Кто имеет право добывать нефть в россии

Обновлено: 02.07.2024

Эту статью могут комментировать только участники сообщества.
Вы можете вступить в сообщество одним кликом по кнопке справа.

Мы привыкли с советского времени, что природные ресурсы находятся в общенародной собственности. Но вот мало кто заметил в 1993, голосуя за принятие Конституции РФ, что есть там небольшой "нюансик". — нефть в России может находится ". в частной, государственной, муниципальной и иных формах собственности [читайте — в частной собственности] . " /Конституция РФ, статья 9.2/.

А вот в Норвегии нефть объявлена достоянием народа, как и все природные ресурсы страны.

Так всё же — в России нефть народная или частная? Предлагаю подумать над этим на примере цены бензина для граждан Норвегии и России.

В России бензин стоит примерно 35 рублей, в Норвегии — примерно 100 рублей. Но средняя зарплата в Норвегии примерно 200'000 рублей (3300$ после уплаты налога), а в России — порядка 30'000 (без вычета НДФЛ), то есть, всяко в 7 раз меньше. Таким образом "норвежская" цена бензина в России была бы равна 5-ти рублям.
Цифры приведены примерные, но разница уж больно очевидна — для норвежцев бензин в несколько раз дешевле, чем для россиян.

- В США на Аляске житель этой северной территории получает по 1 тыс. $ в месяц только от того, что в штате добывается золото! На Аляске создан специальный нефтяной фонд, на счету которого 30 млрд. $. Из этого фонда ежегодно населению штата выдаются дивиденды.

- В Арабских эмиратах новорожденному детство обеспечено суммой в 150 тыс. $ отчислений от продажи нефти.

- В Кувейте каждому новорожденному государство открывает банковский счет в размере 3 тыс. $, представляет гражданам беспроцентный кредит на сумму 220 тыс. $, для строительства жилья. Кроме того, правительство выдает ежемесячное пособие в размере 170 $ каждому несовершеннолетнему, и 300 $ выплачивается каждой домохозяйке. Образование в этой стране бесплатное.

- В Саудовской Аравии правительство перечисляет 10 тыс. $ на счет каждого новорожденного, безвозмездно выдает 80 тыс. $ на приобретение жилья, 13 тыс. $ каждому выпускнику ВУЗа. Медицина и образование в этой стране являются бесплатными за счет нефтяных доходов.

В тоже самое время в России все доходы от продажи природных богатств проходят мимо кошельков российских граждан.

Так объём средств получаемых от продажи нефти, газа и прочих недр земли и вывезенных за рубеж за 20 лет, составил около 10 трлн. $, где то около 70 000 $ на каждого гражданина России, а это около 200 тыс. $ на однодетную семью, 140 тыс. $ на семью из 2 пенсионеров.

Помимо этого по 250000$ на человека приходится за многочисленные рудники, нефте -и газопромыслы и и другие природные богатства России. По гражданскому закону они принадлежат нам, гражданам России (ГК РФ, гл. 16 и др.) . Однако, на деле, всеми благами пользуются марксисты-олигархи, которые позволяют себе все о чём можно только мечтать, в то время, как законные собственники этих благ, живут в коммуналках и экономят копейки!

“Роснефть” отказывается платить в бюджет дивиденды по установленной правительством норме – половина чистой прибыли по Международной системе финансовой отчетности. Аргумент – “мы не госкомпания”. Формально контрольный пакет акций “Роснефти” не принадлежит россиянскому правительству, а контролируется некоей прослойкой под названием “Роснефтегаз”, совет директоров которой возглавляет все тот же глава “Роснефти” Сечин. То есть когда надо получать поддержку из бюджета и преференции “Роснефть” - это госкомпания, а когда платить дивиденды – уже таки нет.

В последний раз за 2015 год “Роснефть” заплатила своим акционерам дивиденды из расчета примерно 1 доллар за баррель добытого нефтяного эквивалента. Частные нефтяные компании РФ традиционно платили своим акционерам 2–3 доллара за баррель. Международные – еще больше: ExxonMobil – 8 долларов за баррель за 2015 год. Если бы “Роснефть” платила рыночные дивиденды хотя бы на уровне частных россиянских нефтедобытчиков, то на нынешний госпакет 50% плюс одна акция государство ежегодно получало бы почти 150 млрд рублей, на пакет в прошлогоднем объеме, до продажи консорциуму Glencore и Катарского инвестфонда – почти 200 млрд.

Если бы “Газпром” платил дивиденды похожего уровня, получилось бы не менее 220 млрд рублей в год. То есть почти полтриллиона только от двух крупнейших госкомпаний. Это более 10% общего объема годовых поступлений в Пенсионный фонд, меж тем как сегодня платежи “Роснефти” и “Газпрома” в этот фонд не превышают 3% - основная нагрузка по содержанию пенсионной системы взвалена на малые и средние предприятия.

Однако даже фактически выплачиваемые дивиденды далеко не в полном объеме попадают в бюджет. Уже упомянутый “Роснефтегаз”, владеющий помимо госпакета “Роснефти” еще и 11% акций “Газпрома”, перечислил в прошлом году в бюджет всего 30 млрд рублей дивидендов. Остальные доходы от акций госкомпаний этот посредник аккумулирует на своих счетах много лет, получая процентный доход от размещения этих денег в банках.

Отчетность компании-прослойки, возглавляемой путинским подельником давно перестали публиковать, но по независимым оценкам на счетах “Роснефтегаза” может находиться более 600 млрд рублей. Из этих средств “Роснефтегаз” доплатил государству за “приватизацию” 19,5% акций “Роснефти” в конце прошлого года, когда денег Glencore и Катарского инвестфонда не хватило до утвержденной правительством суммы поступлений от сделки. То есть в качестве “доходов от приватизации” учли средства, которые и так давно уже должны были оказаться в бюджете, если бы не существовало понятно зачем нужного “посредника” по аккумулированию государственных дивидендов под названием “Роснефтегаз”.

Помимо этого, качество менеджмента самой “Роснефти” вполне соответствует моральному облику управляющего этой структурой чекиста. Чего стоит одно лишь падение чистой прибыли вдвое по итогам 2016 года – оно не может быть объяснено снижением цен на нефть, так как выручка снизилась всего на 3%. Чистая прибыль “Роснефти” составила всего 2,8 млрд долларов за год. Exxon, добывающий на 20% меньше нефти и газа, приносит почти столько же чистой прибыли за квартал.

Неожиданное и резкое падение чистой прибыли лишило государство перспективы получить в этом году от “Роснефти” значительные дивиденды даже до того, как Сечин потребовал еще и разрешить ему не перечислять в бюджет положенные 50% от чистой прибыли по МСФО. На этом фоне “Роснефть” выпрашивает у государства то крупные налоговые льготы, например, в правительстве обсуждается поддержанное Минэнерго предложение предоставить компании 50% льготу по налогу на добычу полезных ископаемых для Самотлорского месторождения, где “Роснефть” добывает примерно десятую часть своей нефти. С “Газпромом” ситуация не лучше: компания платит в бюджет немногим более триллиона рублей налогов в год, в то время как нефтяная индустрия – более 5 триллионов.

Очевидно, что россиянские нефтегазовые гиганты являются частными лавочками Путина и его приятелей. Статус “государственных” они носят лишь для обоснования разнообразных льгот. Хотя именно у них можно было найти недостающие деньги и для Пенсионного фонда, и для снижения налоговой нагрузки на фонд оплаты труда. Только, разумеется, ничего этого не произойдет. Минфин уже затеял игру по повышению НДС, кремлевские олигархи продолжат купаться в нефтедолларах, а недостающие доходы бюджета будут взысканы, по традиции, с нищего населения.

Мы часто слышим вопрос, почему в стране, в которой есть все, которая по праву может считаться богатейшей страной в мире, народ нищий? По Конституции все недра, все природные ресурсы принадлежат народу, но почему-то он с них ничего не получает. Что же. Вопросы и тезисы вполне справедливые и уместные. Действительно, Россия экспортирует нефть, газ, уголь и много чего еще. Это факты, с которыми бессмысленно спорить. Равно как и то, что назвать наше население миллионерами – язык вряд ли повернется.

На этом ресурсе данные вопросы поднимались уже многократно, и, сделав выжимку, можно выделить следующие предложения тех, кто всем недоволен:

граждане России должны получать прямой доход от экспорта углеводородов;
НДФЛ для "простых смертных" нужно опустить до нуля, при этом для богатых поднять процентов до 30, а лучше до 50;

всех богатых раскулачить. При этом простых смертных, которые работают "в черную", трогать нельзя.

В данной статье давайте остановимся на первых двух тезисах.

Граждане России должны получать доход от продажи углеводородов

Мысль здравая. Давайте попробуем реализовать на практике, применив простейшие знания математики уровня 2-го класса. Итак, вводные: за 2019 год Россия отправила на экспорт 267,5 млн тонн нефти. Цена нефти по году в среднем была 45 долларов за баррель. Переведя литры в баррели и умножив на стоимость, получаем, что доход от продажи нефти в 2019 году составил 76 млрд долларов. Мы пока говорим только про сырую нефть, не трогая газ, нефтепродукты и прочее – это отдельные статьи доходов.

Теперь общую сумму выручки делим на население страны, т.е. примерно 150 млн, и получаем.

487 долларов на человека в год!

Нефть самая масштабная статья доходов, т.е. с нее выручка больше всего. Но давайте для простоты расчетов возьмем еще три статьи доходов, а именно нефтепродукты, газ и уголь в таком же объеме (хотя по факту он существенно ниже). Т.е. эту примерную сумму в 487 долларов – умножим на 4.

Итого мы получаем, что на каждого гражданина нашей страны должно приходиться порядка 1900 долларов в год! Весь 2019 год доллар был в среднем порядка 65 рублей. Т.е. каждый гражданин от мала до велика должен был получить в год примерно 120 000–130 000 рублей.

Неплохо, правда? Суммы солидные, и проходят мимо нас. Абыдна, слющщий.

Ой, кое-что забыли учесть. Стоимость добычи нефти и других ресурсов и стоимость транспортировки. Да, представляете, нефть сама из под земли в танкеры не прыгает, и в Европу не уходит. Стоимость именно добычи нефти в России примерно 10 долларов за баррель. Упс,

25%. Стоимость транспортировки еще 10%.

Мы не говорим о налогах, так как считаем, что полностью все деньги от экспорта принадлежат людям. Как-то несуразно получается: компания условно продала нефти на 1 млн долларов, этот миллион отдала людям, а потом еще из своего кармана доплатила налогов.

Итак, мы получаем, что на каждого гражданина приходится уже не 120 000–130 000 рублей в год, а 80 000–90 000. Тоже в принципе немало. 6500–7500 в месяц вроде как и деньги.

Считаем дальше: как было сказано выше, доходы от нефти самые большие. От газа, угля и прочего доходы меньше. Смело можно убирать еще 15–20%.

Итого мы получаем, что после вычета необходимых операционных расходов на каждого гражданина России приходится порядка 60 000 в год, или 5000 в месяц.

Все-таки деньги. Теперь возвращаемся в начало статьи и вспоминаем второй тезис касаемо налогов. Выполняем второе требование тех кто недоволен и НДФЛ понижаем до нуля.

Все ваши требования выполнены? Вы получили то, о чем просили? Нет! Богатых еще не раскулачили! Окей, раскулачим, в конце статьи и этот пункт разберу по полочкам.

Последствия ваших желаний и предлагаемых изменений

1. Ни одна больница больше не строится, ни один врач бесплатного приема не ведет. Вообще. От слова совсем. Анализ мочи – 500 рублей.
2. Бесплатных детских садов, школ, колледжей, институтов больше нет, за каждый учебный день платить!
3. Вводятся обязательные сборы на содержание скорой, полиции, пожарных, МЧС.
4. Проезд по любому участку асфальтированной дороги – платный. Да, даже в городе.
5. Пенсии, пособия по безработице, детские выплаты отменяются.
6. Армия - либо обязательные сборы на ее содержание, либо полный роспуск.

Автор, ты в своем уме?

Именно это вы хотите спросить. Да, я в своем уме и трезвый. Именно на нефтегазовые доходы и налоги содержится вся социальная инфраструктура. Вы просили нефтегазовые доходы отдать людям а налоги отменить. Все сделали ровно так, как вы просили! Вот только теперь возник вопрос, с чего платить зарплату пожарнику, врачу, воспитателю в детском саду, пенсию, за какие деньги построить дороги?

Раскулачить всех богатых

Вот решение вопроса! У нас же наворовали столько, что еще трем поколениям жить и не работать можно! Ну что же, давайте и тут посчитаем: возьмем просто астрономическую сумму в 50 млрд долларов. Это доход всех наших олигархов за пару лет (на слово "долларов" не забудьте обратить внимание при расчетах). Опять-таки, переведя доллары в рубли и разделив на количество населения, получим цифру примерно в 22 000 рублей.

Вот только здесь учтите, что эта сумма будет разовая! Т.е. на следующий месяц вы опять задумаетесь кого раскулачить. Ой, а никого нет.

Олигархов нет, государство платит каждый месяц по 5000 рублей, налогов нет. Разве не о такой жизни вы мечтали и просили?

Вот правда расходы выросли в разы, эти 5000 просто уходят на медицинское обслуживание и обучение детей. Вы что, думаете только зарплату учителю надо платить? А про директора, завуча, уборщицу и охранника не забыли? А то что школу нужно ремонтировать и отапливать, не забыли?

То же самое можно сказать и про больницы. А про полицию и пожарных не забыли?

Да, кстати, армии больше нет, на нее денег точно не хватит.

Надеюсь, статья была вам интересна, прошу обратить внимание, несмотря на то что моя точка зрения может отличаться от точки зрения других людей, я не допустил ни одного оскорбительного выражения или презрительного отношения к оппонентам.

С удовольствием выслушаю альтернативные АРГУМЕНТИРОВАННЫЕ точки зрения.

Оскорбления в комментариях в адрес любого комментатора будут удаляться.

За оценку публикации лайком буду отдельно благодарен!

Вам мелочь, а мне приятно.

Профессиональный риелтор. Купля-продажа, аренда жилой и коммерческой недвижимости. Дистанционное консультирование по вопросам приобретения и съема недвижимости по всей России

Под катом — интервью с PhD по направлению Petroleum Engineering и директором Центра Heriot-Watt Валерием Рукавишниковым. Под его началом в середине апреля в томской Точке кипения должен был пройти финал студенческого чемпионата OilCase, который в итоге перенесли в онлайн. Отсутствие возможности личной встречи на этом мероприятии не помешало нам пообщаться на столь актуальную для России тему. Да, и про сорванную сделку с ОПЕК+ мы тоже спросили.

Валерий Рукавишников с одной из финалисток всероссийского чемпионата OilCase в 2018 году (OilCase 2018)

— Чтобы сразу определиться с тем, насколько остро стоит задача поиска, начнем издалека: надолго ли хватит нефти из уже обнаруженных месторождений?

При текущих объемах потребления (зафиксированных до недавнего кризиса) объема выявленных месторождений хватит на 60 лет. Но тут есть несколько нюансов.

Во-первых, со временем появляются новые технологии нефтеизвлечения, которые позволяют добыть то, что раньше мы добыть не могли.

Хороший пример — Венесуэла, где нефти больше всего в мире, но она высоковязкая, поэтому добыть ее экономически эффективным способом пока не получается.

Еще есть неисследованные регионы. Та же Арктика. Но даже если не вести разведку, срок окончания запасов будет постоянно сдвигаться.

Во-вторых, меняется структура потребления. Лет через 15-20 объемы переработки нефти в топливо будут намного ниже, т.е. сырье будет перенаправлено куда-то еще.

В-третьих, нужно понимать, что уровень запасов — вещь вероятностная. Зачастую эти цифры используются для спекуляции, и даже международный аудит не может сказать, насколько точна оценка. Мы можем найти перспективное месторождение и после бурения одной скважины оценить объемы в 100 миллионов тонн. А после бурения второй скважины может оказаться, что там всего 10 миллионов или наоборот — 200 миллионов тонн. Так что оценка в 60 лет очень приблизительная.

— А кто инициирует поиски новых месторождений в нашей стране?

Структура нашего нефтяного рынка такова, что частных компаний здесь очень мало и они небольшие. Поэтому основная разведка осуществляется компаниями с госучастием.

— Разве не в интересах государства делать это своими силами, учитывая значение нефти для нашей экономики?

Государство так или иначе субсидирует программы геологоразведки, но в очень маленьких объемах. Свои усилия оно направляет на участки, где до этого никаких работ не проводилось — о которых мы ничего не знаем. Там нужны огромные вливания денег и административные решения.

То, что нефтяные компании разрабатывают сейчас, это плоды работы еще Советского союза, 60-70 годов прошлого века. Чтобы охватить новые территории, например Арктику, необходимо в суровых условиях провести сейсморазведочные работы 2D на участках по 120 км. Это просеки в тайге, завоз оборудования.

Более того, подобные исследования не несут прямой выгоды. Это просто сбор информации, интерпретируя которую, можно будет предположить, какие замеры провести в будущем на меньших территориях. Исследования на таких масштабах не позволяют сказать, что мы пробурим скважину в такой-то точке и получим нефть. Но это работа, которую необходимо сделать. Ее итогом будет условный кусочек 500 на 500 км, где стоит сосредоточить усилия для поиска конкретных месторождений.

Таким образом государство занимается разведкой на долгосрочную перспективу, но в маленьких объемах, поскольку это очень дорого.

При уменьшении масштабов участков к исследованиям подключаются компании, которые покупают лицензии на определенные территории, где они предполагают наличие нефти. Разведкой на местах бизнес занимается самостоятельно, инвестируя собственные деньги. У каждой нефтяной компании есть стратегия геологоразведочных работ лет на пять.

— А кто непосредственно осуществляет геологоразведку — подразделение нефтяной компании или независимый подрядчик?

Тут есть несколько бизнес-моделей. В каждой компании есть собственные инженеры-геологи, которые могут провести сейсморазведку или пробурить разведочную скважину. К масштабным исследованиям привлекаются подрядчики: как госкорпорация Росгеология, так и частные, например, Schlumberger. Внутри нефтяной компании таких узких специалистов содержать невыгодно.

— Где сейчас идет разведка?

Сейчас компании выходят работать в основном в Восточную Сибирь, в частности, Иркутский регион. Это новая серьезная нефтегазовая провинция, откуда уже идет добыча, но продолжается разведка.

В том регионе есть еще ряд открытых месторождений, и работы по региональному поиску продолжаются. Но экономическая ситуация не позволяет оценить, когда там можно будет приступить к каким-то масштабным действиям.

Еще один регион, где уже идет добыча, — шельф Сахалина. Остальное — это более локальные работы в Западной Сибири, на Ямале.

— По каким признакам ищут месторождения?

Чаще всего нефть встречается в районах, где выполняется несколько условий:

— Какие именно методы поиска применяются?

Любая геологоразведка — это целый комплекс разных методов. Прежде всего выполняется крупномасштабная съемка больших территорий, которая позволяет определить региональную геологию. Такие съемки по всей стране проводились в 30–50 годы прошлого века. Накопленных на текущий момент знаний хватает, чтобы понять, какие процессы проходили в том или ином регионе за последние сотни миллионов лет. Так что мы можем сужать районы поиска, повышая качество исследований — выбирать небольшие участки (условно — 500 на 500 км), чтобы проводить более детальную аэрофотосъемку и магниторазведку, проектировать сеть сейсморазведочных профилей.

По полученным данным мы оцениваем вероятность нахождения нефти в определенной точке и бурим там скважину.

Тектонические структуры, построенные в результате интерпретации временного разреза по сейсмическому профилю бассейна дельты Нигера (источник: American Association of Petroleum Geologists)

— Учитывая объемы инвестиций в нефтянку, здесь, наверное, уже все пересели на современное оборудование — беспилотники и т.п.?

Вы себе рисуете в воображении красивую картину, но в реальности это пока не так.

Классический сейсмологические исследования Западной Сибири — это просеки в лесу на территории в десятки квадратных километров, где расставляются датчики, соединенные проводами в единую сеть. Это огромные трудозатраты, сотни километров кабеля. Сейчас начали развиваться методики, основанные на беспроводных датчиках, под которые не нужно рубить лес. Это экономит время и силы, поэтому технология постепенно завоевывает рынок.

— Неужели отрасль настолько консервативна?

Наоборот. Местами нефтегаз сравним с аэроспейсом, просто здесь нет такой популяризации.

Базовые принципы исследований той же сейсморазведки, которая появилась в 20-х годах прошлого столетия, не изменяются. Но методики настолько усложняются внутри, что ими занимаются целые научные центры, с каждым годом улучшая технологию. Нельзя сказать, что здесь суперновые гаджеты. Просто идет планомерное улучшение всего вокруг так, что за 10 лет отрасль кардинально меняется.

Очень сильно подтолкнула развитие цифровизация. Она позволяет серьезно экономить на капитальных вложениях. Технологически она обеспечивает интеграцию между собой различных цепочек процессов. Эволюция здесь идет не по пути новомодных гаджетов, а через изменение подходов. Если раньше геологоразведкой занимался один департамент, который в принципе не пересекался с другими (нашли месторождение — написали отчет — отправили в следующий отдел), то теперь выстраивается цепочка единой команды. Без технологических вещей провести такие преобразования невозможно. Здесь и облака данных, и общее рабочее пространство, которое пришло к нам из информационных технологий.

Дроны тоже используют, только не для геологоразведки, а для контроля целостности трубопроводов. И в целом гаджеты больше внедряются в процессы контроля за нефтепереработкой. К примеру, через видеокамеры контролируется ношение каски в опасных зонах производства.

— Предположим, наша геологоразведка дала какие-то результаты. Какая должна быть вероятность обнаружения нефти, чтобы началось бурение?

Тут не может быть жестких границ. Геологоразведочный бизнес имеет высокую степень неопределенности. Единственный метод, который может продемонстрировать, что нефть действительно есть, — это бурение. В остальных случаях мы не можем это утверждать — только если она не выходит в прямом смысле на поверхность, как в Баку.

Почтовая открытка конца XIX века (автор: DKP64, CC BY-SA 4.0)

Вероятность получения нефти в 30-40% — это очень хороший показатель для геологоразведки. Проблема в том, что объект исследований находится на глубине 3–5 км, и мы не можем его со всех сторон изучить. Вся отрасль построена на вероятностных моделях.

Но цель разведки не только сама нефть, но и информация. Представьте, что вы нашли перспективное месторождение, пробурили скважину, нашли нефть, но не знаете, сколько ее там. Вы начинаете планировать строительство нефтеперерабатывающего завода, и это колоссальные инвестиции. Начинаете вкладывать деньги, сэкономив на дальнейшей разведке. А потом при бурении следующей скважины вы уточняете запасы и выясняете, что месторождение намного меньше, чем ожидалось.

Иногда важно провести бурение там, где нефти точно нет, и уточнить некоторые параметры. В будущем это позволит реализовать более правильные шаги по поиску нефти в конкретном регионе.

— А как выглядят люди, которые занимаются геологоразведкой и бурением? Это все те же бородатые дядьки с гитарами?

Олдскульные ребята действительно сохранились среди тех геологов, которые физически выполняют замеры в полевых условиях. Им приходится работать на севере страны, куда их забрасывают на вахту на вертолетах или по зимникам. Из связи у них только спутниковый телефон.

Группа геологов в республике Саха (автор: Эрдни Тямисов, CC BY-SA 2.0)

— Значит геологи, в привычном для всех образе, никуда не денутся?

Валерий Рукавишников со студентами

— Исследования ведут разные компании, и в сумме они генерируют огромное количество данных. Обобщаются ли они как-то на уровне государства?

Как у компаний, так и у государства эти данные обычно имеют высокий уровень секретности, поэтому единого хранилища, к сожалению, нет.

Однако благодаря росту компьютерных мощностей и развитию алгоритмов уже начался анализ данных в автоматическом режиме, который позволяет видеть то, что вручную невозможно было оценить. Компании собирают собственные базы в рамках своего периметра, обрабатывают данные единым потоком и получают новые инсайты, с которыми могут работать сотрудники и партнеры именно этой компании.

Все данные, кстати, обязательно сдаются государству, но у него нет ресурсов дополнительно их обрабатывать. Да и смысла нет, поскольку свои месторождения компании покрывают полностью. Государство может разве что предоставлять их ученым, чтобы те могли проверять свои гипотезы.

— Вы упоминали, что на месте геологоразведки зачастую нет интернета. А как оттуда передаются данные?

Проблема передачи данных стоит не так остро, как проблема обработки. В нефтяной отрасли важны сроки принятия решений. Поэтому все расчеты должны выполняться максимально быстро. Как это реализуется на практике, зависит от того, что это за разведка.

Если идет корабль и снимает сейсмику на шельфе, то на этом же корабле сидят ребята, которые интерпретируют и обрабатывают данные в максимально сжатые сроки. Если же данные сейсморазведки собираются на земле, то они в течение сезона (зимой) собираются на жесткие диски и вывозятся, после чего около года обрабатываются уже в офисе.

Скорость обработки — это один из технологических вызовов, которые стоят перед отраслью. Если срок обработки сократить хотя бы на 30-40%, это даст миллиарды рублей экономии.

А они уже разрабатываются. Machine Learning активно применяется для их интерпретации, в том числе отечественными компаниями. Загвоздка в том, что типичную сейсмическую картину очень тяжело алгоритмизировать. Пока нет достаточного количества размеченных образцов, чтобы все сделать автоматом и быть уверенным в результате. Геология в разных уголках Земного шара отличается. Алгоритм, который мы обучили на Ямале, скорее всего, не сработает в Хакасии. При этом по результатам его применения необходимо принять решение на миллиарды рублей. Так что тут встает тонкий вопрос ответственности.

Однако сейчас вся эта сфера понемногу совершенствуется. Для более рутинного геофизического исследования скважин, когда мы опускаем в скважину нужные приборы и замеряем физические поля, есть уже зрелые технологии. ML позволяет интерпретировать результаты в автоматическом режиме. Это дает возможность заново провести интерпретацию данных с месторождений после изменения геологических гипотез, и делать это за считанные дни, а не за пару лет. Автоматические алгоритмы ускоряют работу в десятки и сотни раз. А самое важное, что мы можем смотреть на данные в другом масштабе, проверяя свои догадки.

— Речь идет о появлении принципиально новых методов исследований благодаря обработке данных?

Мы по-другому смотрим на данные, получаем из них другие комплексные вещи, которые раньше в принципе не могли бы выяснить. Но тут важно, чтобы модели строил не просто программист, а инженер-нефтяник.

— Предположим, месторождение обнаружено. Какие параметры оцениваются, чтобы решить, стоит ли его разрабатывать?

С точки зрения экономики перспективы месторождения зависят от множества факторов. Очевидный — его объем и стоимость добычи. Одно дело — месторождения, где нефть в буквальном смысле на поверхности. Другое дело — если надо бурить сложные скважины. Не менее важно наличие инфраструктуры в том месте, где мы ищем нефть. Если мы обнаружим колоссальное месторождение, но там не будет трубопровода, поднятую нефть будет просто некуда деть.

Строить трубопровод дорого, поэтому компании стараются разрабатывать участки рядом с уже существующей инфраструктурой. Это, кстати, одна из причин, почему в отдалении от цивилизации никто не проводит масштабных геологоразведочных работ.

Иными словами, оценка идет с позиции экономики. Иногда выгоднее разработать несколько маленьких месторождений рядом с существующей инфраструктурой, нежели одно большое где-то очень далеко.

— Когда из месторождения выкачивается нефть, под землей остаются пустоты?

Обычно мы закачиваем в пласт воду, чтобы она вытеснила нефть. Нужно понимать, что из каждого месторождения мы добываем всего 30–35% общего запаса. Так что никаких пустот не остается. Кстати, разработка способов добычи оставшихся 65–70% — это еще одна возможность увеличить запасы. На данный момент у нас не хватает технологий, чтобы эту нефть оттуда достать.

— А что происходит с обнаруженными месторождениями, которые приняли решение не разрабатывать?

Ничего. Сейчас в стране и в мире огромное количество нерентабельных запасов. Но сегодня цена на нефть — 20 долларов за баррель, а завтра — 100, и количество рентабельных месторождений резко возрастет. А будет цена за 200, появятся средства для инвестиций в Арктику, несмотря на жесткие погодные условия.

Тут есть разные мнения. Сделка ОПЕК+, с которой все началось, в долгосрочной перспективе была России не выгодна. Борьба же идет не просто за объем того, что мы продаем, а еще и за рынок сбыта. Если мы ограничим нашу добычу, то и новые рынки нам будет тяжело завоевать — это сделают другие.

Тем не менее, момент для разрыва отношений был выбран не очень удачный. Текущая цена на нефть уже вряд ли кого-то устраивает.

— Стоимость вернется к норме?

Посмотрите вокруг себя. Помимо топлива у нас есть масса производств, где применяются продукты переработки нефти. Та же химическая промышленность, фарма. И каких-то альтернатив в ближайшее время мы там не найдем.

Плюс нефть — это все-таки невозобновляемый источник. Больше ее не становится.

По статистике, 10% россиян имеют в своем распоряжении 90% национального благосостояния. Около 25% россиян при этом относятся к числу 20% наиболее бедных жителей планеты.

Конституция ничего не гарантирует

В то же время, нельзя утверждать, что население России не получает никаких благ от природных ресурсов, залегающих в недрах страны. С полезных ископаемых можно получать доход — например, перерабатывать и продавать нефть. Такой вид деятельности облагается налогом на доход с полезных ископаемых, сокращенно НДПИ. Именно на НДПИ — а если конкретно, то на нефтегазовую деятельность — приходится треть доходов в государственный бюджет Российской Федерации.

На данный момент в России добывается ежегодно:

нефти — 547 млн тонн;

газа — 640 млрд куб. м;

алюминия — 3.58 млн тонн;

алмазов — 40 млн карат;

золота — 297 тонн.

Полученные с этих природных ресурсов налоги тратятся на повышение уровня жизни населения, на образование, здравоохранение, пенсии и тому подобное. Таким образом, пусть и опосредованно, каждый гражданин действительно получает некий доход с того, что национальные богатства страны принадлежат в том числе и ему.

Нюанс в том, что большинство граждан не участвуют непосредственно в процессах эксплуатации природных ресурсов, извлечения из них прибыли и распределения этой прибыли. Однако это и не столь важно, если отдача от обладания национальными богатствами все равно ощутима.

Неэффективное распоряжение ресурсами.

Если присмотреться к цифрам, то выяснится, что около 20 миллионов россиян проживают за чертой бедности. Те блага, которые государство якобы обязано им обеспечивать, до них не доходят полностью либо частично.

В некоторых других государствах, богатых природными ресурсами, дела обстоят совершенно по-другому. Кувейт, чья экономика также основана на добыче и экспорте нефти, обеспечивает своим гражданам пенсию, которая в пересчете на российскую валюту составляет 168 000 руб. Те уроженцы Кувейта, что решили получить образование за границей, получают от своей страны не только финансирование обучения, но и оплату перелета к месту учебы.

В 2011 году независимому Кувейту исполнилось 50 лет, в честь чего все его граждане получили подарок в размере 196 000 руб.

Аналогично поступают в ОАЭ, где нефть тоже является крупнейшей доходной статьей государственного бюджета. Гражданам государства оплачивают учебу в любом вузе планеты, на свадьбу дарят более 1 млн руб., а после появления в семье третьего ребенка прощают все долги.

Норвегия, которая стабильно остается мировым лидером по уровню благополучия населения, тратит нефтяные доходы на пенсии гражданам в размере 152 000 руб. ежемесячно.

Россию же в плане эффективности управления доходами от полезных ископаемых можно сравнить с Нигерией. Африканское государство принадлежит к числу мировых лидеров по добыче нефти — и в то же время уровень жизни там один из самых низких на планете.

Несправедливо и неравномерно

Куда же тогда направляются те доходы от полезных ископаемых, которые не доходят до населения? Они оседают на счетах в зарубежных банках и тратятся на абсолютно произвольные цели: от приобретения элитной жилой недвижимости до спонсирования футбольных команд.

По статистике, 10% россиян имеют в своем распоряжении 90% национального благосостояния. Около 25% россиян при этом относятся к числу 20% наиболее бедных жителей планеты. Доля бедняков в российском обществе сопоставима с аналогичными показателями в Индии и в ряде африканских стран — но никак не развитых западных государств.

В этом и кроется суть несправедливого распределения благ от добычи и использования национальных богатств России. Та польза и привилегии, которые можно было бы из этих богатств извлечь, оказываются сконцентрированными в руках весьма немногочисленного круга лиц. Никакой закон не обязывает этих лиц делиться привилегиями со своими соотечественниками.

В ближайшие годы ситуация вряд ли изменится к лучшему. К сожалению, наша экономика остается сырьевой: добытые ресурсы отправляются на экспорт в первозданном, непереработанном виде. Низкие темпы научно-технического прогресса не позволяют надеяться на то, что в ближайшие годы собственники национальных богатств постараются максимизировать извлекаемую из них прибыль.

Итоги и реальность

Читайте также: