Я ваш адвокат я сделал все что мог

Обновлено: 14.05.2024

Добрый день. Посоветуйте, какими знаками препинания правильнее оформить вторую часть предложения: Что мог ло понадобиться на чердаке и главное кому?> Правильно ли так: Что мог ло понадобиться на чердаке, и главное — кому?

Ответ справочной службы русского языка

Предложенный вариант не вполне соответствует правилам. Корректная пунктуация: Что мог ло понадобиться на чердаке и, главное, кому?

Нужна ли запятая перед ЧТО? Я сделал все, что мог .

Ответ справочной службы русского языка

Вася бежал быстрее, чем Петя. Верна ли постановка запятой? Помню, что мог ут быть еще какие-то похожие примеры со словом чем, где запятую не должно ставить. Прошу сформулировать правило расстановки запятых в подобных оному случаях.

Ответ справочной службы русского языка

Запятая поставлена правильно: здесь обычный сравнительный оборот. Запятая не ставится, например, внутри сочетаний (не) больше чем, (не) меньше чем, (не) раньше чем, (не) позже чем и т. п., если они не содержат сравнения: Посылка весит не больше чем восемь килограммов (ср.: . не больше восьми килограммов).

Здравствуйте! Нужно ли ставить в этом предложении запятую после союза "и"? Я недоволен текущим положением дел и я уверен, что мог у достичь большего. Заранее благодарен. Очень ценю Вашу помощь.

Ответ справочной службы русского языка

Запятая нужна перед союзом и: Я недоволен текущим положением дел, и я уверен, что мог у достичь большего. Это сложносочиненное предложение, в нем две грамматические основы: я недоволен и я уверен.

Вы несколько раз отвечали на вопрос о правописании слова "бестолку", что правильно писать "без толку". Классики с вами не согласны:

"Конечно, можно бы заметить, что в доме есть много других занятий, кроме продолжительных поцелуев и сюрпризов, и много бы можно сделать разных запросов. Зачем, например, глупо и бестолку готовится на кухне? зачем довольно пусто в кладовой? зачем воровка ключница? зачем нечистоплотны и пьяницы слуги?" / Н.В. Гоголь, Мертвые души.

" Нищий барин, исчадье кулис,
бич гостиных, паша оттоманки,
обнажившихся рощ кипарис,
пьяный пеньем великой гречанки,

-- окликать тебя бестолку. Ты,
выжав сам все, что мог , из потери,
безразличен к фальцету тщеты,
и когда тебя ищут в партере," И.А. Бродский, Памяти Геннадия Шмакова

"Ветрогон какой-нибудь, прости господи, подвернется, подластится, ну, девка и
полюбит; так ее и отдавать бестолку. " А.Н. Островский, Не в свои сани не садись

Думается, наречие "бестолку" - устоявшаяся лексическая единица и пишется слитно.

Ответ справочной службы русского языка

Составители орфографических словарей с Вами не согласны. Пишем "без толку", читаем "бестолку" - все по правилам.

Пользуюсь вашими услугами уже несколько лет, выручаете - не то слово! Спасибо!
Вопрос задаю впервые - обычно хватает того, что уже есть на вашем портале.
Нужна ли запятая перед "что"? - Он, конечно, сделал что мог .

Ответ справочной службы русского языка

В этом случае запятая не ставится. Но: сделал всё, что мог .

Нужна ли запятая до и после "но" ? По словам Маниловой, все попавшие в расширительный список регионы осознают, что мог ут получить великолепную возможность превратить свои центральные аэропорты в хабы, но, скорее всего, по объективным обстоятельствам их число придется сократить.

Ответ справочной службы русского языка

В приведенном Вами предложении пунктуация верна.

Подскажите, пожалуйста, какое значение носит комбинация союзов "и (или)". Например, выражение "руководитель и (или) сотрудник могут. " означает, что мог ут или оба, или кто-то из них, но неважно кто?. Заранее спасибо.

Ответ справочной службы русского языка

Да, это означает, что неважно, кто будет совершать действие: руководитель и сотрудник, или только руководитель, или только сотрудник.

Здравствуйте!
Помогите, пожалуйста, разобраться в следующем вопросе. У нас с редактором возник спор, можно ли писать "были совершены сделки с бензином", "сделки с мазутом заключались по цене. "
Я уверена, что так говорить и писать нельзя. Редактор, ссылаясь на то, что на рынках ценных бумаг уже давно закрепились словосочетания "сделки с цеными бумагами", "сделки с акциями", "сделки с фондовыми ценностями" и т. п., утверждает, что это совершенно корректные выражения.
Выдержки из словарей не убедили редактора в моей правоте, что "сделка" это договор, который подразумевает "одушевленных" участников, а не сделки с мебелью, недвижимостью, автомобилями и пр.
Допускаю, что мог у ошибаться. Поэтому с нетерпением жду ваших разъяснений.
Спасибо!
Юлия

Ответ справочной службы русского языка

Конечно, такие сочетания небезупречны стилистически. И все же ошибки здесь нет.

Жонглирование ударениями совершенно очевидно и, несомненно, имеет цель, которая не так очевидна. Мастер уровня Кедрина не мог не заметить "сползания" ударений. Он это сделал намеренно.
Вопросов - два.
С уважением, Владимир Любарский.
1. Что мог иметь в виду автор, когда сместил ударения - единственный раз в поэме?
2. Правомерно ли он поступил с точки зрения правил русского языка?

Ответ справочной службы русского языка

Запятая нужна: Делаю всё, что мог у.

Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, нужна ли запятая: "Я поступил хорошо,(?) хотя бы потому, что мог у теперь с уверенностью сказать: правда не на нашей стороне.
Спасибо.

Ответ справочной службы русского языка

Здравствуйте. Я задавала вам вопрс. Получила ответ №258623 ( Что мог ли сказать эти три человека,
что чувствовали эти три сердца?), но меня интересует следующее: что же тогда это "что",оно же является членом предложения(дополнение?)?Если нет,то как его "считать" и обозначать в схеме;если же да - то. Спасибо.

Ответ справочной службы русского языка

Что - это союзное слово, в предложении выполняет функцию дополнения.

Скажите,пожалуйста. Как определить вид предложения:" Что мог ли сказать эти три человека,что чувствовали эти три сердца?"
Какое это предложение:сложноподчиненное? Где же тогда главная часть? Как начертить к нему схему?

Ниже вы сможете найти комментарии о 22898604953, которые могут помочь вам узнать кто звонил. Поделитесь своей информацией о звонке с другими пользователями.

Уважаемый Владимирович Светлана

Спасибо за оперативность в ответах, я хотел бы воспользоваться этой возможностью, чтобы представить себя, я Роберт Андерсон. Я хотел бы заверить вас, что это не шутка и я не сделал ни одной ошибки в отправке вам это предложение. Этот проект является безрисковой, насколько вы работаете по отношению к моей директивы, поскольку она позволит нам иметь успешную передачу. Как я ранее сообщил вам, я связался с Вами в этой сделке для нашей взаимной выгоды и для прочного деловые отношения с вами; сделав неудачных попыток на мои несколько запросов, чтобы найти какой-либо расширенных родственников моего покойного клиента. После этих нескольких неудачных попыток, я решил связаться с вами, как вы же фамилия с ним.

Пусть это будет упомянуто ради записи, что это наша взаимная сделка преимуществом является абсолютно законным и все необходимые документы, необходимые в сделке такого рода будут должным образом и юридически быть выдан и получил свое имя и пользу. Пожалуйста, поймите, что я взрослый с семьей, и я думаю только о том, как создать наследие для моих детей и именно поэтому я связаться с Вами в этом бизнесе. Позвольте мне идти прямо, чтобы объяснить больше на события, которые привели к этому, прежде чем я распространяться о правильной проекта. Мой покойный клиент по имени инженера Евгений Лабузов , был большой клиент банка. Он оперировал кодированный счет в банке, прежде чем он умер в автомобильной катастрофе на 21 апреля 2012 года, вместе с женой и их единственная дочь в 4 вечера здесь, в Лондоне.

Вы должны понимать, что в банковской возможности такой отрасли являются общими, но не слышал. Люди помещают свои деньги в банки или финансовые институты и некоторые из этих счетов являются либо закодированы или конфиденциально приводом. Поэтому, когда такие люди умирают, что вы думаете, что происходит с этими денег, когда никто не приходит их требований? Ну, это один из многочисленных путей хорошие свободные деньги сделаны в рамках и среди банкиров. В самом деле, Инженер Евгений Лабузов был одним из моих лучших клиентов, и я не вдохновителя его смерти, и я не работать или управлять своим счетом. Я сделал все, что мог, чтобы найти его реальные родственники, но безуспешно. Это было после неудачных попыток найти его настоящее родственникам, что я пришел, чтобы вспомнить его информировал меня о его ранней жизни.

Обычно, когда нечто подобное происходит в банках, сообщается в управлении. Управление может только ждать несколько лет для ближайших родственников, чтобы показать без публикации или обнародования потому что, конечно, что ложные заявители должны обязательно появиться. Таким образом, он не опубликован и соответствующего банка только информирует клиента адвоката а дело может быть и то только ждет реальный наследник, чтобы показать, как наличие таких средств, как ожидается, будет в конце "заказчика", который будет единственным источником знаний о нем от тех, кто имеет право на такой фонд. если кредитор не идет вперед, то руководство Банка отправляет деньги в долг реконверсия Департамента и закрытия счета. Теперь вопрос, кто выполняет долг реконверсия Департамент и кто это руководство? Ответ прост. Члены Совета директоров Банка и членов правления. Эти люди и эти средства являются общими для них и никто не задает вопросы, и точка. На самом деле, эти вопросы даже не обсуждаются вне заседаний Совета директоров.

Чтобы правильно объяснить, я не являюсь членом Совета и, конечно, не банкир. Я не часть управления, и я не богат, поэтому, если у меня есть возможность и бросить его на съедение волкам, то я должен быть самый (глупый человек), которые когда-либо жили. Я полностью поставить все на место и так как это возможность открыты для всех, мы не видим ничего плохого или незаконного в том, что мы делаем, пока мы не больно, которые не должны быть больно период. Я могу только сказать вам, что это просто судьба, что свела нас вместе. Вы человек и вы можете сделать свои собственные суждения из приведенных выше объяснений. Я хочу лично призываю вас, чтобы увидеть его в качестве причины, что стоит, и считаю это очень необходимо идти со мной и убедиться, что мы работаем с прозрачностью и добиться наилучшего результата в этой сделке. Это было не по ошибке, что я связался с вас, потому что у нас не осталось другого выхода, кроме этого, в связи с тем, что мы исчерпали все возможные средства, чтобы определить местонахождение любого нашего покойного клиента родственников или ближайших родственников как не было обращено до его безвременной кончины.

Поэтому с абсолютной уверенностью, что я хотел бы сообщить вам больше деталей этой сделки большую взаимную выгоду. Теперь внимание, дружище, в соответствии с моей оперативной генерального плана для успеха этой нашей взаимной выгоды бизнеса, то, что вы обязаны сделать сейчас, чтобы тендер заявку в банк в качестве ближайших родственников этого умершего клиента положить претензии по его баланс с банком. Это приложение будет написано на ваше имя письмо на фирменном бланке или иным образом, то факс в банк для немедленного начала операции.

Как только банк получает приложение, документация для иска начнется автоматически. Оно будет представлено Совету директоров Банка для утверждения. Как только одобрение получено, вам будет выдан одобрение письмо, одобрив приложения, как ближайших родственников/единственным бенефициаром до позднего Инженер Евгений Лабузов , бизнес начинается оттуда. Вы также уведомить Банк в вашем приложении, что вы хотите пополнить свой умершего двоюродного брата унаследовали и переданы на ваш банковский счет, который вы будете представлять на момент перечисления денежных средств. Как только руководство банка передало наследование фонд на ваш счет там в вашей стране, я тогда подготовлюсь и начнем с моей жены в вашу страну для обмена средств и для инвестиционных целей, которые вы связать меня в любой хороший бизнес, что я буду вкладывать какую-то часть моей доли фонда существует в вашей стране.

Обратите внимание, что я буду иметь право на 50% от общего фонда, в то время как 50% будет для вас. Как только вы даете мне ваши руки сотрудничества, я пошлю к вам образец текста приложения вы будете отправлять в банк и эта сделка начнется немедленно. Пожалуйста, как вы отвечаете, дай мне следующую информацию, которую я буду использовать для составления искового заявления, а также для документации из завещания процессов, если вы сделаете свой ум, чтобы сотрудничать со мной для нашей взаимной выгоды.

Необходимую информацию являются:

1. Ваша дата рождения.
2. Ваш полный контактный адрес.
3. Ваш личный номер телефона.
4. Семейное положение.
5. Ваше полное имя.
6. Ваше Занятие.

20 февраля 90-летие отмечает знаменитый адвокат Генрих Падва, живая легенда советской и российской адвокатуры. Его профессиональная биография — это длинный список сложнейших судебных дел и самых громких имен. Бизнесмены Михаил Ходорковский и Алишер Усманов, политики Павел Бородин и Анатолий Лукьянов, семьи Владимира Высоцкого и академика Андрея Сахарова. В преддверии юбилея Генрих Павлович пообщался с нами.

Фото: Геннадий Черкасов

— Генрих Павлович, вы начали карьеру адвоката в год смерти Сталина. Для вас это символично?

— Ели говорить о старте моей работы как адвоката - я стартовал еще в школе. Тогда мне попалась книжка речей адвокатов. Старых, дореволюционных адвокатов. И я влюбился в эту профессию. Я представлял себе, что я буду вставать на защиту несчастных, либо необоснованно обвиненных в каких-то преступлениях людей, или попавших в сложную ситуацию в связи с теми или иными жизненными сложностями.

В действительности только в институте я стал понимать, что реальная роль адвоката не так красива. Всей этой романтики, которую я себе воображал, на самом деле не было. Роль адвоката была настолько незначительна в суде по уголовным делам, что чаще всего была похожа на оркестр на похоронах.

Реально я начал работать адвокатом действительно в год смерти Сталина. Это был очень важный для страны исторический момент. Многое начало меняться в жизни россиян. Изменения коснулись и судебной системы.

Так, вскоре после смерти Сталина была объявлена очень широкая амнистия. Ее потом называли бериевской. На волю вышло огромное количество серьезных преступников. Ситуация с преступностью оказалась весьма серьезной, настолько, что вечерами люди боялись выходить на улицу. В Москве это не так ощущалось, как в провинции. Это было связано, в частности, с тем, что выходившие из мест лишения свободы чаще всего ограничивались в правах и не могли жить в Москве. Москва была окружена стокилометровой зоной, в которой амнистированные преступники не могли поселяться. А я получил распределение — тогда же распределяли после института — в Тверскую область (тогда она называлась Калининской). И это было в основном за 101-м километром. Я уезжал первый раз на работу в город Ржев, который был как раз за 101-м километром.

— Было страшно?

— Особенно ночью. А поезд, которым я приехал, приходил ночью. Я был молод, смел и не сказать, чтобы авантюристически настроен, но, во всяком случае, задор был. Я и еще несколько мужчин решили: а чего там, пойдем! Ржев был полуразрушенным, он же был под немцами. Там были страшные бои во время войны. А это же 53-й год, война недавно только закончилась, не восстановлены еще города были. И вот мы шли в поисках мест, где остановиться, по ночному городу, который был еще в руинах, был плохо освещен. Я оказался в какой-то гостинице. Вот с этого началась моя профессиональная деятельность.

— В адвокатуре считается самой большой удачей — найти себе хорошего наставника. У вас был такой или пришлось осваивать профессию самому?

— Знаете, есть разные способы обучения плаванию. Один способ — это тщательно готовиться, специальные упражнения делать. То на спинке, то по-другому. А есть способ такой — бросить в океан и посмотреть, выплывет ли. Вот я был примерно в таком состоянии, потому что наставников настоящих не было. В Ржеве и адвокатов-то, всерьез сильно мыслящих, не было. Я очень хорошо помню, что первым поручением в юридической консультации, где я стажировался, было написать заявление об алиментах. Я не знаю более примитивного документа. Но я тогда понятия не имел, как за это приняться. Я на самом деле никогда в глаза не видел заявления об алиментах.

— После стажировки судьба забросила вас в прекрасное место под названием Погорелое Городище. Это правда, что там вы были единственным адвокатом на всю округу?

— Что такое Погорелое Городище? Это деревня в полутора километрах от станции железной дороги. Никакого транспорта не было от станции. А идти пешком — целое мероприятие: грязь непролазная, особенно осенью, да и весной. Однажды я даже встретился там глаза в глаза с волком.

Вот так я начал уже самостоятельную работу. Я был действительно один адвокат на весь район. Все дела мои. Зато я стал универсальным юристом. Я до этого понятия не имел, например, о разделе крестьянского двора. Что это такое? Что такое севооборот? Все это я узнал впервые. Само собой, и драки, иногда убийства и изнасилования. Первое же дело, которое я самостоятельно вел, — это как раз было дело об изнасиловании. Дело в некоторых смыслах уникальное.

— Расскажите.

Человек через несколько лет после совершенного преступления измучился хранить тайну и остерегаться всего на свете, сам пришел в милицию и сказал, что он совершил несколько лет тому назад изнасилование и готов понести за это наказание. Хотя преступление было в Погорелом Городище, он бежал и оказался далеко от места совершения преступления, в Сталинграде. Там за трудовые подвиги он был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Стахановец, знатный рабочий, семья, в которой подрастают две дочери. Несмотря на все это, он пришел в один прекрасный день в милицию и сказал, что он преступник. Это вызвало изумление. Уж кого-кого, а его никак не подозревали в преступных действиях.

Я помню, он сказал, что у него тогда будет один выход — застрелиться. Кроме того, он сказал, что изнемог жить в непрерывном напряжении и страхе, что его найдут, схватят и арестуют. Когда он ходил по городу и вдруг видел милиционера, инстинктивно переходил на другую сторону и пытался куда-то поскорее скрыться.

— А что же потерпевшая?

И тут я был уже вдохновлен. С одной стороны, потерпевшая так себя ведет, с другой — явка с повинной. У меня ясно возникла уверенность, что нет никакой необходимости его осуждать. Он сам себя уже осудил, отмучился, отстрадал. Но суд состоялся.

— Погорелое Городище. Вы один адвокат на весь округ. На вас давили следователи, прокуроры, судьи?

— Я думаю, что москвичам очень трудно себе представить то, что было там, особенно в этот период. Кто мог тогда на меня давить? Прокурор, следователь? Даже думать об этом было невозможно. Это были честные, порядочные люди, не очень высокообразованные и не рафинированные, которые, однако, добросовестно делали свое дело и, я думаю, несколько удивлялись, что вообще зачем-то существуют какие-то защитники, какие-то адвокаты.

Зачем от суда народа защищать человека? Они были уверены, что все делали объективно и честно. Прокурор пришел после войны, следователь на войне потерял ногу. Они искренне хотели установить правопорядок в районе и по возможности изжить преступления. Не очень понимая, зачем нужны адвокаты, они все-таки уважали защитников, уважая закон страны. Поэтому никогда не пытались препятствовать моей работе и тем более оказывать на меня какое-то противозаконное давление.

Как-то у нас было все мирно. Один адвокат — я. Один прокурор — Соловьев, как я помню. Следователь — Стрельцов. Мы все в одной профсоюзной организации. Они коммунисты, я комсомолец. При этом мы все в каком-то смысле были одной профессиональной семьей. Иногда вместе встречали какие-то праздники. И, клянусь вам, я не мог даже себе представить, что можно подойти к кому-то и предложить взятку. Все честно и искренне работали, и я со своей стороны со всем пылом защищал интересы моих клиентов. Так что кто мог на меня давить?

— Ну, хорошо. А партия?

— Там был райком партии, райком комсомола. Но тоже там не было таких поползновений в отношении меня, меня очень уважали. Помню, меня однажды пригласили в райком комсомола и говорят: мы тебя рекомендуем в партию. Помилуйте, в какую партию? Я же совсем не подготовлен!

А они говорят: так вы же у нас единственный человек с высшим образованием! Это их заявление требует разъяснения. В районе были формально с высшим образованием, но все заочники. А тут приехал человек из Москвы, с московским очным образованием. Это вызывало особое почтение, и поэтому отношения были идеальными. В своей профессиональной деятельности я пользовался полной свободой и защищал так, как понимал свой долг.

— Вы ведь дважды штурмовали Московский юридический институт. Как так получилось?

— Почему?

— А я хулиганом был. Дрался в школе несколько раз, родителей в школу вызывали. Я был слишком вольнолюбивым, наверное. Меня многие соученики запомнили вот почему.

— Были в вашей профессиональной деятельности такие моменты, когда вы думали: все, плюнуть, уйти из этой адвокатуры навсегда?

— Да через день! Потому что, как правило, меня не понимали судьи. То есть понимали, но не слушались. Тогда я думал: к черту это пустое сотрясение воздуха! Прав-то у адвокатов не было никаких. Мы не были допущены до предварительного следствия, не знакомились с материалами дела.

Да и в суде прав у нас было не много. Я имел право только встать и сказать, насколько способности позволяли, красивую речь. Не могу сказать, что никогда ничего не получалось добиться. Иной раз удавалось. Но понимаете, когда со всей уверенностью, со всем желанием защищаешь и к твоему мнению не прислушиваются, хочется все бросить и по примеру Остапа Бендера переквалифицироваться в управдомы.

— Что вас удерживало?

— Удерживала страсть к этой деятельности, любовь к тому, чем я занимался. Понимание необходимости этой работы. Понимание, что, несмотря на то, что не всегда — очень редко даже — удавалось добиться желаемого результата, все-таки иногда это было. А это наивысшее счастье, которое я испытывал в жизни.

— В 1971 году вы вернулись в Москву. Как она вас приняла и какой вы увидели столицу после этих честных послевоенных следователей и судей?

— Вы знаете, когда я стал работать в глубокой провинции, я ужасно полюбил этих людей. Я сочувствовал их несчастьям и трудностям. Несмотря на то что они и пьянствовали, и совершали преступления, большинство из них были хорошими людьми. Вместе с тем, конечно, была ностальгия по Москве.

Но когда я вернулся, мои прежние друзья весело и дружелюбно смеялись, увидев меня. Я был в сапогах, в телогрейке. Совершенно из другого мира. Мне было немного неловко. Я уже привык к другой жизни.

Когда я вернулся, все было очень противоречиво. С одной стороны — счастье. Ведь я вернулся домой вроде бы. А с другой стороны, а дома-то нет. Мама умерла. Многих уже не было. Другие дома, мне казалось. И я другой, и отношения другие. Например, отношения в Калининской области с судьями были совсем не такими, как здесь.

— А дружить с судьей адвокат может?

— Я помню одну историю. Когда я еще работал в Погорелом, туда вдруг приехали какие-то странные люди. С просьбой, чтобы я направился в Москву осуществлять защиту по большому хозяйственному делу. Я был поражен. Как меня нашли? Почему я?

Стал выяснять, а почему они именно на меня вышли. Выяснилось, что судьей был мой однокашник, с которым мы учились в одной группе и приятельствовали. Правда, он был меня старше, воевал. Сразу после окончания института его сделали судьей. Вот он меня и посоветовал.

Как выяснилось потом, он поступил так не случайно. Через несколько лет его привлекли к ответственности в группе судей, прокуроров и адвокатов за взятки. К счастью, я отказался. Потому что, если бы я влез в это дело, я не знаю, чем бы это закончилось.

— Были в вашей биографии дела, которые оставили на душе шрам?

— Были. Были такие дела, после которых было просто ужасно. Самое страшное — это ощущение, что чего-то не доделал. Почти все адвокаты дружно ругают суды: виноваты не мы, это судья такой-сякой. Некомпетентный, или слишком жестокий, или слишком мотивированный. Я всегда старался искать свои недостатки. Если дело кончалось плохо, я всегда начинал искать, что же я сделал не так.

Даже бывало, я выступал — и все со стороны мне говорили, что очень удачно. Мне приписывали некоторые способности разговорного жанра. А я очень часто думал: боже, ну что же я этого не сказал, а это сказал не так! Вот это забыл, это перепутал. Когда произносишь большую речь на эмоциональном подъеме, бывает, что-то перепутаешь. И потом ругаешь себя. У меня одно-два дела таких есть, в которых я считаю, что недоработал. Это ужасно, стыдно и неприятно.

— Вы до сих пор ругаете себя? Здесь нет срока давности?

— Я вам расскажу об одном из самых трагических для меня дел. Оно было связано с наследством Бориса Пастернака. Это было ужасно. У него была возлюбленная, Ольга Ивинская, с которой он жил, которую обожал и которой посвятил несколько произведений. Он оставил ей многое из того, что создал. Но ее посадили и все отняли. Когда ей удалось реабилитироваться, ни одной бумаги не отдали. Я тоже не смог ей помочь. Хотя, с одной стороны, я хорошо поработал, но с другой — недоработал. Отчасти по объективным причинам. А отчасти чего-то не хватило. Я очень страдал и страдаю.

— Я читала, что чиновники требовали от Ивинской предъявить рукописи, которые они сами же у нее и отняли, в доказательство того, что Пастернак именно ей посвящал свои стихи.

— Здесь была совокупность очень серьезных моментов. Это был период, когда в нашей стране никто не понимал и не представлял себе, что частное лицо может владеть огромными богатствами. Это был период, когда трудно было представить, что наследство такого великого человека может оказаться в частных руках. Речь шла о том, что либо ей, либо государству.

Конечно, государство хотело себе. За этим государством был КГБ. Он же и гноил Пастернака, он же и забрал все и не отдавал. На первых порах мне удалось добиться успеха. Сначала Ивинской отказали в возврате изъятого у нее наследия поэта. Я добился, что Верховный суд отменил это решение, и при новом рассмотрении у нас были шансы выиграть.

— Что помешало?

— Вступила в дело вдова одного из сыновей Пастернака. У него один из сыновей тогда был жив. Светлая личность, он не участвовал во всей этой гадости. А второй сын умер, и осталась его вдова. Она поддерживала государство, а ее поддерживал КГБ. Такой конгломерат, с которым мне было сложно бороться. И все равно я считаю, что недоработал.

— Как вы считаете, известный адвокат всегда должен брать большие гонорары?

— Меня некоторые коллеги даже ругали, что я брал гонорар меньше других. Я ведь долго работал в Погорелом, в Лихославле, Ржеве за гроши. Судебный день стоил 20 рублей.

Я не сразу мог привыкнуть брать десять тысяч, сто тысяч. Да, иногда я брал меньше среднего. Хотя считалось, что я высокооплачиваемый. Потому что по престижу, по славе думали, что раз самый известный, значит, самый дорогой. А это не всегда совпадает. Иногда просто фабула дела интересная.

Иногда клиент вызывает необычайное сочувствие. Его жалко, и понимаешь, что если он попадет в недобросовестные руки того же Пашаева, тот его погубит. Иногда, чего греха таить, гонорар соблазняет, но иногда и отвращает. Понимаешь, что тогда будут слишком большие запросы. Если говорят: я вам плачу миллион, но чтоб он был на свободе. Тогда я говорю: до свидания, я таких гарантий не могу дать ни за миллион, ни за миллиард. Если адвокат дает такие гарантии, он мошенник.

— Может ли адвокат хоть что-то гарантировать своему клиенту?

— Нет. Он может гарантировать только свою добросовестную работу. Он может гарантировать, что не будет расстрела, поскольку расстрелы запрещены.

— А ведь расстрелы запрещены с вашей подачи.

— Это не только моя заслуга. Очень важна роль бывшего зам. председателя Конституционного суда Морщаковой. Она активно поддерживала эту идею. Да, я обратился вместе с одной коллегой в Конституционный суд, что это неконституционно. Равных условий нельзя было обеспечить людям в вопросах, связанных со смертной казнью. По закону, если грозила смертная казнь, человек мог требовать суда присяжных. Это был принципиальный закон. Но в некоторых местах еще не было суда присяжных. В Московской области были, а в Москве не было. Возникало неравенство. Конституционный суд со мной согласился.

— Сейчас то и дело звучат выкрики: давайте вернем смертную казнь. Уже и суды присяжных есть. Как вы считаете, можно ее возвращать?

— Нет. Это было бы ужасно. Мы не властны над чужой жизнью. Если преступник опасен для общества, последнее вправе изолировать этого человека, оградить себя от него. Это было бы справедливо и законно. Но жизнь человеческая неподвластна нам с вами. Ни обществу, ни судам.

Помимо этого смертная казнь страшна тем, что ошибка ее применения необратима. К сожалению, известно немало случаев расстрела невиновных, это же страшно! Как же можно это позволять? Я понимаю чувства многих потерпевших в связи с убийством их близких. Так, есть один уважаемый профессор МГУ, у него дочь погибла от руки преступника. Он хочет вернуть смертную казнь. Я его чувства понимаю. Но мы же должны с точки зрения справедливости и целесообразности рассматривать этот вопрос. Нужно помнить, что такое наказание не останавливает преступность. А как акт отмщения — это недопустимо. Мы становимся тогда на уровень тех, кто осуществляет кровную месть.

— Вы считаете суды присяжных благом?

— В свое время в Ленинграде работал выдающийся советский адвокат Киселев. Хотя он был блистательным защитником, он выступал в прессе против судов присяжных. Утверждал, что наше общество не готово к этому, что нужен высокий уровень правовой культуры, правосознания.

Когда видишь — вот он, живой, и понимаешь, почему он совершил преступление, и как страдает и как рыдает его мать.

На этой неделе стало известно, что из России уехал Иван Павлов, один из самых известных российских адвокатов, бывший руководитель правозащитной "Команды 29" (она прекратила существование из-за обвинений в связи с "нежелательной организацией"). Отъезду предшествовало то, что в конце апреля в отношении самого Павлова возбудили уголовное дело о разглашении данных следствия по делу журналиста Ивана Сафронова, обвиненного в госизмене. Это произошло после того, как Павлов передал СМИ постановление о возбуждении дела против журналиста и рассказал о появлении в деле секретного свидетеля. Адвокат четыре месяца провел под мерой пресечения в виде "запрета определенных действий": ему запретили общаться со свидетелями по его уголовному делу, пользоваться интернетом и телефоном.

В интервью русской службе Радио Свобода Павлов рассказал о том, что за ним в России следили и, вероятно, прослушивали его телефон или квартиру. Сейчас, по его словам, он обустраивается в Грузии, налаживает быт, но надеется, что как только у него снова появится возможность работать из России, он тут же вернется на родину.

– Что для вас стало своего рода последней каплей, после чего вы поняли, что надо уезжать из России?

– Непрозрачные намеки, что работать не дадут и надо уезжать, начались 30 апреля. К тому же мне избрали такую хитрую меру пресечения, когда запрещено все, кроме передвижения в пространстве. При этом загранпаспорт, который во время обыска у меня на столе лежал, остался на месте.

– То есть вы тогда все поняли, прекрасно зная, как проводят обыски?

– Да, обычно следователи забирают загранпаспорта, когда хотят обездвижить кого-то. А здесь оставили. При этом все время, пока ограничения действовали, мне нельзя было использовать любые средства связи (включая домофон, наверное), мне нельзя было пользоваться интернетом. Тем самым меня просто отключили от внешнего мира. Я вроде бы могу двигаться, но я уже не могу сохранять прежний темп и быть таким же эффективным, как раньше. Это все притом что следствие никуда не двигалось. Я эти четыре месяца, конечно, не то чтобы просто сидел, я как-то передвигался. Но сколько встреч можно провести за день? Три, четыре, пять. А до этого я мог просто поговорить по телефону, например, и так решать какие-то вопросы. В нашем сейчас быстро меняющемся мире способность общаться – это великое благо, которого я был четыре месяца лишен.

Когда уже летом "Команду 29" власти признали "ассоциированной с нежелательной организацией", это был еще один серьезный звоночек. Это приносило дополнительные риски не только нам, но и вообще всем тем, кто нас поддерживал, донатил деньги на нашу работу, распространял информацию о нашей деятельности, репостил в соцсетях наши статьи и так далее. Их тоже поставили под угрозу привлечения к уголовной ответственности, ведь по новым, драконовским законам за любую причастность к деятельности нежелательной организации теперь грозит тюремный срок.

"Докажи, что ты не слон". Почему "Команда 29" прекратила свою деятельность

Это был еще один, очередной крючочек, на который нас подвесили. Поэтому мы закрыли проект "Команда 29" и начали паковать чемоданы.

– Тогда почему вы уехали только сейчас?

– Быстро уехать адвокату невозможно. У адвоката есть подзащитные, которых нельзя просто взять и бросить. Надо было подготовить себе замену, и на это ушло очень много времени. Потом найденных адвокатов, которые остались работать в России, надо было ввести в курс дела. Так что я смог выехать из страны только после того, как последний наш подзащитный был, что называется, "прикрыт" дополнительной помощью в виде остающегося в России адвоката.

– Расскажите про ваш последний день перед выездом из России. Вы написали, что видели наружное наблюдение и что вас вели буквально до паспортного контроля?

– В последний день было много бытовых хлопот: какие-то вещи собрать, какие-то дополнительные вещи купить в дорогу. Все-таки путь дальний, а когда еще вернусь – не знаю. Поэтому пришлось с самого утра несколько раз выходить из дома, в машину какие-то вещи загрузить. Я не первый год в профессии, как говорится, и за эти годы стал наблюдательным. Мы и раньше с коллегами, с которыми я работаю, иногда замечали слежку за собой. Особенно активно за нами следили, когда мы входили в новые дела. Наружное наблюдение непросто отличить, но когда ты уже знаешь, как они работают, то ты можешь это сделать. Для этого есть некоторые признаки. Не буду их называть, но они есть. И как раз это было в день вылета с самого утра.

– А до этого никакой "наружки" вы за собой не замечали? То есть, получается, они знали, что вы собираетесь улетать?

– Накануне, даже за несколько дней до ничего не было. Я вам больше скажу – с момента обыска ничего не было. Вот накануне обыска были проявления этого наружного наблюдения, но мы как-то особенно не придали этому значения, потому что за нами часто наблюдали. А с 30 апреля никакой активности вокруг себя со стороны наши процессуальных оппонентов (я имею в виду ФСБ) мы не наблюдали. И тут вдруг я четко вижу, что есть такое наблюдение с самого утра. Билет я на тот момент еще не взял даже.

Не только Pegasus: как еще следят за смартфонами и создают ли подобные шпионские программы в России

– То есть вы сначала выбрали день отъезда, а билет купили в последний момент?

– Мы думали, на чем лететь, но какие будут билеты, еще не знали. Я билеты начал искать на удобный рейс уже днем, а слежка была с утра. Они, вероятно, слушали, может быть, знали из наших разговоров – все равно дома общаешься и с женой, и с родственниками. В общем, они как-то прознали про этот день.

Я, конечно, думал, что они могут подойти и задержать прямо при "попытке скрыться", что могут снять с рейса. Такой исход был вероятен. Но этого не произошло. То есть они следили за мной прямо около дома, несколько экипажей машин сопровождали меня до аэропорта, в аэропорту несколько человек. Все это идентифицируется, если взгляд наметан. В этот день я четко понимал, что они прямо следят.

Но вот я зарегистрировался, и, проходя пограничный контроль, таможенный контроль, вообще никаких вопросов не было. Все как обычно: "Ваш паспорт. До свидания".

– А какой худший вариант вы для себя рассматривали? Если вас задерживают, условно, на паспортном контроле или снимают с самолета, то вы прикидывали, что из аэропорта могли уехать уже в СИЗО?

– Ну могло и такое быть. Я же понимаю, что мое первое уголовное дело, уголовное обвинение даже в таком преступлении, которое вменялось мне, – это только начало. Обвинение может меняться в сторону усиления, могли еще одно дело возбудить, и такое желание у них было – я точно знаю.

"Инициатива – из следственного управления ФСБ". Адвокат Павлов – о своем преследовании

Это могло, конечно, закончиться очень печально: арестом, взятием под стражу, еще чем-то. Атмосфера была специально создана, потому что им ничего не мешало меня задержать. И если бы такая команда поступила, то они бы обязательно это сделали. Но команда была обеспечить мой отъезд. Наверняка эти оперативники, вернувшись, написали рапорт: задание выполнено, цель достигнута, объект убыл в таком-то направлении таким-то рейсом.

– То есть вы, взвешивая для себя все риски, понимали, что вам скорее дадут улететь из России, чем задержат?

– Да, но при этом, конечно, тревога была, что могут и задержать. Столько неизвестных в этом уравнении, что предсказать его исход никогда невозможно.

Я понимал, что если они знали, когда я уеду, то, значит, оперативно-разыскная работа ведется, что прослушивается, просматривается. И вероятность того, что все могло кончиться печально для меня, оставалась. Но да, все сигналы, которые поступали, были: Иван, уезжай, уезжай, уезжай… Если бы они хотели меня закрыть, они бы, наверное, это сделали раньше.

Грузия, Литва, Украина: сотни людей с начала года уехали из России в эти страны по политическим причинам. Вот их истории

Я, может, вижу плохо (смеется), но слышу я хорошо. И сигналы эти я слышал, но я не мог сказать: ладно, я поехал. У меня были подзащитные. Защита моих доверителей – это приоритет. Я не мог их бросить, оставить без защиты, внезапно уехав.

– Почему вы выбрали для отъезда именно Грузию? Вы говорили, что у вас есть семейные связи с этой страной, но сейчас Грузия – это не самый банальный вариант с учетом того, что прямых рейсов до сих пор нет.

– А куда сейчас есть прямые рейсы? Виз у меня никаких нет. Уезжать в страну, где не говорят на языке, на котором ты разговариваешь? Здесь в Грузии практически все понимают русский язык. Конечно, я говорю по-английски, но все-таки Грузия несколько ближе, чем что-то еще.

В Украине я, надо сказать, никогда не был, можно было, конечно, уехать и в Украину, но я попробую в Грузии. У меня не было много времени на то, чтобы подумать, где будет оптимально. Надо пробовать. Будем пробовать здесь. Не получится здесь – будем пробовать в другом месте.

– Как вас встретила Грузия? Вы сейчас в стране находитесь как турист или уже начали процесс легализации?

– Нет, я как турист пока. До процесса легализации пока не дошел. Но, наверное, стоит обратиться.

"Его преследуют в порядке мести". Адвокаты – о деле против правозащитника Ивана Павлова

Я частенько ездил в Грузию, у меня тут много знакомых, есть мои коллеги-адвокаты, к которым наверняка мне придется обратиться и которые, я уверен, не откажут мне в помощи, дадут какой-нибудь дельный совет, как здесь получить, скажем так, более легальный статус, который позволит жить. Но говорят, даже со статусом туриста тут можно существовать. Посмотрим, как все будет развиваться. Я не тороплю события. Поскольку я приехал с семьей, я хочу сейчас первым делом наладить быт. А когда уже тылы, как говорится, будут прикрыты, надо будет заниматься восстановлением деятельности, а идей у нас всегда хватало. У нас каждый последующий проект был всегда лучше предыдущего. С точки зрения деятельности у меня нет никаких сомнений, что все будет хорошо.

– Вы собираетесь работать с Россией, даже не будучи в России? Не рассматриваете для себя вариант, как это сделал ваш коллега Илья Новиков, который уехал в Киев, и сейчас он скорее уже украинский адвокат, у которого есть практика в России?

– Россия будет в любом случае оставаться той областью, где мы будем продолжать применять свои знания, опыт, усилия. Меня очень интересует адвокатура, вопросы независимости адвокатуры и защиты профессиональных прав адвокатов. Вот все эти вопросы сейчас очень остро стоят не только в России. Мы видим, что в Беларуси власти еще хуже с адвокатами ведут себя.

"Оставят без куска хлеба за исполнение своих обязанностей". Десятки адвокатов Беларуси лишились лицензий из-за защиты протестующих

Вот это все надо, мне кажется, проанализировать, эти общие проблемы могут решаться какими-то общими ресурсами и средствами. Надо смотреть вперед, смотреть на Беларусь, чтобы понимать, куда мы идем, и уже сейчас предпринимать какие-то меры.

– Иван, вы вместе с "Командой 29" работали по очень специфическим делам. Вы сказали, что долго искали адвокатов для своих подзащитных, кто бы мог заниматься этими делами и из России. Вы можете чуть подробнее рассказать, кому вы оставили эти дела и как шел процесс поиска? Я же правильно понимаю, что это люди не из "Команды 29"?

– Сильно уговаривать никого не пришлось. Да, это люди не из "Команды 29". Это самодостаточные, состоявшиеся, высококвалифицированные, профессиональные адвокаты, в надежности которых я просто не сомневаюсь. Я за них поручился. Разумеется, работа адвоката заключается не только в походах в суды и к следователям. Большая часть деятельности адвоката состоит в такой рутинной кабинетной работе, когда ты что-то исследуешь, ищешь какую-то информацию в интернете, например (чего я был лишен все эти четыре месяца), когда ты готовишь какие-то процессуальные документы, когда ты разрабатываешь стратегию ведения дела, когда ты работаешь в медийном пространстве, рассказывая об этом деле общественности, чтобы не дать Левиафану творить произвол в тиши кабинетов. Вот эту работу я могу сейчас делать откуда угодно: хоть из Грузии, хоть с Луны.

Поэтому коллеги, которые сейчас работают непосредственно в России и защищают моих подзащитных, могут, если сочтут необходимым, рассчитывать на мою помощь. Формально я продолжаю оставаться защитником каждого из своих подзащитных.

– Может ли тот факт, что вы сейчас не в России, привести к тому, что о каких-то делах вы попросту не сможете узнать – а могли бы, если бы остались в стране?

– Еще никогда не было, чтобы ко мне кто-то с улицы в офис зашел и сказал: "Вы знаете, вот у меня дело…" Всегда обращались по телефону или еще как-то дистанционно приходила информация, и мы дистанционно начинали обсуждать, можем мы помочь в деле или не можем. Я думаю, в этом плане ничего не поменяется. Я последние четыре месяца не мог даже ответить по телефону, пользоваться мессенджерами, реагировать на какие-то запросы, которые ко мне наверняка бы поступали. Сейчас я такой возможности не лишен, а, наоборот, полон сил и готов, как говорится.

– То есть условные ученые, которых вы много защищали, не становятся более уязвимыми, потому что вы и другие члены бывшей "Команды 29" уехали из страны?

– Они остаются уязвимыми, потому что в стране такие условия. Но если потребуется наша помощь, то мы готовы эту помощь оказать так, чтобы организовать защиту таких людей. У нас есть контакты среди адвокатов, мы можем работать. Так что не вижу никаких проблем здесь. Ну будет выступать защитником не лично Павлов, а Иванов, Петров, Сидоров. В России есть много хороших адвокатов, и честь им и хвала, что они остаются в таких непростых, а иногда очень опасных условиях. А мы им готовы оказывать помощь дистанционно, если они к нам за этой помощью обратятся.

Читайте также: