О ком идет речь мыслитель автор философских писем участник отечественной войны 1812

Обновлено: 30.06.2024

Кому война, а кому — окно в Европу

Вырезать свое имя на теле русской мысли — для этого нужно быть блестящим интеллектуальным маньяком. Но как текст не существует без контекста, так и чаадаевским письменам не на чем было бы проступить, не будь того полотна, на котором развернулся его бескомпромиссный гений. Речь о состоянии русской мысли в первой трети XIX века.

Романтическая растворенность во всем передовом и европейском нередко сочеталась с известной долей наивности, переходящей в восторженность. Всё это уже тогда формировало ум Чаадаева холодным и скептическим.

Многих декабристов Чаадаев знал лично и был человеком одного с ними круга. Правда, не соглашался в выборе средств: например, отвергал насильственную смену власти. Этот факт, а также географическая удаленность от театра военно-политических действий во время самого восстания и спасли его от серьезных преследований: по возвращении на родину Чаадаева арестовали и допрашивали, но вскоре отпустили.

Нетрудно догадаться, что запечатлелось на душе у молодого франтоватого философа, уже порядком избалованного изысками Запада, по приезде на Родину. Вероятно, некоторая брезгливость. С корабля всеевропейской мысли — на бал идейной вторичности, отдающей самозабвенным плебейством. Сквозь звуки кадрили пробивается лязг закручивающихся гаек. Это было самое начало николаевской эпохи: молодой император еще не получил прозвище Палкин, но уже вступал в свою реакционную мощь. Основание легендарного Третьего отделения Императорской канцелярии для слежения за состоянием умов пришлось как раз на год возвращения Чаадаева.

Что касается местной публики и ее настроений — ко всему этому наш герой и раньше относился более чем снисходительно. Чего стоят его письма к Шеллингу.

Всего писем было восемь, при жизни опубликовано лишь одно. Пять из них, наиболее нагруженные религиозно-философским содержанием, обнаружились лишь в 1935 году.

Этим отчасти и объясняется некоторая однобокость в понимании того, что хотел сказать Чаадаев. Инерцию такого понимания мы преодолеваем до сих пор.


Некрополис

С 1829 года молодой философ начинает понемногу выходить в свет. Он посещает московские салоны и, конечно, знаменитый Английский клуб — один из центров общественно-политической жизни.

Здесь проступает тень того негодования, которое он вскоре обрушит на Россию в целом.

У этого печального своеобразия были свои причины.

Вернее сказать, он концептуально докручивает некоторые из своих выводов, которые диалектически переходят в свое иное. И потому меняются на противоположные.

Существует целый корпус подобных текстов и цитат, отражающих лишь одно из умонастроений Чаадаева — самое мрачное.

Тем не менее возвращение было закономерным. Если дать себе труд посмотреть на личность Чаадаева целостно, не раздирая чаадаевский фрак на лоскутки хлестких афоризмов, — мотивации его катастрофического недовольства раскрываются совсем с иной стороны.

В первую очередь — с метафизической. И здесь начинается то усложнение чаадаевских мыслей, которого современный политический контекст вместить зачастую не может. Известный историк русской философии В. В. Зеньковского говорил:

Поэтому прежде всего стоит обратиться к истокам его прозрений.

Попробуем разобраться, что он имел в виду и как это связано с его политическим бунтарством. Начнем с антропологии.

Социальность понимается Чаадаевым отнюдь не инструментально — не как набор опций для развития индивида. Он идет дальше, природа социальности — глубоко духовна.

Грех обособленчества

Чаадаевская интеллектуальная интуиция завязана на антииндивидуалистическом миропонимании.

С этими симпатиями связан главный упрек Чаадаева в адрес современной ему цивилизации: в ней подорван принцип единства. С одной стороны, нарушен здравый коллективизм между личностями внутри нации, с другой — нации также враждуют между собой. Таким образом, социальная утопия Чаадаева носит принципиально коллективистский характер.

Воплощение Царства Божия

В социальном плане божественная сила проявляет себя в истории. История — наличная форма божественного бытия. А человек творчески привносит в нее актуальное содержание.

Как уже отмечалось, историософские искания философа отмечены умеренным провиденциализмом — установкой на божественную предопределенность хода истории. Всё в ней прежде промыслено Богом и уже затем — свершается. Цель истории, по Чаадаеву, — Царство Божие. Но оно берется историческим усилием человека.

Трепет Чаадаева перед Европой — это трепет перед ее обширной религиозной традицией, которая стала возможной благодаря единой и единящей Церкви.

Но что же тогда Россия? Что Бог задумал о ней? Чаадаев констатирует, что по какой-то неведомой причине Россия не вписывается во всеобщий исторический процесс.

В том же 1835 году в тех же письмах к Тургеневу западник Чаадаев — эталон дендизма, либерал из либералов — по сути прописывает манифест славянофильства.

Всё великое приходило из пустыни

Политико-метафизические рассуждения Чаадаева послужат отправной точкой для многих позднейших поисков отечественных интеллектуалов. Так, его понимание свободы — предвестье метафизических ходов позднего Вл. Соловьева. А мысли о специфике России — не только предвосхищение славянофильских концептуальных построений.

Отсюда рукой подать и до пушкинской речи о русской всеотзывчивости Ф. М. Достоевского — фигуры правоконсервативного толка, почвенника, чуждого всякого западничества.

Но — натура противоречивая и ироничная — Чаадаев позволял себе быть и вне любых корпоративных позиций. Быть свободным, а зачастую — холодно-циничным и даже глумливым. Да и был бы он без этого — Чаадаевым?

Старых барынь духовник,
Маленький аббатик,
Что в гостиных бить привык
В маленький набатик.

Если же говорить о Чаадаеве всерьез, то стоит задаться следующим вопросом: как при очевидных славянофильских интенциях стало возможно фанатичное западничество?

Русское ожидание

По-видимому, секрет кроется в сложносочиненной психологии личности русского радикала вообще. По Гегелю (а им зачитывалось не одно поколение отечественных интеллектуалов), дух есть отрицание наличного бытия по преимуществу. В этом — суть его, духа, деятельного развития. Там, где дух, там всегда — мироотрицание, преодоление условностей наличного. Нетрудно догадаться, что наличным бытием для русских интеллектуалов являлась русская жизнь — со всеми ее изломами и вывихами.

И в этом свете Чаадаев предстает абсолютно адекватным тому социальному порядку, которому от него так доставалось. О нем хорошо сказано у Бердяева — блестящего портретиста русской интеллигенции:

Следуя себе, он еще не раз опрокинет многие из своих убеждений, вернется к ним на новом вираже и откажется опять. Всё отмеренное ему время вплоть до кончины в 1856 году его взгляды будут импульсивно эволюционировать: Чаадаев успеет отвергнуть Гегеля и воспламениться Гегелем, углубиться в христианство и охладеть к нему, разочароваться в России и вновь проникнуться к ней (и да — снова разочароваться).

В своих исканиях он пройдет по кромке рационального и иррационального, мистического и практического, религиозного и научного идеалов — не отдавшись до конца ни одному из них.

И в главном останется верен в себе — разоблачитель навязчивых иллюзий, обладатель тончайшего чутья ко всякой полуправде — Чаадаев не позволит ни одному из своих убеждений убедить себя окончательно, заглушить жажду поиска. Он пройдет по жизни великим скептиком и парадоксалистом, воплощенным стремлением к истине — без права на покой, без права на забвение.

VATNIKSTAN рас­ска­зы­ва­ет о жиз­ни рус­ско­го фило­со­фа, кото­рый был объ­яв­лен сума­сшед­шим, но чей един­ствен­ный опуб­ли­ко­ван­ный при жиз­ни труд послу­жил ката­ли­за­то­ром идей­но­го рас­ко­ла запад­ни­ков и сла­вя­но­фи­лов, и зало­жил осно­вы фило­со­фии в нашей стране.

Детские и юношеские годы


Герб дво­рян­ско­го рода Чаадаевых

К сожа­ле­нию, семей­но­му сча­стью не суж­де­но было слу­чить­ся. Отец Пет­ра Яко­вле­ви­ча умер на сле­ду­ю­щий год после его рож­де­ния, а мать — в 1797 году. Чаа­да­е­ву испол­ни­лось все­го три года. Бра­тьев из Ниже­го­род­ской губер­нии в Моск­ву забра­ла тёт­ка — княж­на Анна Михай­лов­на Щер­ба­то­ва, кото­рая вос­пи­ты­ва­ла маль­чи­ков с мате­рин­ской любо­вью и лас­кой, окру­жив их, как пола­га­ет­ся, огром­ным коли­че­ством нянек и гувер­нё­ров. Фак­ти­че­ским опе­ку­ном бра­тьев стал Дмит­рий Михай­ло­вич Щер­ба­тов. Его сын, Иван Щер­ба­тов, в буду­щем ста­нет чле­ном Сою­за бла­го­ден­ствия, а после вос­ста­ния Семё­нов­ско­го пол­ка в 1820 году будет аре­сто­ван по подо­зре­нию в орга­ни­за­ции бун­та, раз­жа­ло­ван в сол­да­ты и отправ­лен на Кав­каз, где в 1829 году погибнет.

В доме Щер­ба­то­вых Чаа­да­ев полу­чил бле­стя­щее свет­ское обра­зо­ва­ние. Сре­ди его учи­те­лей были декан фило­соф­ско­го факуль­те­та Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та про­фес­сор Пётр Ива­но­вич Стра­хов, гума­ни­та­рий и биб­лио­граф про­фес­сор Иоган Буле, про­фес­сор поли­ти­че­ских наук Хри­сти­ан Авгу­сто­вич Шлё­цер, про­фес­сор нату­раль­ной исто­рии Гри­го­рий Ива­но­вич Фишер[simple_tooltip content=‘Тарасов Б. Н. Моло­дой Чаа­да­ев: кни­ги и учи­те­ля // Аль­ма­нах биб­лио­фи­ла. М.: Кни­га, 1985. – 256 с.’]*[/simple_tooltip]. Пётр Яко­вле­вич вла­дел евро­пей­ски­ми язы­ка­ми и мог читать в ори­ги­на­ле про­из­ве­де­ния древ­них авто­ров на гре­че­ском и латыни.

Уже в юные годы Чаа­да­ев отли­чал­ся от сверст­ни­ков боль­шей серьёз­но­стью и само­сто­я­тель­но­стью. Миха­ил Ива­но­вич Жиха­рёв, даль­ний род­ствен­ник и био­граф Пет­ра Яко­вле­ви­ча, так опи­шет его в юные годы:


Пётр Чаа­да­ев, 1810‑е годы

Несмот­ря на всю свет­скость и пыш­ность обра­за жиз­ни в юно­сти, Пётр Яко­вле­вич был не по годам умён. Уже в под­рост­ко­вом воз­расте он увлёк­ся соби­ра­ни­ем биб­лио­те­ки, что поз­во­ли­ло быст­ро обре­сти попу­ляр­ность сре­ди мос­ков­ских буки­ни­стов и обза­ве­стись свя­зя­ми с зару­беж­ны­ми книготорговцами[simple_tooltip content=‘Лебедев А. А. Чаа­да­ев. М.: Мол. гвар­дия, 1965. – 270 с.’]*[/simple_tooltip]. У это­го юно­ши име­лись ред­чай­шие экзем­пля­ры и, веро­ят­но, кни­ги, запре­щён­ные цар­ской цензурой.

В 1808 году Пётр, Миха­ил и их дво­ю­род­ный брат Иван были при­ня­ты в Мос­ков­ский уни­вер­си­тет. Чаа­да­е­ву на момент поступ­ле­ния испол­ни­лось 14 лет. В уни­вер­си­тет­ские годы Пётр Яко­вле­вич заво­дит друж­бу с Алек­сан­дром Гри­бо­едо­вым, Ива­ном Сне­ги­рё­вым, Нико­ла­ем Тур­ге­не­вым, Миха­и­лом Мура­вьё­вым, Ива­ном Якуш­ки­ным и мно­ги­ми дру­ги­ми зна­ме­ни­ты­ми дея­те­ля­ми XIX века. Достой­ный пре­по­да­ва­тель­ский состав, атмо­сфе­ра това­ри­ще­ства и либе­раль­ные начи­на­ния Алек­сандра I сти­му­ли­ро­ва­ли моло­дых людей к заня­ти­ям нау­ка­ми, все­ля­ли надеж­ду на пре­крас­ное буду­щее. Это было вре­мя, когда сту­ден­че­ские круж­ки не были тай­ны­ми. Мно­гие из уни­вер­си­тет­ско­го окру­же­ния Чаа­да­е­ва оста­нут­ся ему дру­зья­ми на всю жизнь.


Иван Дмит­ри­е­вич Якуш­кин, друг Чаа­да­е­ва. Худож­ник Н. И. Уткин, 1816 год

Карьерные взлёты и падения

После уни­вер­си­те­та Чаа­да­е­ва жда­ла воен­ная служ­ба. Он вме­сте с бра­том в 1811 году всту­пил лейб-пра­пор­щи­ком в Семё­нов­ский полк, в кото­ром так­же слу­жи­ли их неко­то­рые уни­вер­си­тет­ские това­ри­щи. В Семё­нов­ском пол­ку Пётр Яко­вле­вич про­вёл всю Оте­че­ствен­ную вой­ну 1812 года, участ­во­вал в клю­че­вых сра­же­ни­ях, дошёл до Пари­жа, был награждён.

Воен­ная карье­ра Чаа­да­е­ва шла стре­ми­тель­но вверх, его бле­стя­щая репу­та­ция в обще­стве это­му рас­по­ла­га­ла. В 1817 году он был назна­чен адъ­ютан­том коман­ди­ра гвар­дей­ско­го кор­пу­са гене­рал-адъ­ютан­та Илла­ри­о­на Васи­лье­ви­ча Василь­чи­ко­ва. Нача­ли ходить слу­хи, что сам импе­ра­тор Алек­сандр I хочет про­из­ве­сти моло­до­го офи­це­ра в свои адъ­ютан­ты. Всё тот же Миха­ил Жиха­рёв писал:


Порт­рет П. Я. Чаа­да­е­ва. Худож­ник И. Е. Вивьен, 1820‑е годы

Одна­ко судь­ба сло­жи­лась ина­че. В октяб­ре 1820 года взбун­то­вал­ся 1‑й бата­льон лейб-гвар­дии Семё­нов­ско­го пол­ка. Василь­чи­ков отправ­ля­ет Чаа­да­е­ва для подроб­но­го докла­да к импе­ра­то­ру в Троп­пау, где тот нахо­дил­ся на кон­грес­се. Через пол­то­ра меся­ца после этой поезд­ки Пётр Яко­вле­вич подал в отстав­ку и при­ка­зом от 21 фев­ра­ля 1821 года был уво­лен от служ­бы без обыч­но­го в таких слу­ча­ях про­из­вод­ства в сле­ду­ю­щий чин. Эта исто­рия, как и мно­гие пово­ро­ты био­гра­фии Чаа­да­е­ва, быст­ро оброс­ла сплет­ня­ми и леген­да­ми. Небы­ли­цы, буд­то бы Пётр Яко­вле­вич опоз­дал на при­ём из-за дол­гих при­го­тов­ле­ний или что он хотел очер­нить това­ри­щей из пол­ка, в кото­ром ранее слу­жил, пере­хо­ди­ли из уст в уста. Потре­бо­ва­лось нема­ло вре­ме­ни, что­бы иссле­до­ва­те­ли и био­гра­фы эти небы­ли­цы опро­верг­ли. Одна­ко и окон­ча­тель­но рас­крыть тай­ну до сих пор нико­му не удалось.

В этой исто­рии при­ме­ча­тель­ны два пись­ма. Пер­вое Пётр Яко­вле­вич напи­сал бра­ту Миха­и­лу 25 мар­та 1820 года. При­ве­дём нача­ло письма:

Вто­рое пись­мо Чаа­да­ев отпра­вил сво­ей тёт­ке Анне Михай­ловне Щер­ба­то­вой 2 янва­ря 1821 года. В нём он опи­сы­ва­ет сло­жив­шу­ю­ся ситу­а­цию, упо­ми­на­ет о лож­ных слу­хах, гово­рит о пре­зре­нии к Василь­чи­ко­ву. При­ве­дём неболь­шой, но при­ме­ча­тель­ный отрывок:

Извест­но, что пись­мо Щер­ба­то­вой было пере­хва­че­но вла­стя­ми. Либе­раль­ным уто­пи­ям при­шёл конец, в Евро­пе под покро­ви­тель­ством Свя­щен­но­го сою­за про­цве­та­ла реак­ция. На этом воен­ная и госу­дар­ствен­ная карье­ра пер­спек­тив­но­го моло­до­го чело­ве­ка обры­ва­ет­ся, начи­на­ет­ся новая стра­ни­ца в жиз­ни Чаа­да­е­ва, уже с дру­ги­ми взлё­та­ми и падениями.

От дендизма к декабризму

Все совре­мен­ни­ки Чаа­да­е­ва, вспо­ми­ная о нём, схо­дят­ся в одном — Пётр Яко­вле­вич был необы­чай­ной внеш­но­сти и умел утон­чён­но оде­вать­ся. Он был насто­я­щим ден­ди в эпо­ху, когда за костю­мом и мане­ра­ми скры­вал­ся недо­ступ­ный для глаз смысл, а ден­дизм имел окрас­ку роман­ти­че­ско­го бун­тар­ства. Сво­им костю­мом Чаа­да­ев выска­зы­вал про­тест свет­ско­му обще­ству, пре­зре­ние его пра­ви­лам пове­де­ния, свою отстра­нён­ность и индивидуальность[simple_tooltip content=‘Лотман Ю. М. Бесе­ды о рус­ской куль­ту­ре. ]*[/simple_tooltip]. Экс­тра­ва­гант­ность его пове­де­ния заклю­ча­лась в том, что он оде­вал­ся и вёл себя никак все. Вме­сто пыш­ных доро­гих наря­дов — про­стой, но утон­чён­ный костюм. Вме­сто празд­но­го вре­мя­пре­про­вож­де­ния в обще­стве — отстра­нён­ное наблю­де­ние. Совре­мен­ник фило­со­фа гово­рил о нём:

Чаа­да­ев позна­ко­мил­ся с Пуш­ки­ным в доме у Карам­зи­на в 1816 году. Фило­соф про­из­во­дил на юно­го поэта силь­ное впе­чат­ле­ние, меж­ду ними завя­за­лась друж­ба. Что­бы пере­дать при­стра­стия Евге­ния Оне­ги­на к моде, Алек­сандр Сер­ге­е­вич напишет:

С 1823 по 1826 годы Пётр Яко­вле­вич Чаа­да­ев путе­ше­ству­ет по Евро­пе. Он моти­ви­ру­ет отъ­езд состо­я­ни­ем здо­ро­вья и потреб­но­стью в лече­нии. Конеч­ной оста­нов­кой выби­ра­ет Швей­ца­рию. Одна­ко с само­го нача­ла отъ­ез­да его пла­ны посто­ян­но меня­ют­ся, быст­ро начи­на­ет ощу­щать­ся нехват­ка денег, и тянет домой. За годы пре­бы­ва­ния на Запа­де Чаа­да­ев побы­ва­ет в Англии, Фран­ции, Швей­ца­рии, Ита­лии и Германии.

В 1826 году он воз­вра­ща­ет­ся. В Брест-Литов­ске его аре­сто­вы­ва­ют по при­ка­зу Кон­стан­ти­на Пав­ло­ви­ча, кото­рый сра­зу доло­жил об этом Нико­лаю I. Чаа­да­е­ва подо­зре­ва­ли в при­част­но­сти к декаб­ри­стам, изъ­яли бума­ги и кни­ги. 26 авгу­ста с Пет­ра Яко­вле­ви­ча по пове­ле­нию Нико­лая I был снят подроб­ный допрос, взя­та под­пис­ка о неуча­стии в любых тай­ных обще­ствах. Через 40 дней его отпустили.

Уже во вре­мя путе­ше­ствия в пись­мах к бра­ту про­сле­жи­ва­ет­ся осо­бое вни­ма­ние к рели­ги­оз­ным вопро­сам Чаа­да­е­ва. В днев­ни­ке Ана­ста­сии Якуш­ки­ной за октябрь 1827 года есть запись о фило­со­фе той поры:

Пётр Чаа­да­ев посе­ля­ет­ся в под­мос­ков­ной деревне сво­ей тёт­ки в Дмит­ров­ском уез­де. Живёт уеди­нён­но, необ­щи­тель­но, мно­го чита­ет, обду­мы­ва­ет резуль­та­ты путе­ше­ствия, посте­пен­но зна­ко­мит­ся со сло­жив­шей­ся ситу­а­ци­ей в Рос­сии. За ним уста­но­ви­ли посто­ян­ный тай­ный поли­цей­ский надзор.


Город­ская усадь­ба Е. Г. Лева­ше­вой на Новой Бас­ман­ной. Совре­мен­ная фотография

Рус­ский поэт и эссе­ист Осип Ман­дель­штам точ­но под­ме­тил при­чи­ну попу­ляр­но­сти фигу­ры Чаадаева:

Денеж­ное поло­же­ние Пет­ра Яко­вле­ви­ча ухуд­ша­ет­ся, он пыта­ет­ся вер­нуть­ся на госу­дар­ствен­ную служ­бу, пишет пись­ма Василь­чи­ко­ву, Бен­кен­дор­фу и даже Нико­лаю I, пред­ла­га­ет свою кан­ди­да­ту­ру на пост мини­стра про­све­ще­ния, но отка­зы­ва­ет­ся от долж­но­сти в мини­стер­стве финансов.

В стрем­ле­нии опуб­ли­ко­вать­ся Чаа­да­е­ву помо­га­ют мно­гие его дру­зья. В том чис­ле и Алек­сандр Сер­ге­е­вич Пушкин.


Облож­ка жур­на­ла в 1833 году

Ста­тья дошла и до Нико­лая I, кото­рый, озна­ко­мив­шись с ней, заключил:


Порт­рет П. Я. Чаа­да­е­ва, 1840‑е годы

По мне­нию Чаа­да­е­ва, выход из это­го веч­но­го пре­бы­ва­ния в тем­но­те заклю­ча­ет­ся в рели­ги­оз­ном сли­я­нии с Запа­дом, то есть уста­нов­ле­нии духов­но­го еди­не­ния, Цар­ства Божье­го на земле.

Люб­лю отчиз­ну я, но стран­ною любовью!
Не побе­дит её рас­су­док мой.
Ни сла­ва, куп­лен­ная кровью,
Ни пол­ный гор­до­го дове­рия покой,
Ни тём­ной ста­ри­ны завет­ные преданья
Не шеве­лят во мне отрад­но­го мечтанья…


Над­гроб­ный камень на моги­ле Чаадаева

Читайте также: