноги стягивают вместе. Я знаю людей, которые скончались, не вынеся такой пытки.
Лев Пономарев: И они пытают так, чтобы явных признаков насилия не было. Например, удушение с помощью пластикового пакета или пытка утоплением – человека окунают в ведро с водой.
Игорь Нагавкин: Другой метод издевательства – пластиковой бутылкой с водой человека бьют по голове, что вызывает сильнейшее сотрясение мозга, а повреждения мягких тканей нет. И люди боятся жаловаться.
Марьяна Торочешникова: Я знаю, что на днях юристы Комитета против пыток обратились в Комитет ООН против пыток, заявив о том, что Россияне выполняет взятые на себя обязательства. Я так понимаю, что вы просите российские власти ответить Комитету ООН на ряд серьезных вопросов.
Игорь Каляпин: Это правда. Во-первых, Российская Федерация, которая является участником Конвенции против пыток, раз в четыре года обязана отчитываться перед профильным комитетом ООН о том, как в России эта конвенция исполняется. И каждый раз после такого периодического отчета Комитет ООН дает рекомендации, что необходимо улучшить. Последний раз Россия отчитывалась в ноябре 2012 года. Правозащитные организации имеют право и обязанность мониторить ситуацию у себя в стране и сообщать в Комитет ООН, какие рекомендации выполняются, какие нет. Уже на протяжении 16 лет Комитет против пыток ООН всегда первым пунктом своих рекомендаций указывает России на то, что необходимо ввести в Уголовный кодекс Российской Федерации отдельный специальный состав преступлений – "пытка". Есть 117-я статья, и у нас слово "пытка" упоминается в УК в двух статьях – 117 и 302, но там смысл этого слова отличается от термина, который содержится в Конвенции ООН против пыток, которую Россия подписала. С точки зрения российского закона пыткой является просто причинение боли. 117-я статья – "Истязание", когда один гражданский человек мучает другого гражданского человека, причиняет ему боль. В конвенции ООН, которую Россия подписала в 1984 году, пытка – это действие, которое совершает должностное лицо, представитель власти, и это очень важно. На самом деле, действия, результатом которых стало наступление смерти, это не обязательно убийство. Если смерть наступила в результате тяжких телесных повреждений, нужно тоже доказывать умысел. Когда полицейский или сотрудник ФСИН избивает задержанного, осужденного, арестованного, у него умысел – добиться от этого человека выполнения неких требований: самооговора, зачастую ритуальных действий, если говорить об осужденных, и так далее, там много чего.
Марьяна Торочешникова: Я считаю, что это просто садисты, и единственный их умысел – причинить боль.
Лев Пономарев: И потом, это казуистика. Что значит – превысил полномочия? Значит, бить можно, а если избил слишком сильно – превысил полномочия? У нас просто сделана ставка на насилие! Вот возьмем 90-е годы, тогда ситуация начала меняться, правозащитники были допущены до власти, в Госдуме был Комитет по правам человека. И когда что-то происходило в колониях, правозащитники по поручению администрации президента ехали в колонии и разгребали там завалы. Можно менять что-то только при сигнале сверху. У нас авторитарный президент, и одновременно он гарант прав человека, и свою функцию он не выполняет.
Игорь Каляпин: Я напомнил бы о том, что у нас пытали и во времена Советского Союза, и при царе, и в 90-е годы. Уровень жестокости и насилия был не ниже, чем сейчас, а именно тогда пытки стали обыденной практикой правоохранительных органов, это 1992-95 годы. Именно тогда были созданы неприкасаемые подразделения РУОПы, УРБ и прочее, которые делали вообще, что хотели и применяли пытки, и сейчас таких ужасов нет все-таки в полиции. Что касается рецептов, мы можем возмущаться и сказать, что без президента ничего не изменится. Я думаю, что ни смена президента, ни смена Госдумы ничего не даст. Нам нужно создавать механизмы, которые позволят контролировать хотя бы применение этого незаконного насилия. На сегодня увлечение установлением камер, технические новшества эффекта не дают. И не дадут до тех пор, пока мы не решим вопрос, кто потом эти записи просматривает. Как только в колонии происходят массовые избиения, убийства, которые уже невозможно скрыть, мы начинаем смотреть эти видеорегистраторы, и выясняется, что именно в это время, в этот день отключили электричество, один регистратор уронили, он разбился, у другого села батарейка, и так далее. И так будет всегда! Должна быть создана структура, которая будет расследовать все жалобы на такие грубые нарушения прав человека со стороны правоохранительных органов. Сейчас этими жалобами занимается Следственный комитет, 50 сотрудников на всю страну, из них 38 следователей. Не только они занимаются расследованием этих преступлений, ими занимаются и другие следователи, их много, но они часто зависят от этих оперативных сотрудников.
Марьяна Торочешникова: То есть круговая порука.
Игорь Каляпин: Да, и ни о какой независимости речи не идет. Если мы хотим, чтобы что-то стало меняться в этой системе, нам нужно специальное подразделение для расследования таких случаев.
Лев Пономарев: Вот недавно было заседание Совета по правам человека при президенте России, и там мы представили разработанные рекомендации. Мы тщательно продумываем механизмы!
Марьяна Торочешникова: Но ведь не факт, что эти ваши рекомендации будут выполняться.
Лев Пономарев: Заседание было 30 января, завтра мы проводим конференцию. Вот есть два стратегических направления. Первое – побуждать власть действовать в направлении, которое мы считаем нужным, и конечно, для нас Совет по правам человека и уполномоченный по правам человека являются нашими главными инструментами. Предложено создать группу быстрого реагирования, которая бы наблюдала за расследованием преступлений. Начнем с резонансных событий – убийств, массовых пыток.
Марьяна Торочешникова: Любое событие может быть резонансным, если о нем начнут рассказывать журналисты!
Дмитрий Утукин: Таких вот брутальных случаев, как в Новосибирске, стало поменьше. Реже используется электрический ток, потому что он оставляет следы, но общее количество обращений о случаях насилия в органах внутренних дел после 2009 года не снижается. Порядка 70-100 человек в год. Бьют, колотят регулярно, но с оглядкой.
И что чаще применяется вместо тока? Кулаки и толстые книги?
Используется то, что не оставляет следов. Или какие-то изощренные способы насилия, как связывание в неудобной позе, слишком сильное затягивание наручников.
А как на такие методы дознания смотрят сотрудники Следственного комитета?
В Новосибирске, однако, завели дело на оперов. Какой еще недавний пример можно привести?
Больничное отделение СИЗО
На ваш взгляд, помогут ли какие-то законодательные изменения или все дело в психологии стражей порядка?
Все законные и правоприменительные рычаги у СКР есть. Нет, видимо, только воли. В отделах Следственного комитета по федеральным округам, занимающихся преступлениями должностных лиц, работают три, пять, восемь человек. Это, безусловно, мало. Плюс прокурорский надзор недостаточный. Отменяют менее 50 процентов отказов в возбуждении дела на сотрудников по нашим обращениям. Остальное — только через суд.
В каких случаях шансов привлечь к ответственности полицейского больше?
Когда есть тяжкие последствия: человек умер или остался инвалидом. При наличии широкого общественного резонанса. Или как вот в Нижнем Новгороде, когда есть видеозапись, как сотрудник приезжает к потерпевшему (избитому) и пытается надавить на него, чтобы тот забрал заявление, то есть фактически расписывается в собственной виновности.
Если же человек просто придет с телесными повреждениями и скажет, что их нанесли сотрудники полиции, то следователь даже не удосужится какую-то разумную версию выдвинуть.
Но если доказать, что до визита в полицию ты был полностью здоров?
Даже если вас заберет из отделения скорая помощь. Следователь опросит нескольких полицейских и скажет, что вот два, три стража порядка говорят одно, а потерпевший — другое. Три больше, чем один, и все. Качество расследования безобразное. Полицейские чувствуют безнаказанность и становятся еще жестче.
То есть, чем больше стаж и опыт сотрудника, тем больше риск для задержанного?
Вот с тем делом, что сейчас в суде, — там у людей по два десятка лет выслуги.
Влияют ли на практику пыток в отделах эксперименты со стеклянными дверями и камерами видеонаблюдения в подразделениях?
Или компенсируют лень заниматься настоящей интеллектуальной детективной работой.
Вы даете своеобразный психологический портрет того, кто пытает. Это ведь могут делать вовремя и кадровые полицейские психологи. Соответствующие наработки имеются на Западе. Есть такая служба и в МВД России. Может, нужно как-то путем создания общественного запроса поддержать ее развитие? Чтобы молодым полицейским профессионально объяснили: они — люди, а не волки. Тех же, кто не согласен, отстранить от службы.
Получается, что все в руках руководства. Они же могут сделать частое общение с психологом обязательным требованием для продвижения по службе, а еще — вывести таких специалистов из подчинения региональным начальникам, чтобы на них сложнее было давить.
Пока, к сожалению, приходится больше использовать кнут, чем пряник. Когда конкретный сотрудник полиции совершит преступление, он и его начальник будут наказаны, и до его коллег-друзей дойдет, что так на службе действовать нельзя.
Те кто пытают, часто не сомневаются в своей правоте
А бывает, что в полицейских подразделениях не покрывают своих слишком агрессивных сотрудников?
Читайте также: