От таких развлечений как театр и концерты он уклонялся

Обновлено: 02.07.2024

Когда в губернском городе С. приезжие жаловались на скуку и однообразие жизни, то местные жители, как бы оправдываясь, говорили, что, напротив, в С. очень хорошо, что в С. есть библиотека, театр, клуб, бывают балы, что, наконец, есть умные, интересные, приятные семьи, с которыми можно завести знакомства. И указывали на семью Туркиных как на самую образованную и талантливую.

Эта семья жила на главной улице, возле губернатора, в собственном доме. Сам Туркин, Иван Петрович, полный, красивый брюнет с бакенами, устраивал любительские спектакли с благотворительною целью, сам играл старых генералов и при этом кашлял очень смешно. Он знал много анекдотов, шарад, поговорок, любил шутить и острить, и всегда у него было такое выражение, что нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. Жена его, Вера Иосифовна, худощавая, миловидная дама в pince-nez, писала повести и романы и охотно читала их вслух своим гостям. Дочь, Екатерина Ивановна, молодая девушка, играла на рояле. Одним словом, у каждого члена семьи был какой-нибудь свой талант. Туркины принимали гостей радушно и показывали им свои таланты весело, с сердечной простотой. В их большом каменном доме было просторно и летом прохладно, половина окон выходила в старый тенистый сад, где весной пели соловьи; когда в доме сидели гости, то в кухне стучали ножами, во дворе пахло жареным луком – и это всякий раз предвещало обильный и вкусный ужин.

И доктору Старцеву, Дмитрию Ионычу, когда он был только что назначен земским врачом и поселился в Дялиже, в девяти верстах от С., тоже говорили, что ему, как интеллигентному человеку, необходимо познакомиться с Туркиными. Как-то зимой на улице его представили Ивану Петровичу; поговорили о погоде, о театре, о холере, последовало приглашение. Весной, в праздник – это было Вознесение, – после приема больных, Старцев отправился в город, чтобы развлечься немножко и кстати купить себе кое-что. Он шел пешком, не спеша (своих лошадей у него еще не было), и всё время напевал:

Когда еще я не пил слез из чаши бытия… [1]

В городе он пообедал, погулял в саду, потом как-то само собой пришло ему на память приглашение Ивана Петровича, и он решил сходить к Туркиным, посмотреть, что это за люди.

– Здравствуйте пожалуйста, – сказал Иван Петрович, встречая его на крыльце. – Очень, очень рад видеть такого приятного гостя. Пойдемте, я представлю вас своей благоверной. Я говорю ему, Верочка, – продолжал он, представляя доктора жене, – я ему говорю, что он не имеет никакого римского права сидеть у себя в больнице, он должен отдавать свой досуг обществу. Не правда ли, душенька?

– Садитесь здесь, – говорила Вера Иосифовна, сажая гостя возле себя. – Вы можете ухаживать за мной. Мой муж ревнив, это Отелло, но ведь мы постараемся вести себя так, что он ничего не заметит.

– Ах ты, цыпка, баловница… – нежно пробормотал Иван Петрович и поцеловал ее в лоб. – Вы очень кстати пожаловали, – обратился он опять к гостю, – моя благоверная написала большинский роман и сегодня будет читать его вслух.

– Жанчик, – сказала Вера Иосифовна мужу, – dites que l’on nous donne du thé. [2]

Старцеву представили Екатерину Ивановну, восемнадцатилетнюю девушку, очень похожую на мать, такую же худощавую и миловидную. Выражение у нее было еще детское и талия тонкая, нежная; и девственная, уже развитая грудь, красивая, здоровая, говорила о весне, настоящей весне. Потом пили чай с вареньем, с медом, с конфетами и с очень вкусными печеньями, которые таяли во рту. С наступлением вечера мало-помалу сходились гости, и к каждому из них Иван Петрович обращал свои смеющиеся глаза и говорил:

– Недурственно… – тихо проговорил Иван Петрович.

А один из гостей, слушая и уносясь мыслями куда-то очень, очень далеко, сказал едва слышно:

– Вы печатаете свои произведения в журналах? – спросил у Веры Иосифовны Старцев.

– Нет, – отвечала она, – я нигде не печатаю. Напишу и спрячу у себя в шкапу. Для чего печатать? – пояснила она. – Ведь мы имеем средства.

И все почему-то вздохнули.

– А теперь ты, Котик, сыграй что-нибудь, – сказал Иван Петрович дочери.

Подняли у рояля крышку, раскрыли ноты, лежавшие уже наготове. Екатерина Ивановна села и обеими руками ударила по клавишам; и потом тотчас же опять ударила изо всей силы, и опять, и опять; плечи и грудь у нее содрогались, она упрямо ударяла всё по одному месту, и казалось, что она не перестанет, пока не вобьет клавишей внутрь рояля. Гостиная наполнилась громом; гремело всё: и пол, и потолок, и мебель… Екатерина Ивановна играла трудный пассаж, интересный именно своею трудностью, длинный и однообразный, и Старцев, слушая, рисовал себе, как с высокой горы сыплются камни, сыплются и всё сыплются, и ему хотелось, чтобы они поскорее перестали сыпаться, и в то же время Екатерина Ивановна, розовая от напряжения, сильная, энергичная, с локоном, упавшим на лоб, очень нравилась ему. После зимы, проведенной в Дялиже, среди больных и мужиков, сидеть в гостиной, смотреть на это молодое, изящное и, вероятно, чистое существо и слушать эти шумные, надоедливые, но всё же культурные звуки, – было так приятно, так ново…

– Ну, Котик, сегодня ты играла, как никогда, – сказал Иван Петрович со слезами на глазах, когда его дочь кончила и встала. – Умри, Денис, лучше не напишешь. [3]

Все окружили ее, поздравляли, изумлялись, уверяли, что давно уже не слыхали такой музыки, а она слушала молча, чуть улыбаясь, и на всей ее фигуре было написано торжество.

– Прекрасно! – сказал и Старцев, поддаваясь общему увлечению. – Вы где учились музыке? – спросил он у Екатерины Ивановны. – В консерватории?

– Нет, в консерваторию я еще только собираюсь, а пока училась здесь, у мадам Завловской.

– Вы кончили курс в здешней гимназии?

– О нет! – ответила за нее Вера Иосифовна. – Мы приглашали учителей на дом, в гимназии же или в институте, согласитесь, могли быть дурные влияния; пока девушка растет, она должна находиться под влиянием одной только матери.

– А все-таки в консерваторию я поеду, – сказала Екатерина Ивановна.

– Нет, Котик любит свою маму. Котик не станет огорчать папу и маму.

– Нет, поеду! Поеду! – сказала Екатерина Ивановна, шутя и капризничая, и топнула ножкой.

А за ужином уже Иван Петрович показывал свои таланты. Он, смеясь одними только глазами, рассказывал анекдоты, острил, предлагал смешные задачи и сам же решал их и всё время говорил на своем необыкновенном языке, выработанном долгими упражнениями в остроумии и, очевидно, давно уже вошедшем у него в привычку: большинский, недурственно, покорчило вас благодарю…

Но это было не всё. Когда гости, сытые и довольные, толпились в передней, разбирая свои пальто и трости, около них суетился лакей Павлуша, или, как его звали здесь, Пава, мальчик лет четырнадцати, стриженый, с полными щеками.

– А ну-ка, Пава, изобрази! – сказал ему Иван Петрович.

Пава стал в позу, поднял вверх руку и проговорил трагическим тоном:

И все захохотали.

Он зашел еще в ресторан и выпил пива, потом отправился пешком к себе в Дялиж. Шел он и всю дорогу напевал:

Твой голос для меня, и ласковый, и томный… [4]

Пройдя девять верст и потом ложась спать, он не чувствовал ни малейшей усталости, а напротив, ему казалось, что он с удовольствием прошел бы еще верст двадцать.

Прошло четыре года. В городе у Старцева была уже большая практика. Каждое утро он спешно принимал больных у себя в Дялиже, потом уезжал к городским больным, уезжал уже не на паре, а на тройке с бубенчиками, и возвращался домой поздно ночью. Он пополнел, раздобрел и неохотно ходил пешком, так как страдал одышкой. И Пантелеймон тоже пополнел, и чем он больше рос в ширину, тем печальнее вздыхал и жаловался на свою горькую участь: езда одолела !

Старцев бывал в разных домах и встречал много людей, но ни с кем не сходился близко. Обыватели своими разговорами, взглядами на жизнь и даже своим видом раздражали его. Опыт научил его мало -помалу, что пока с обывателем играешь в карты или закусываешь с ним, то это мирный, благодушный и даже не глупый человек, но стоит только заговорить с ним о чем -нибудь несъедобном, например, о политике или науке, как он становится в тупик или заводит такую философию, тупую и злую, что остается только рукой махнуть и отойти.

Когда Старцев пробовал заговорить даже с либеральным обывателем, например, о том, что человечество, слава богу, идет вперед и что со временем оно будет обходиться без паспортов и без смертной казни, то обыватель глядел на него искоса и недоверчиво и спрашивал:

"Значит, тогда всякий может резать на улице кого угодно ?" А когда Старцев в обществе, за ужином или чаем, говорил о том, что нужно трудиться, что без труда жить нельзя, то всякий принимал это за упрек и начинал сердиться и назойливо спорить. При всем том обыватели не делали ничего, решительно ничего, и не интересовались ничем, и никак нельзя было придумать, о чем говорить с ними. И Старцев избегал разговоров, а только закусывал и играл в винт, и когда заставал в каком -нибудь доме семейный праздник и его приглашали откушать, то он садился и ел молча, глядя в тарелку; и всё, что в это время говорили, было неинтересно, несправедливо, глупо, он чувствовал раздражение, волновался, но молчал, и за то, что он всегда сурово молчал и глядел в тарелку, его прозвали в городе "поляк надутый ", хотя он никогда поляком не был.

От таких развлечений, как театр и концерты, он уклонялся, но зато в винт играл каждый вечер, часа по три, с наслаждением. Было у него еще одно развлечение, в которое он втянулся незаметно, мало -помалу, это - по вечерам вынимать из карманов бумажки, добытые практикой, и, случалось, бумажек - желтых и зеленых, от которых пахло духами, и уксусом, и ладаном, и ворванью, - было понапихано во все карманы рублей на семьдесят; и когда собиралось несколько сот, он отвозил в Общество взаимного кредита и клал там на текущий счет.

За все четыре года после отъезда Екатерины Ивановны он был у Туркиных только два раза, по приглашению Веры Иосифовны, которая всё еще лечилась от мигрени. Каждое лето Екатерина Ивановна приезжала к родителям погостить, но он не видел ее ни разу; как -то не случалось.

Но вот прошло четыре года. В одно тихое, теплое утро в больницу принесли письмо.

Вера Иосифовна писала Дмитрию Ионычу, что очень соскучилась по нем, и просила его непременно пожаловать к ней и облегчить ее страдания, и кстати же сегодня день ее рождения. Внизу была приписка: "К просьбе мамы присоединяюсь и я. К."

Старцев подумал и вечером поехал к Туркиным.

- А, здравствуйте пожалуйста ! - встретил его Иван Петрович, улыбаясь одними глазами. - Бонжурте.

Вера Иосифовна, уже сильно постаревшая, с белыми волосами, пожала Старцеву руку, манерно вздохнула и сказала:

- Вы, доктор, не хотите ухаживать за мной, никогда у нас не бываете, я уже стара для вас. Но вот приехала молодая, быть может, она будет счастливее.

А Котик ? Она похудела, побледнела, стала красивее и стройнее; но уже это была Екатерина Ивановна, а не Котик; уже не было прежней свежести и выражения детской наивности. И во взгляде, и в манерах было что -то новое - несмелое и виноватое, точно здесь, в доме Туркиных, она уже не чувствовала себя дома.

- Сколько лет, сколько зим ! - сказала она, подавая Старцеву руку, и было видно, что у нее тревожно билось сердце; и пристально, с любопытством глядя ему в лицо, она продолжала: - Как вы пополнели ! Вы загорели, возмужали, но в общем вы мало изменились.

И теперь она ему нравилась, очень нравилась, но чего -то уже недоставало в ней, или что -то было лишнее, - он и сам не мог бы сказать, что именно, но что -то уже мешало ему чувствовать, как прежде. Ему не нравилась ее бледность, повое выражение, слабая улыбка, голос, а немного погодя уже не нравилось платье, кресло, в котором она сидела, не нравилось что -то в прошлом, когда он едва не женился на ней. Он вспомнил о своей любви, о мечтах и надеждах, которые волновали его четыре года назад, - и ему стало неловко. Пили чай со сладким пирогом. Потом Вера Иосифовна читала вслух роман, читала о том, чего никогда не бывает в жизни, а Старцев слушал, глядел на ее седую, красивую голову и ждал, когда она кончит.

"Бездарен, - думал он, - не тот, кто не умеет писать повестей, а тот, кто их пишет и не умеет скрыть этого ".

- Недурственно, - сказал Иван Петрович. Потом Екатерина Ивановна играла на рояле шумно и долго, и, когда кончила, ее долго благодарили и восхищались ею.

"А хорошо, что я на ней не женился ", - подумал Старцев.

Она смотрела на него и, по -видимому, ждала, что он предложит ей пойти в сад, но он молчал.

- Давайте же поговорим, - сказала она, подходя к нему. - Как вы живете ? Что у вас ? Как ? Я все эта дни думала о вас, - продолжала она нервно, - я хотела послать вам письмо, хотела сама поехать к вам в Дялиж, и я уже решила поехать, но потом раздумала, - бог знает, как вы теперь ко мне относитесь. Я с таким волнением ожидала вас сегодня. Ради бога, пойдемте в сад. Они пошли в сад и сели там на скамью под старым кленом, как четыре года назад. Было темно.

- Как же вы поживаете ? - спросила Екатерина Ивановна.

- Ничего, живем понемножку, - ответил Старцев.

И ничего не мог больше придумать. Помолчали.

- Я волнуюсь, - сказала Екатерина Ивановна и закрыла руками лицо, - но вы не обращайте внимания. Мне так хорошо дома, я так рада видеть всех и не могу привыкнуть.

Сколько воспоминаний ! Мне казалось, что мы будем говорить с вами без умолку, до утра.

Теперь он видел близко ее лицо, блестящие глаза, и здесь, в темноте, она казалась моложе, чем в комнате, и даже как будто вернулось к ней ее прежнее детское выражение. И в самом деле, она с наивным любопытством смотрела на него, точно хотела поближе разглядеть и понять человека, который когда -то любил ее так пламенно, с такой нежностью и так несчастливо; ее глаза благодарили его за эту любовь. И он вспомнил всё, что было, все малейшие подробности, как он бродил по кладбищу, как потом под утро, утомленный, возвращался к себе домой, и ему вдруг стало грустно и жаль прошлого. В душе затеплился огонек.

- А помните, как я провожал вас на вечер в клуб ? - сказал он. - Тогда шел дождь, было темно.

Огонек всё разгорался в душе, и уже хотелось говорить, жаловаться на жизнь.

- Эх ! - сказал он со вздохом. - Вы вот спрашиваете, как я поживаю. Как мы поживаем тут ? Да никак. Старимся, полнеем, опускаемся. День да ночь - сутки прочь, жизнь проходит тускло, без впечатлений, без мыслей. Днем нажива, а вечером клуб, общество картежников, алкоголиков, хрипунов, которых я терпеть не могу. Что хорошего ?

- Но у вас работа, благородная цель в жизни. Вы так любили говорить о своей больнице. Я тогда была какая -то странная, воображала себя великой пианисткой. Теперь все барышни играют на рояле, и я тоже играла, как все, и ничего во мне не было особенного; я такая же пианистка, как мама писательница. И конечно, я вас не понимала тогда, но потом, в Москве, я часто думала о вас. Я только о вас и думала. Какое это счастье быть земским врачом, помогать страдальцам, служить пароду. Какое счастье ! - повторила Екатерина Ивановна с увлечением. - Когда я думала о вас в Москве, вы представлялись мне таким идеальным, возвышенным.

Старцев вспомнил про бумажки, которые он по вечерам вынимал из карманов с таким удовольствием, и огонек в душе погас.

Он встал, чтобы идти к дому. Она взяла его под руку.

- Вы лучший из людей, которых я знала в своей жизни, - продолжала она. - Мы будем видеться, говорить, не правда ли ? Обещайте мне. Я не пианистка, на свой счет я уже не заблуждаюсь и не буду при вас ни играть, ни говорить о музыке.

Когда вошли в дом и Старцев увидел при вечернем освещении ее лицо и грустные, благодарные, испытующие глаза, обращенные на него, то почувствовал беспокойство и подумал опять:

"А хорошо, что я тогда не женился ".

Он стал прощаться.

- Вы не имеете никакого римского права уезжать без ужина, - говорил Иван Петрович, провожая его. - Это с вашей стороны весьма перпендикулярно. А ну -ка, изобрази ! - сказал он, обращаясь в передней к Паве.

Пава, уже не мальчик, а молодой человек с усами, стал в позу, поднял вверх руку и сказал трагическим голосом:

Всё это раздражало Старцева. Садясь в коляску и глядя на темный дом и сад, которые были ему так милы и дороги когда -то, он вспомнил всё сразу - и романы Веры Иосифовны, и шумную игру Котика, и остроумие Ивана Петровича, и трагическую позу Павы, и подумал, что если самые талантливые люди во всем городе так бездарны, то каков же должен быть город.

Через три дня Пава принес письмо от Екатерины Ивановны.

"Вы не едете к нам. Почему ? - писала она. - Я боюсь, что Вы изменились к нам; я боюсь, и мне страшно от одной мысли об этом. Успокойте же меня, приезжайте и скажите, что всё хорошо.

Мне необходимо поговорить с Вами. Ваша Е. Т."

Он прочел это письмо, подумал и сказал Паве:

- Скажи, любезный, что сегодня я не могу ехать, я очень занят. Приеду, скажи, так, дня через три.

Но прошло три дня, прошла неделя, а он всё не ехал. Как -то, проезжая мимо дома Туркиных, он вспомнил, что надо бы заехать хоть на минутку, но подумал и. не заехал.

Нажмите, чтобы узнать подробности

В ряде случаев в приведенных ниже текстах возможна вариативная постановка знаков препинания. В таком случае вариативный знак препинания дан в скобках.

Увядающие (цветы), умалять (заслуги), зелёная озимь, ощи­пать (курицу), свет слепил, слезать (с печи), старожил (посёлка), посвятить (стихи), премудрый пескарь, щипать (лучину), покарать (преступника), запевать (песню), скрепить (документ печатью), угодить (начальству), нельзя обижать (детей), разредить (морковь), отворить (дверь), посветить (фонарём), приласкать (ребёнка), сторожил (сарай), развевается (флаг), умолять (о помощи), уда­рился оземь, новый халат, издать распоряжение, построить ша­лаш, слепить (снежок), обежать (дом вокруг), покорить (чужую страну), запивать (таблетку), накалить (иглу на огне), примирил (бывших врагов).

Чертёж, измениться, достижение, задевать, потемнел, спешить, трепещет, запинаться, снижать, вершина, защищать, помещать, подстегнуть, клевать, протекает, удивление, исчезновение, жилище, затмевает, зеленеет.

Бороться, новизна, обобщение, молчать, проводник, воплоще­ние, осаждать, орошение, управляться, хотелось, огорчается, сплотился, протоптал, знакомство, повторить, скосить, подстав­лять, пропадать, классический, голодание, красота, обломиться.

Размягчить, мякина, растерзать, принижать, потрясение, отя­гощать, распорядиться, оглянуться, объявление, рябина, снаряже­ние, протянуть, клянётся, размечтаться, присягать, предвещать, появление, привязаться, запрягать, расстегнуть.

Обежать (пруд), скрипел (пером), слезает (с дерева), ощипал (курицу), развевается (флаг), слизал (пенки), щипать (лучину), запевал (песню), слепил (снежок), утешать (в беде), примирил (врагов), (взошла) озимь, развивается (ребёнок), обежал (вокруг дома), (ударил) оземь, скрепил (договор печатью), примерять (костюм).

Горячая молитва, угодил (начальнику), старожил (посёлка), весенняя пора, покарать (врага), отворить (калитку), наколол (дров), прославлять (труд), полоскать (горло), благословил (де­тей), водные пары, умалять (успехи), угадать (номер), накалил (утюг), поласкать (ребёнка), сторожил (дом), отварил (яйцо), по­корить (врага), укротить (хищника).

Зацепиться (за ветку), увядают (цветы), пристежной (ворот­ник), чистота (в доме), посвящение (стихотворения), разрядил (ружьё), затяжной (прыжок), разредил (редиску на грядке), наря­дился (на бал), защищал (страну), потрясти (дерево), посветил (фонариком), очаровательный (ребёнок), увидать (друга), поста­вить запятую, сорвать рябину, частота (колебаний), просвещение (народа), зарядил (дождик), посвящение (в сан).

Помилосердствовать, обличение негодяя, благодарение, осведо­митель, сокровенный, поразительно, олицетворение, поглощать (пищу), (земля) обетованная, сопровождение, рассчитать, детво­ра, распорядитель, навевать (скуку), удесятерённый, обитатель, предвосхищать (событие), спряжение (глагола), седок, распевать частушки, завизировать (документ), ошельмовать, недостижимый, преодолеть, сострадание, сидеть (на стуле), осенить (себя крес­том), патологический, повязать косынку, вычеты, ребёнок разви­вается.

Палата, облако, абажур, жаргон, калач, кобура, фасад, эстакада, паломник, хорошо, собака, бордовый, багор, тормоза, багряный, багровый, экскаватор, транспортёр, моральный, лачуга, шалаш, конура, жонглировать, палач, нотариальный, бахрома, фонарь.

Вереница, период, поликлиника, бечёвка, университет, бензин, бидон, пескарь, стипендия, эликсир, президиум, бетон, дезинфек­ция, дисциплина, мачеха, лелеять, вкусная ветчина, манифест, свирепый, десант, веранда, библиотека, минимум, легенда, лимит, серпантин.

Паритет, вереница, сковорода, продюсер, вестибюль, палисад­ник, вентиляция, росомаха, скомпоновать, наваждение, винегрет, гастроном, делегация, бакалея, караван, серпантин, филигранный, хрестоматия, сертификат, скипидар, серенада, фимиам, папорот­ник, пропаганда, манифест, гардероб, катастрофа, панорама, ко­ридор, магистраль, параллель, патриотизм, тавтология, терапевт, эмансипация.

Периферия, ветеринар, темпераментный, компрометировать, сентиментальный, симпозиум, цивилизация, церемониальный, корреспондент, мемориал, коэффициент, квалификация, карика­тура, деликатесный, мелиорация, линолеум, рефрижератор.

Аспирантам увеличили стипендию, проживал на периферии, громадный корабль показался на горизонте, аморальный посту­пок, привилегированное сословие дворян, картины находились в галерее, старожил посёлка отдыхал в палисаднике, волосы раз­вевались на ветру, багровые и багряные тона соседствуют на кар­тине, автор этого романа любит олицетворения, отварить карто­фель, дождь зарядил в понедельник к вечеру, третейский суд не оправдал рецидивиста, облокотиться на колонну, компоненты этого лекарства нельзя заменить, листья папоротника развевались на сильном ветру, вереница всадников тянулась несколько минут, сорвать рябиновую гроздь для украшения террасы, поэтесса была очаровательна и восхитительна в бордовом платье, фасад здания был аккуратно выкрашен лиловой краской, писатель с удесяте­рённым усердием взялся за эпилог романа, пассивно следить за раз­вивающимися событиями.

1) У самой дороги вспорхнул стрепет. 2) Мелькая крыльями и хвостом, он, залитый солнцем, походил на рыболовную блесну или на прудового мотылька, у которого, когда он мелькает над водой, крылья сливаются с усиками, и кажется, что усики растут у него спереди, и сзади, и с боков. 3) Дрожа в воздухе, как на­секомое, играя своей пестротой, стрепет поднялся высоко вверх по прямой линии, потом, вероятно испуганный облаком пыли, понёсся в сторону, и долго ещё было видно его мелькание. 4) А вот, встревоженный вихрем и не понимая, в чём дело, из тра­вы вылетел коростель. 5) Холмы всё ещё тонули в лиловой дали, и не было видно им конца; мелькал бурьян, булыжник, проноси­лись сжатые полосы, и всё те же грачи да коршун, солидно взма­хивающий крыльями, летали над степью. 6) Воздух всё больше застывал от зноя и тишины, покорная природа цепенела в мол­чании. 7) Заунывная песня то замирала, то опять проносилась в стоячем, душном воздухе, ручей монотонно журчал, лошади жевали, и время тянулось бесконечно, точно оно застыло и оста­новилось. 8) Егорушка' поднял голову и посоловевшими глазами поглядел впереди себя; лиловая даль, бывшая до сих пор непод­вижною, закачалась вместе с небом и понеслась куда-то ещё даль­ше. 9) Из холма, склеенного природой из громадных, уродливых камней, сквозь трубочку из болиголова, оставленную каким-то неведомым благодетелем, тонкой струйкой бежала вода. 10) Над осокой пролетели знакомые три бекаса, и в их писке слышались тревога и досада, что их согнали с ручья.

Направо сверкнула молния, и, точно отразившись в зеркале, она тотчас же снова сверкнула вдали. Егорушка приподнялся и посмотрел вокруг себя. Даль заметно почернела и уж чаще, чем каждую минуту, мигала бледным светом, как веками. Чернота её, точно от тяжести, склонялась вправо.

Налево, как будто кто чиркнул по небу спичкой, мелькнула бледная фосфорическая полоска и потухла. Послышалось, как где-то очень далеко кто-то прошёлся по железной крыше. Веро­ятно, по крыше шли босиком, потому что железо проворчало глухо.

Между далью и правым горизонтом мигнула молния и так ярко, что осветила часть степи и место, где ясное небо граничило с темнотой. Страшная туча надвигалась не спеша, сплошной мас­сой; на краю её, на периферии, висели чёрные лохмотья; точно такие же лохмотья, давя друг друга, громоздились на правом и на левом горизонте. Этот оборванный, разлохмаченный вид тучи придавал ей какое-то озорное выражение. Явственно и глухо проворчал гром. Егорушка быстро перекрестился и стал надевать пальто.

Расстилался, вытертый, отмирающий, приподниматься, зажи­галка, собирать, замер, подбираться, отпереть, словосочетание, проблески, принимать, вычитание, блистать, протирать, выжегший, почитать (старших), выберу, препираться, блестящий, начинать, продерусь, постелю, сочетать, занимательный, отберу, вытертый, замирать, зажигалка.

Расположение, загореться, пловчиха, изложение, Ростислав, соприкасаться, ростки, подгорелый, склониться, промочить (ноги), плавники, выросший, полог, озарить, зоревать, уровень, каса­тельная, ростовщик, выгореть, творец, заровнять (землю), Ростов, скачок, сравнить, сравнять (с землёй), выскочка, промокашка, коснулся, поклонился, расскакаться, пригореть, озарять, зарница, погорельцы, уровень, поплавок, уклониться, плавучесть, натворить, отрасль, преклоняться, непромокаемое, сравнение, ровесники, скачу, погорелец, горелки, касательная, поплавок, нагореть, плав­никовый, заросли, творить, приращение.

Блистательное предположение, расстилается по равнине, заря разгорается, преклоняться перед творцом блистательной пьесы, подскакать к зарослям блестящих камышей, принялся предлагать ровесникам отведать выращенные им овощи, замер на мгновение от озарившей меня блестящей мысли, заниматься сравнительным анализом, члены предложения, вычитать предлагаемую сумму, принимаю ваше предложение, принимать участие в судьбе начи­нающего драматурга, выровнять дорожку, в зарослях сирени, раз­беру сложное предложение и выберу из него относительные при­лагательные.

Читайте также: