О ком идет речь мыслитель автор философских писем участник отечественной войны 1812
Обновлено: 30.06.2024
Кому война, а кому — окно в Европу
Вырезать свое имя на теле русской мысли — для этого нужно быть блестящим интеллектуальным маньяком. Но как текст не существует без контекста, так и чаадаевским письменам не на чем было бы проступить, не будь того полотна, на котором развернулся его бескомпромиссный гений. Речь о состоянии русской мысли в первой трети XIX века.
Романтическая растворенность во всем передовом и европейском нередко сочеталась с известной долей наивности, переходящей в восторженность. Всё это уже тогда формировало ум Чаадаева холодным и скептическим.
Многих декабристов Чаадаев знал лично и был человеком одного с ними круга. Правда, не соглашался в выборе средств: например, отвергал насильственную смену власти. Этот факт, а также географическая удаленность от театра военно-политических действий во время самого восстания и спасли его от серьезных преследований: по возвращении на родину Чаадаева арестовали и допрашивали, но вскоре отпустили.
Нетрудно догадаться, что запечатлелось на душе у молодого франтоватого философа, уже порядком избалованного изысками Запада, по приезде на Родину. Вероятно, некоторая брезгливость. С корабля всеевропейской мысли — на бал идейной вторичности, отдающей самозабвенным плебейством. Сквозь звуки кадрили пробивается лязг закручивающихся гаек. Это было самое начало николаевской эпохи: молодой император еще не получил прозвище Палкин, но уже вступал в свою реакционную мощь. Основание легендарного Третьего отделения Императорской канцелярии для слежения за состоянием умов пришлось как раз на год возвращения Чаадаева.
Что касается местной публики и ее настроений — ко всему этому наш герой и раньше относился более чем снисходительно. Чего стоят его письма к Шеллингу.
Всего писем было восемь, при жизни опубликовано лишь одно. Пять из них, наиболее нагруженные религиозно-философским содержанием, обнаружились лишь в 1935 году.
Этим отчасти и объясняется некоторая однобокость в понимании того, что хотел сказать Чаадаев. Инерцию такого понимания мы преодолеваем до сих пор.
Некрополис
С 1829 года молодой философ начинает понемногу выходить в свет. Он посещает московские салоны и, конечно, знаменитый Английский клуб — один из центров общественно-политической жизни.
Здесь проступает тень того негодования, которое он вскоре обрушит на Россию в целом.
У этого печального своеобразия были свои причины.
Вернее сказать, он концептуально докручивает некоторые из своих выводов, которые диалектически переходят в свое иное. И потому меняются на противоположные.
Существует целый корпус подобных текстов и цитат, отражающих лишь одно из умонастроений Чаадаева — самое мрачное.
Тем не менее возвращение было закономерным. Если дать себе труд посмотреть на личность Чаадаева целостно, не раздирая чаадаевский фрак на лоскутки хлестких афоризмов, — мотивации его катастрофического недовольства раскрываются совсем с иной стороны.
В первую очередь — с метафизической. И здесь начинается то усложнение чаадаевских мыслей, которого современный политический контекст вместить зачастую не может. Известный историк русской философии В. В. Зеньковского говорил:
Поэтому прежде всего стоит обратиться к истокам его прозрений.
Попробуем разобраться, что он имел в виду и как это связано с его политическим бунтарством. Начнем с антропологии.
Социальность понимается Чаадаевым отнюдь не инструментально — не как набор опций для развития индивида. Он идет дальше, природа социальности — глубоко духовна.
Грех обособленчества
Чаадаевская интеллектуальная интуиция завязана на антииндивидуалистическом миропонимании.
С этими симпатиями связан главный упрек Чаадаева в адрес современной ему цивилизации: в ней подорван принцип единства. С одной стороны, нарушен здравый коллективизм между личностями внутри нации, с другой — нации также враждуют между собой. Таким образом, социальная утопия Чаадаева носит принципиально коллективистский характер.
Воплощение Царства Божия
В социальном плане божественная сила проявляет себя в истории. История — наличная форма божественного бытия. А человек творчески привносит в нее актуальное содержание.
Как уже отмечалось, историософские искания философа отмечены умеренным провиденциализмом — установкой на божественную предопределенность хода истории. Всё в ней прежде промыслено Богом и уже затем — свершается. Цель истории, по Чаадаеву, — Царство Божие. Но оно берется историческим усилием человека.
Трепет Чаадаева перед Европой — это трепет перед ее обширной религиозной традицией, которая стала возможной благодаря единой и единящей Церкви.
Но что же тогда Россия? Что Бог задумал о ней? Чаадаев констатирует, что по какой-то неведомой причине Россия не вписывается во всеобщий исторический процесс.
В том же 1835 году в тех же письмах к Тургеневу западник Чаадаев — эталон дендизма, либерал из либералов — по сути прописывает манифест славянофильства.
Всё великое приходило из пустыни
Политико-метафизические рассуждения Чаадаева послужат отправной точкой для многих позднейших поисков отечественных интеллектуалов. Так, его понимание свободы — предвестье метафизических ходов позднего Вл. Соловьева. А мысли о специфике России — не только предвосхищение славянофильских концептуальных построений.
Отсюда рукой подать и до пушкинской речи о русской всеотзывчивости Ф. М. Достоевского — фигуры правоконсервативного толка, почвенника, чуждого всякого западничества.
Но — натура противоречивая и ироничная — Чаадаев позволял себе быть и вне любых корпоративных позиций. Быть свободным, а зачастую — холодно-циничным и даже глумливым. Да и был бы он без этого — Чаадаевым?
Старых барынь духовник,
Маленький аббатик,
Что в гостиных бить привык
В маленький набатик.
Если же говорить о Чаадаеве всерьез, то стоит задаться следующим вопросом: как при очевидных славянофильских интенциях стало возможно фанатичное западничество?
Русское ожидание
По-видимому, секрет кроется в сложносочиненной психологии личности русского радикала вообще. По Гегелю (а им зачитывалось не одно поколение отечественных интеллектуалов), дух есть отрицание наличного бытия по преимуществу. В этом — суть его, духа, деятельного развития. Там, где дух, там всегда — мироотрицание, преодоление условностей наличного. Нетрудно догадаться, что наличным бытием для русских интеллектуалов являлась русская жизнь — со всеми ее изломами и вывихами.
И в этом свете Чаадаев предстает абсолютно адекватным тому социальному порядку, которому от него так доставалось. О нем хорошо сказано у Бердяева — блестящего портретиста русской интеллигенции:
Следуя себе, он еще не раз опрокинет многие из своих убеждений, вернется к ним на новом вираже и откажется опять. Всё отмеренное ему время вплоть до кончины в 1856 году его взгляды будут импульсивно эволюционировать: Чаадаев успеет отвергнуть Гегеля и воспламениться Гегелем, углубиться в христианство и охладеть к нему, разочароваться в России и вновь проникнуться к ней (и да — снова разочароваться).
В своих исканиях он пройдет по кромке рационального и иррационального, мистического и практического, религиозного и научного идеалов — не отдавшись до конца ни одному из них.
И в главном останется верен в себе — разоблачитель навязчивых иллюзий, обладатель тончайшего чутья ко всякой полуправде — Чаадаев не позволит ни одному из своих убеждений убедить себя окончательно, заглушить жажду поиска. Он пройдет по жизни великим скептиком и парадоксалистом, воплощенным стремлением к истине — без права на покой, без права на забвение.
VATNIKSTAN рассказывает о жизни русского философа, который был объявлен сумасшедшим, но чей единственный опубликованный при жизни труд послужил катализатором идейного раскола западников и славянофилов, и заложил основы философии в нашей стране.
Детские и юношеские годы
Герб дворянского рода Чаадаевых
К сожалению, семейному счастью не суждено было случиться. Отец Петра Яковлевича умер на следующий год после его рождения, а мать — в 1797 году. Чаадаеву исполнилось всего три года. Братьев из Нижегородской губернии в Москву забрала тётка — княжна Анна Михайловна Щербатова, которая воспитывала мальчиков с материнской любовью и лаской, окружив их, как полагается, огромным количеством нянек и гувернёров. Фактическим опекуном братьев стал Дмитрий Михайлович Щербатов. Его сын, Иван Щербатов, в будущем станет членом Союза благоденствия, а после восстания Семёновского полка в 1820 году будет арестован по подозрению в организации бунта, разжалован в солдаты и отправлен на Кавказ, где в 1829 году погибнет.
В доме Щербатовых Чаадаев получил блестящее светское образование. Среди его учителей были декан философского факультета Московского университета профессор Пётр Иванович Страхов, гуманитарий и библиограф профессор Иоган Буле, профессор политических наук Христиан Августович Шлёцер, профессор натуральной истории Григорий Иванович Фишер[simple_tooltip content=‘Тарасов Б. Н. Молодой Чаадаев: книги и учителя // Альманах библиофила. М.: Книга, 1985. – 256 с.’]*[/simple_tooltip]. Пётр Яковлевич владел европейскими языками и мог читать в оригинале произведения древних авторов на греческом и латыни.
Уже в юные годы Чаадаев отличался от сверстников большей серьёзностью и самостоятельностью. Михаил Иванович Жихарёв, дальний родственник и биограф Петра Яковлевича, так опишет его в юные годы:
Пётр Чаадаев, 1810‑е годы
Несмотря на всю светскость и пышность образа жизни в юности, Пётр Яковлевич был не по годам умён. Уже в подростковом возрасте он увлёкся собиранием библиотеки, что позволило быстро обрести популярность среди московских букинистов и обзавестись связями с зарубежными книготорговцами[simple_tooltip content=‘Лебедев А. А. Чаадаев. М.: Мол. гвардия, 1965. – 270 с.’]*[/simple_tooltip]. У этого юноши имелись редчайшие экземпляры и, вероятно, книги, запрещённые царской цензурой.
В 1808 году Пётр, Михаил и их двоюродный брат Иван были приняты в Московский университет. Чаадаеву на момент поступления исполнилось 14 лет. В университетские годы Пётр Яковлевич заводит дружбу с Александром Грибоедовым, Иваном Снегирёвым, Николаем Тургеневым, Михаилом Муравьёвым, Иваном Якушкиным и многими другими знаменитыми деятелями XIX века. Достойный преподавательский состав, атмосфера товарищества и либеральные начинания Александра I стимулировали молодых людей к занятиям науками, вселяли надежду на прекрасное будущее. Это было время, когда студенческие кружки не были тайными. Многие из университетского окружения Чаадаева останутся ему друзьями на всю жизнь.
Иван Дмитриевич Якушкин, друг Чаадаева. Художник Н. И. Уткин, 1816 год
Карьерные взлёты и падения
После университета Чаадаева ждала военная служба. Он вместе с братом в 1811 году вступил лейб-прапорщиком в Семёновский полк, в котором также служили их некоторые университетские товарищи. В Семёновском полку Пётр Яковлевич провёл всю Отечественную войну 1812 года, участвовал в ключевых сражениях, дошёл до Парижа, был награждён.
Военная карьера Чаадаева шла стремительно вверх, его блестящая репутация в обществе этому располагала. В 1817 году он был назначен адъютантом командира гвардейского корпуса генерал-адъютанта Иллариона Васильевича Васильчикова. Начали ходить слухи, что сам император Александр I хочет произвести молодого офицера в свои адъютанты. Всё тот же Михаил Жихарёв писал:
Портрет П. Я. Чаадаева. Художник И. Е. Вивьен, 1820‑е годы
Однако судьба сложилась иначе. В октябре 1820 года взбунтовался 1‑й батальон лейб-гвардии Семёновского полка. Васильчиков отправляет Чаадаева для подробного доклада к императору в Троппау, где тот находился на конгрессе. Через полтора месяца после этой поездки Пётр Яковлевич подал в отставку и приказом от 21 февраля 1821 года был уволен от службы без обычного в таких случаях производства в следующий чин. Эта история, как и многие повороты биографии Чаадаева, быстро обросла сплетнями и легендами. Небылицы, будто бы Пётр Яковлевич опоздал на приём из-за долгих приготовлений или что он хотел очернить товарищей из полка, в котором ранее служил, переходили из уст в уста. Потребовалось немало времени, чтобы исследователи и биографы эти небылицы опровергли. Однако и окончательно раскрыть тайну до сих пор никому не удалось.
В этой истории примечательны два письма. Первое Пётр Яковлевич написал брату Михаилу 25 марта 1820 года. Приведём начало письма:
Второе письмо Чаадаев отправил своей тётке Анне Михайловне Щербатовой 2 января 1821 года. В нём он описывает сложившуюся ситуацию, упоминает о ложных слухах, говорит о презрении к Васильчикову. Приведём небольшой, но примечательный отрывок:
Известно, что письмо Щербатовой было перехвачено властями. Либеральным утопиям пришёл конец, в Европе под покровительством Священного союза процветала реакция. На этом военная и государственная карьера перспективного молодого человека обрывается, начинается новая страница в жизни Чаадаева, уже с другими взлётами и падениями.
От дендизма к декабризму
Все современники Чаадаева, вспоминая о нём, сходятся в одном — Пётр Яковлевич был необычайной внешности и умел утончённо одеваться. Он был настоящим денди в эпоху, когда за костюмом и манерами скрывался недоступный для глаз смысл, а дендизм имел окраску романтического бунтарства. Своим костюмом Чаадаев высказывал протест светскому обществу, презрение его правилам поведения, свою отстранённость и индивидуальность[simple_tooltip content=‘Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. ]*[/simple_tooltip]. Экстравагантность его поведения заключалась в том, что он одевался и вёл себя никак все. Вместо пышных дорогих нарядов — простой, но утончённый костюм. Вместо праздного времяпрепровождения в обществе — отстранённое наблюдение. Современник философа говорил о нём:
Чаадаев познакомился с Пушкиным в доме у Карамзина в 1816 году. Философ производил на юного поэта сильное впечатление, между ними завязалась дружба. Чтобы передать пристрастия Евгения Онегина к моде, Александр Сергеевич напишет:
С 1823 по 1826 годы Пётр Яковлевич Чаадаев путешествует по Европе. Он мотивирует отъезд состоянием здоровья и потребностью в лечении. Конечной остановкой выбирает Швейцарию. Однако с самого начала отъезда его планы постоянно меняются, быстро начинает ощущаться нехватка денег, и тянет домой. За годы пребывания на Западе Чаадаев побывает в Англии, Франции, Швейцарии, Италии и Германии.
В 1826 году он возвращается. В Брест-Литовске его арестовывают по приказу Константина Павловича, который сразу доложил об этом Николаю I. Чаадаева подозревали в причастности к декабристам, изъяли бумаги и книги. 26 августа с Петра Яковлевича по повелению Николая I был снят подробный допрос, взята подписка о неучастии в любых тайных обществах. Через 40 дней его отпустили.
Уже во время путешествия в письмах к брату прослеживается особое внимание к религиозным вопросам Чаадаева. В дневнике Анастасии Якушкиной за октябрь 1827 года есть запись о философе той поры:
Пётр Чаадаев поселяется в подмосковной деревне своей тётки в Дмитровском уезде. Живёт уединённо, необщительно, много читает, обдумывает результаты путешествия, постепенно знакомится со сложившейся ситуацией в России. За ним установили постоянный тайный полицейский надзор.
Городская усадьба Е. Г. Левашевой на Новой Басманной. Современная фотография
Русский поэт и эссеист Осип Мандельштам точно подметил причину популярности фигуры Чаадаева:
Денежное положение Петра Яковлевича ухудшается, он пытается вернуться на государственную службу, пишет письма Васильчикову, Бенкендорфу и даже Николаю I, предлагает свою кандидатуру на пост министра просвещения, но отказывается от должности в министерстве финансов.
В стремлении опубликоваться Чаадаеву помогают многие его друзья. В том числе и Александр Сергеевич Пушкин.
Обложка журнала в 1833 году
Статья дошла и до Николая I, который, ознакомившись с ней, заключил:
Портрет П. Я. Чаадаева, 1840‑е годы
По мнению Чаадаева, выход из этого вечного пребывания в темноте заключается в религиозном слиянии с Западом, то есть установлении духовного единения, Царства Божьего на земле.
Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит её рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни тёмной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья…
Надгробный камень на могиле Чаадаева
Читайте также: