Естественное право как мораль

Обновлено: 30.06.2024

Реальность естественного нравственного закона

В богословии Православной Церкви принимается положение о реальности естественного нравственного закона как принципа, имеющего безусловный и всеобщий характер и лежащего в основе всех правовых и этических норм.

В признании естественного нравственного закона Церковь исходит из общечеловеческого нравственного опыта, который у всех народов во все времена освящался верой в высшую и вечную правду, в мировой объективный закон, благодаря которому подлежит справедливому возмездию всякое совершаемое в мире зло. Принимая естественный нравственный закон, Церковь подтверждает его значимость как принципа, ограждающего целостность структуры бытия от нравственного растления и распада.

Реальность естественного нравственного закона убеждает нас в том, что личная нравственность отдельных людей, воплощаемая в нравственной культуре как традиционных, так и новых обществ, – это не просто случайный покров, наброшенный на историческую жизнь человечества, это фундаментальная, глубокая и таинственная основа мирового строя человеческой жизни. Быть нравственным – это значит предпочитать и избирать достойный способ существования, то есть осуществлять принцип, гарантирующий порядок в собственной душе и в окружающем мире по образцу того порядка, который мы видим в устройстве и закономерностях физической Вселенной.

Правовые и этические нормы, характерные для структур как патриархальных, так и новых обществ и выполняющие функции регуляции человеческих отношений на самых различных уровнях личной и общественной жизни, представляют собой не что иное, как видимое проявление и конкретное обнаружение естественного нравственного закона. Основными источниками учения Церкви о естественном нравственном законе являются Божественное Откровение и патристическая письменность, а также памятники церковного права.

Естественный нравственный закон в учении святого апостола Павла

Некоторые протестантские ученые ставят под сомнение ценность этого текста в качестве библейского основания учения о естественном нравственном законе. Вот почему необходимо очень тщательно исследовать содержание этого фрагмента.

Здесь также возникает вопрос о влиянии стоической философии на мысль апостола Павла. Использовал ли апостол Павел распространенное в его время стоическое учение, чтобы доказать содержащееся в данном фрагменте свое положение? Или учение о естественном нравственном законе является настолько существенным моментом в благовестии апостола Павла, что оно все равно было бы преподано, если бы даже и не существовало о нем никакого философского учения?

Итак, мы должны приблизиться к пониманию этого фрагмента. Прежде всего следует иметь в виду, что основной темой Послания к римлянам является абсолютная необходимость веры для оправдания человека перед Богом.

Первый важный тезис, который апостол Павел стремится установить, – это то, что все люди, независимо от их убеждений, имеют нужду в оправдании через Иисуса Христа. Апостол Павел говорит о всех людях вообще, о гневе Божием за совершенную людьми несправедливость, о всеобщей виновности людей перед Богом, ибо никто не может оправдаться тем, что не знал, как поступать в своей жизни, и тем, что не знал о будущем Божественном воздаянии и наказании за совершенные дела, поскольку Бог через Свое творение явил Свое могущество и присутствие в мире. Нечестивые остаются без оправдания, потому что, несмотря на возможность познать Бога и поступать в соответствии с этим знанием, прославляя и благодаря Бога, они отвратились от знания о Боге и с омраченным разумом добровольно вверглись во мрак неверия. Результатом этого отвержения естественного знания о Боге явилось то, что они лишились Его Божественной помощи и присутствия, сделались неспособными выполнить свое предназначение в жизни и подверглись нравственному падению. Их вина за отвержение Бога усугубляется тем фактом, что они знают о том, что Бог определил наказание за беззакония и что они рано или поздно понесут за них достойное возмездие.

Таким образом, в учении апостола Павла о естественном нравственном законе можно выделить следующие основные положения. Естественный нравственный закон дан Богом и является общим достоянием всех людей.

Это закон разума, ориентирующий каждого человека в выборе добра. Знание добра имеет не просто теоретический характер, но и внутренне обязывающую силу.

Все люди ответственны за нарушение требований нравственного закона и знают, что неповиновение закону влечет за собой будущее возмездие.

Предположение о том, что идея естественного нравственного закона пришла к апостолу Павлу из философской культуры его времени через посредство стоической школы, не может быть принято как вполне несомненное и общепризнанное. Во всяком случае, следует указать на существенное различие в учении о естественном нравственном законе в стоической философии и в благовести апостола Павла. Это различие определяется, прежде всего, тем огромным расхождением, какое существует между пантеизмом стоиков, для которых Бог и Божественный закон неотделимы от природы, и монотеизмом святого апостола Павла, для которого Бог является Творцом и Законодателем. Поэтому можно утверждать, что учение апостола Павла о естественном нравственном законе является выводом из его богословского умозрения, представляет собой один из аспектов его благовестия и по существу не зависит от стоической философии.

Естественный нравственный закон в учении отцов Церкви

Православный Восток связывал учение о естественном нравственном законе с глубоким христианским опытом. Здесь всегда имелась в виду цель спасения и обо́жения человека. Среди христианских апологетов особого внимания заслуживает свидетельство Афинагора, который пишет, что Бог сотворил человека из бессмертной души и тела и дал ему разум и внутренний закон для сохранения всего того, что было дано человеку Богом как нечто необходимое для его существования и жизни.

Другой представитель ранней патристики – святой Ириней Лионский говорит, что при творении Бог вложил в человека восприятие нравственного закона: Он дал ему знание добра и зла, и это знание состоит в том, чтобы верить и повиноваться Богу и исполнять Его заповеди.

Ориген, рассматривая человека как образ Божий, выделяет способность человека правильно поступать. Согласно Оригену, эта способность присуща человеку, благодаря установленному Богом естественному закону.

Таким образом, еще в доникейский период мы встречаем со стороны отцов и церковных писателей признание естественного нравственного закона. Следует, однако, упомянуть об отцах более позднего периода, чтобы сделать вывод о том, что представление о естественном нравственном законе было четко определено патристической мыслью.

Святой Афанасий Великий говорит об оправдании древних праведников через естественный закон.

Содержание естественного нравственного закона

Таким образом, содержание естественного нравственного закона совпадает с основными понятиями, присущими нравственному сознанию каждого народа. В процессе культурно-исторического развития естественный нравственный закон облекался в те различные конкретные формы выражения, в которых открывалось его действительное содержание.

Теории нравственной санкции

Проблема происхождения естественного нравственного закона сводится к основному вопросу: кто является законодателем в области нравственности? Кем нравственные нормы установлены и санкционированы?

Существующие теории нравственной санкции – психологическая, социально-апробативная (одобрительная) и теологическая – по-разному отвечают на этот вопрос.

Психологическая теория нравственной санкции, или теория нравственного чувства, ведет свое начало от английской философии XVII-XVIII веков (Смит, Юм) и имеет распространение в современной западной этике. Согласно этой теории, содержание понятий добра и зла, на основании которых человек вырабатывает принципы и нормы поведения и оценивает поступки людей, определяется особыми чувствами одобрения или осуждения, коренящимися в природе человеческой психики. Все нравственные предписания выражают поэтому лишь субъективные эмоции человека. Нравственные чувства, на основании которых делаются те или иные нравственные предписания и оценки, могут пониматься по-разному: как врожденные и как приобретенные в процессе воспитания. Если нравственное чувство признается врожденным, соответствующая нравственная санкция носит безусловный характер. Если же нравственное чувство признается приобретенным в процессе воспитания, нравственная санкция носит лишь относительный характер.

Социально-апробативная теория нравственной санкции была сформулирована на рубеже ХIX-ХХ веков французскими социологами (Дюркгейм, Леви-Брюль). В этой теории подвергнуты критике традиционные представления о том, что моральные понятия людей несут в себе какое-то объективное содержание. Согласно этой теории, значение понятий добра и зла сводится к тому, что одни поступки общество одобряет, а другие осуждает. Следовательно, в понятиях добра и зла выражена только лишь санкция общества и ничего более. Однако такое понимание нравственности указывает лишь на авторитет общества в вопросах морали, но отнюдь не раскрывает вопроса происхождения и природы нравственного закона.

На примерах психологической и социально-апробативной теории нравственной санкции мы видим, что развитие этической мысли через попытки сознательного или бессознательного отторжения естественного нравственного закона от его Творца привело к той черте, за которой естественные нравственные нормы утратили свой категорический и абсолютный характер.

Теологическая теория нравственного закона, или теория Божественной санкции, исходит из общей посылки христианской этики, согласно которой абсолютным законодателем в области нравственности является Бог. Нравственные нормы установлены и освящены Богом и потому имеют объективный и безусловный характер. Бог сотворил человека и все, что его окружает, таким образом, что одни виды поступков соответствуют человеческому достоинству и благу, другие – нет. Бог наделил человека способностью познавать добро и делать выбор между добром и злом. Свободно избирая добро или зло, человек, по внутреннему свидетельству своего религиозного сознания, удостоверяется в том, что он выполняет или нарушает требования Божественного закона, которым утверждены нравственные устои жизни и определены нравственные границы его отношения ко всему универсуму бытия.

В теории Божественной санкции мы находим, во-первых, объективное и безусловное признание добра и, следовательно, объективное и безусловное признание нравственных норм; во-вторых, четко обозначенное различие в выборе добра и зла, то есть в соблюдении или нарушении требований нравственного закона; в-третьих, и это самое главное, сознание личной ответственности перед Богом за совершенный нравственный выбор. В свете теологической теории, устанавливающей трансцендентный источник нравственных норм, становится ясным, почему категорический характер нравственной санкции вырастает именно из ее кажущейся условности и относительности.

Автономная этика

Согласно Канту, категорический императив является всеобщим обязательным принципом, которым должны руководствоваться все люди, независимо от их происхождения и положения. Кант понимает этот императив, в котором выражено безусловное долженствование, как априорную практическую формулировку. Свобода и автономия при этом становятся постулатами, которые выдвигает нравственный закон.

Естественный нравственный закон и православная этика

Таким образом, требования естественного нравственного закона и заповеди Ветхого Завета следует понимать как выражение такого стиля жизни и поведения, который ведет человека к исполнению его божественного предназначения. Предъявляемые к человеку нравственные требования постоянно совершенствуются и возвышаются. Примечательно, что апостол Павел указывает не только на необходимость исполнения нравственного закона, но и сам дает христианским общинам множество новых заповедей и указаний. Святые отцы Церкви, осуществляя руководство христианской жизнью, продолжали эту традицию, оставив нам в наследие духовно-нравственные наставления.

Все нравственные нормы и принципы, какими располагает Церковь, никогда не рассматривались как стремление научить человека приспособиться к внешним формам поведения. Они всегда заключали в себе цель руководства к личному нравственному совершенству, спасению и обо́жению.

Источник: Православное нравственное богословие / Архимандрит Платон. - [Сергиев Посад] : Свято-Троиц. Сергиева Лавра ; [М.] : Круглый стол по религ. образованию в Рус. Православ. церкви. 1994. - 240 с.

Есте́ственное пра́во (лат. jus naturale ) — понятие философии права и юриспруденции, означающее совокупность неотъемлемых принципов и прав, вытекающих из природы человека и независимых от социальных условий. Естественное право противопоставляется позитивному праву, во-первых, как совершенная идеальная норма — несовершенной существующей, и во-вторых, как норма, вытекающая из самой природы и потому неизменная — изменчивой и зависящей от человеческого установления.

Что касается первого противопоставления, то оно обусловливается не только вечным противоречием идеала с действительностью, но также и некоторыми особенностями положительного права, которые обостряют и подчёркивают это противоречие. Положительные законы рассчитываются обыкновенно на долговременное применение. Как нормы общие и твёрдые, они не могут изменяться с каждым изменением отношений, для которых они созданы, — а между тем жизнь уходит вперёд и требует для себя новых определений. Даже самые лучшие законы редко удовлетворяют всех; разнообразие общественных интересов не может найти для себя полного примирения в законодательстве. Отсюда протесты против положительного права, облекаемые в форму требований права естественного. Постановления положительного права объявляются изменяющимися и произвольными; естественное право ставится над ними, как некоторая высшая норма, черпающая свою силу в требованиях природы. Предположению о существовании права, вытекающего из природы, способствовало и то наблюдение, что среди определений каждого права есть известные положения, как будто бы не зависящие от произвола людей и предустановленные самой природой. Это наблюдение заставляло в самом действующем праве открывать следы права естественного и различать в юридических установлениях неизменные и естественные определения от изменчивых и произвольных.

Таким образом, издавна концепция естественного права имела двоякий состав: она покоилась на практическом требовании более совершенного права и на теоретическом наблюдении естественной необходимости известных правоположений. Эти два элемента могли поддерживать друг друга, но не могли быть сведены один к другому: в первом случае естественное право ставится над положительным, во втором оно является лишь известной частью положительного права. В историческом развитии естественно-правовой доктрины можно постоянно наблюдать эту двойственность его концепции.

Содержание

История

Древняя Греция и Древний Рим

Античная философия ещё в досократический период знала противоположение естественного права и положительного. Софисты, в противоположность древнегреческому воззрению на верховное значение законов, утверждали, что все законы, как и сама справедливость, обязаны своим происхождением человеческому установлению: следуя своим случайным взглядам, люди беспрестанно изменяют свои законы, которые носят поэтому печать условности и относительности. Из этого воззрения само собой вытекало известное, хотя и чисто отрицательное, представление о естественном П., а вместе с тем и критическое отношение к положительному праву. Некоторые софисты, в связи со свойственным им индивидуализмом, высказывали мнение, что законы должны служить к охране личной свободы, которая только и может считаться сообразной с природой. Здесь намечалось уже известное представление о естественном П.

Средние века

Средневековый взгляд воспроизводит эту точку зрения, подкрепляя лишь силу естественного закона авторитетом Св. Писания. Так, напр., в декрете Грациана естественное П. определяется так: jus naturale est quod in lege (Mosaisa sc.) et evangelіо continetur. В другом месте декрета находим следующее определение: jus naturale est commune omnium nationum, eo quod ubique instinctu naturae, non constitutione aliqua habetur. У Фомы Аквинского также можно видеть отражение римских воззрений; в подробностях его учения сказывается, кроме того, влияние Аристотеля. Наконец, ко всему этому присоединяются специально средневековые богословские элементы.

Основу естественного права Фома Аквинский видит в законе Божественном, который получает у него значение универсального закона вселенной — lex aeterna est ratio gubernativa totius universi in mente divina existens. Фома Аквинский создаёт при этом довольно сложное разделение, различая закон Божественный и вечный, естественный и человеческий. Особенность его воззрения, сравнительно с римским и Аристотелевским, состоит в том, что у него подчёркивается идеальное значение естественного права, как нормы, определяющей достоинство существующих установлений. Человеческий закон имеет силу лишь постольку, поскольку он согласен с естественным. Законы несправедливые необязательны для подданных, хотя их не запрещается исполнять; но если эти законы несогласны с Божественными установлениями, то они ни в каком случае не должны быть исполняемы, так как Богу следует повиноваться более, чем человеку. Это утверждение чрезвычайно характерно для средневековой доктрины естественного П. Вопрос об отношении положительного права к естественному имел не только теоретическое, но и практическое значение (см. Папство). В борьбе со светской властью сторонникам теократии постоянно приходилось ставить вопрос о том, в какой мере следует повиноваться государственным предписаниям и законам. Ответ на это сам собой вытекал из взгляда средневековой теократии на положение светских правителей. Князья правят в силу полномочий, полученных ими от церкви. Над ними стоит высший Божественный закон, с которым они должны сообразоваться. Если они становятся в противоречие с этим законом, их воля перестаёт быть обязательной. Теократическая доктрина охотно призывала при этом на охрану Божественного закона самих подданных, которых она учила сопротивляться властям, нарушающим Божественные предписания.

Теократические начала сочетались здесь с демократическими.

Подробное развитие этих взглядов мы встречаем ещё до Фомы Аквинского, у писателя XI в., Иоанна Солсберийского. Вообще, в Средние века мы можем проследить в зародыше все основные черты позднейшей доктрины естественного П. Если многие из этих черт встречаются и в древности, то лишь в Средние века они получают более отчётливое выражение, под влиянием того практического значения, которое получила в это время идея естественного П. Таковы в особенности знаменательные теории первобытного договора и народного суверенитета. Возникнув помимо естественно-правовой доктрины и не составляя её необходимого предположения, — так как утверждение высшего критерия, стоящего над положительным законом, возможно и независимо от этих теорий, — они вскоре соединились в одно стройное целое с естественно-правовой идеей, вследствие того внутреннего сродства, которое их сближало. Обе они как нельзя более соответствовали основному стремлению естественного П. — поставить над властью некоторые высшие инстанции, с которыми она должна сообразоваться. Первобытный договор играл при этом роль юридического основания для притязаний подданных по отношению к верховной власти; он предопределял её деятельность, ставил для неё известные границы. Утверждение неотчуждаемого народного суверенитета было логическим дополнением идеи первобытного договора и дальнейшим формулированием юридической зависимости правительства от общества; при помощи этой идеи установлялось для народа постоянное право контроля и верховенства над правящей властью. Первобытный договор считался тем моментом, в силу которого люди от естественного состояния переходят к государственному; но, возникнув по определению воли народной, государство должно навсегда остаться подчиненным этой воле.

Новое время

лат. dicemus legem a jure differre, ut constituens a constitute, causam ab effectu

Пример Гоббса показывает, что естественно-правовым методом можно было пользоваться и для оправдания абсолютизма. Несомненно, однако, что ни на какой иной почве, кроме индивидуализма, естественно-правовая доктрина не могла получить такого широкого развития. Поскольку она являлась результатом практических стремлений, она всегда заключала в себе, вместе с протестом против положительного права, и протест против власти, от которой последнее исходит. В качестве границы для этой власти можно было указывать на высший нравственный закон, на волю Божию, как это часто делали в Средние века; но ещё чаще, в качестве противовеса власти, выставлялись притязания отдельных лиц. Эта индивидуалистическая тенденция позднейшего естественного П. в особенности была подчеркнута присоединением к нему теорий первобытного договора и народного суверенитета, который обе имели ясно выраженный индивидуалистический характер. Первобытный договор был ни чем иным, как соглашением личности с государством; народный суверенитет представлял собой объединение личных воль в одно целое, противополагавшееся государственной власти. Не случайным является то обстоятельство, что индивидуалистические стремления естественного П. развились с особенной силой в новое время, когда государственное начало получило преобладающее значение и в борьбе с разрозненностью общественных сил нередко склонялось к отрицанию их самостоятельности.

Протестантское движение, со свойственным ему стремлением к утверждению свободы совести и мысли, дало новый толчок к развитию естественного П. в индивидуалистическом направлении. На этой именно почве впервые формулируется практическое требование неотчуждаемых прав личности. Каждый раз, когда государство угрожало личной свободе, естественно-правовая доктрина выступала с напоминанием об этих неотчуждаемых правах, о договоре, заключённом личностью с государством, о народном суверенитете, которому должно принадлежать решающее значение. Рассматриваемое с этой точки зрения, естественное П. является отзвуком той роли, которая принадлежала личному началу в первоначальных политических соединениях, и выражением того самостоятельного значения личности, которое должно оставаться её неприкосновенным достоянием при всяких формах политического устройства. В этом виде естественное П. является более, чем требованием лучшего законодательства: оно представляет, вместе с тем, протест личности против государственного абсолютизма. Та форма, которую придал естественно-правовой доктрине Гуго Гроций, воспроизводится затем в нем. учениях XVII и XVIII ст. Главнейшими представителями этого направления в Германии являются Пуффендорф и Томазий, Лейбниц и Вольф.

Одновременно с этим естественное П. развивается и в Англии. Мильтон, Сидней и Локк являются наиболее талантливыми и видными его теоретиками на английской почве (Гоббс, как замечено выше, соединяет метод естественного П. с системой абсолютизма, но это соединение не могло быть прочным, вследствие внутреннего противоречия метода с содержанием). Английская школа стояла ближе к практическим событиям времени, к той политической борьбе, в которой крепла английская политическая свобода. Вследствие этого английские учения получили гораздо более радикальный характер.

Известные практические тенденции не были чужды и немецким писателям: рационалистический метод и индивидуадистические стремления естественного права явились и в Германии освободительными и прогрессивными элементами в борьбе с остатками средневекового гнета над мыслью и совестью. Однако, эти стремления не имели здесь той резкой определённости, как в Англии и впоследствии во Франции. Наряду с индивидуалистическими утверждениями, мы встречаем в них иногда то остатки средневековых католических взглядов (напр., у Лейбница), то систему нравственного деспотизма (напр., у Вольфа). Принцип осуществления в жизни нравственного закона получает здесь преобладание над идеалом политической свободы. Другая отличительная черта немецкого естественного П. заключается в большем значении чисто теоретического элемента — стремления к систематизации данного материала. У последователей Вольфа это теоретическое стремление совершенно вытесняет определённые практические тенденции. Естественное П. вырождается в систему рационалистического обоснования и построения П. положительного. В учебники естественного П. переносятся римские положения, которые объявляются вечными и необходимыми требованиями разума. Так создалась та система плоского и поверхностного догматизма, которая одинаково грешила и против истории, и против философии, и против юриспруденции, и которая ещё в XVIII в. вызвала вполне законную реакцию со стороны представителей исторического направления.

Дальнейшее развитие этому объективному направлению дал Гегель. Объективное понимание П. вытекало из всего его философского миросозерцания. Гегель превосходно выразил ту потребность, которая вызывает естественно-правовые построения.

Законы П. установляются людьми; внутренний голос человека может или соглашаться с ними, или вступать в противоречие. Человек не останавливается на существующем, но заявляет свои притязания на оценку П.; он может подчиняться силе внешнего авторитета, но совершенно иначе, чем необходимым законам природы. В природе высшая истина состоит в том, что закон вообще существует; законы П., напротив, имеют значение не потому, что они существуют, а потому, что они соответствуют нашему собственному критерию П.

Для диалектической философии нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого,

— так истолковали систему Гегеля Энгельс и Маркс. — В то время как Гегель сообщил естественно-правовой доктрине новое направление, показав возможность сочетания её с идеей исторического развития, так назыв. историческая школа юристов сделала попытку окончательно отвергнуть саму идею естественного П., то есть возможность суда над П. со стороны личного сознания. Гегель проводил различие между законами природы и законами П.; Савиньи сделал попытку отвергнуть это различие. П. развивается, — утверждает он, — подобно растению, путём непроизвольного и органического процесса образования. Оно теряет свои устаревшие части и приобретает новые, как дерево теряет и приобретает свои листья. Понятно, что при подобном взгляде критика положительного П. является совершенно излишней; но собственный пример Савиньи показывает, насколько трудно было остаться верным этому взгляду. Развивая свои мысли, он должен был допустить возможность намеренного, следовательно личного вмешательства в образование П.

Продолжатель исторической школы, Иеринг, решительно возвратился к гегельянской точке зрения. Теория непроизвольного самораскрытия народного духа заменяется у него учением о сложном процессе правообразования, которое сопровождается приложением личных усилий, столкновением интересов и борьбой страстей. Не безусловное уважение к существующему, а критика прошлого и поиск лучших устоев — таков основной практический вывод Иеринга, все более и более приобретающий право гражданства в науке. Историческая точка зрения совершенно основательно отвергла прежние учения о происхождении П. из случая и произвола; но центр естественно-правовой доктрины заключался вовсе не в её взгляде на происхождение П., а в вопросе о возможности нравственного суда над П. Понимание естественного П., как некоторой критической инстанции, оценивающей существующее и подготавливающей будущее, приводит в наше время к его реабилитации. Все чаще и чаще в современной литературе слышатся голоса в пользу старой доктрины. Типичным представителем этого поворота к естественному П. является Рудольф Штаммлер (нем.) русск. .

В наши дни не может быть и речи ни о произвольном возникновении П., ни о неизменности естественно-правовых норм, ни об их практическом первенстве или равенстве с нормами положительного П. Естественное П. само создаётся из закономерного процесса истории, развивается вместе с этим процессом и во всяком случае представляет собой не настоящее П., а только идеальное построение будущего и критическую оценку существующего П. Историческая точка зрения устраняет возможность сплошной критики всего бывшего и существующего, предлагая рассматривать все совершающееся с точки зрения закономерности. Но, утверждая закономерность исторического процесса, эта точка зрения не может не различать, в каждый данный исторический момент, старого и нового, отживающего и нарождающегося. Понятие смены эпох и течений, дающей торжество новому над старым, свежему над отжившим, служит основанием к этому различию, а вместе с тем и к критической оценке существующего. Идеальные построения будущего слагаются из нарождающихся элементов существующего, и потому сами по себе они неспособны создать ничего безусловно нового; но они как нельзя более пригодны для того, чтобы сообщить новым течениям ту определённость и силу, которая служит залогом торжества. Естественное П., понятое таким образом, представляет собой постоянно развивающееся идеальное сознание о П., возникающее из жизненных потребностей и содействующее их дальнейшему росту. Оно является той атмосферой, в которой вырабатывается действительное П. Пока сознание не претворилось в форму закона или обычая, оно представляет собой не более как нравственное требование; но и в этом качестве оно действует на существующее П., смягчая его резкости и односторонности. Нравственность находится в постоянном взаимодействии с П.; естественное П., как идеальная оценка действующих форм, есть ни что иное, как частное проявление этого взаимодействия. Если современная философия П., в полном согласии с исторической наукой, приходит к восстановлению критических тенденций естественного П., то в указаниях этой науки она черпает подтверждение и для того давнишнего наблюдения, которое открывало в природе человека и общества некоторые неизменные и общие основы правообразования. Сравнительно-историческое изучение правовых институтов показывает, насколько справедлива была старая мысль о существовании общих элементов в правовых системах различных народов. Старые основы естественно-правовой философии вновь возрождаются в современной науке, наделенные всей конкретностью иcторического созерцания и освобожденные от прежней произвольности.

Теории естественного права утверждают, что есть существенная (концептуальная, логическая, необходимая) связь между законом и моралью. Требования закона и морали не просто имеют нечто общее, это не случайное эмпирическое совпадение. Моральные требования, согласно этой теории, представляют собой часть самого понятия закона. Это вовсе не значит совпадения морали и закона, поскольку имеется много моральных обязательств, которые не сопровождаются правовыми обязательствами, а многие правовые требования не сопровождаются моральными. Самым важным в этом отношении является то, что ни одно правило не считается правовым до тех пор, пока оно не признано морально позволительным. Св. Августин выдвинул знаменитый лозунг "несправедливый закон вообще не есть закон". Другими словами, моральная значимость есть логически необходимое условие правовой значимости. Выполнение определенных требований морали есть часть определения "закона".

Классическая версия теории естественного права связана с именами Платона, Аристотеля и Цицерона, и получила систематическую трактовку у средневекового христианского философа Фомы Аквинского. Хотя утверждение о том, что существует существенная связь между законом и моралью, кажется многим современным читателям противоречащим интуиции, сама теория представляет выдающее достижение в истории мысли в области морали и права, потому что она является результатом развития морального взгляда на социальные и правовые установления. Традиционно, люди повинуются закону из привычки, обычая, или из страха принуждения - и роль последнего столь велика, что часто есть искушение отождествить закон с принуждением. Однако, многие люди, скажем, Сократ, спрашивали себя: Почему морально следует подчиняться закону? Морально не оправданно подчиняться закону просто из привычки или обычая, поскольку они могут быть иррациональными или плохими. Не следует делать нечто только потому, что это делалось раньше или делается обычно. Подобным же образом дело обстоит с принуждением. Страх перед принуждением может быть одним из мотивов подчинения закону, но вряд ли он может объяснить рациональную приверженность закону. Итак, нам нужно представить морально достаточные причины для повиновения закону. Следовательно, нам нужно ответить на такие вопросы: Каким образом морально серьезный и думающий человек должен рассматривать закон? Когда такой человек морально обязан повиноваться закону?

Есть один скорее простой ответ на эти вопросы, который приходит в голову. И именно он образует существенную часть классической теории естественного права. Вот он: Закону следует повиноваться, если само по себе содержание закона морально. Должен ли я повиноваться закону, запрещающему убийство? Да, потому что убийство неверно само по себе (malum in se). Должен ли я повиноваться закону, согласно которому некоторые формы должны заполняться в трех экземплярах, несмотря на то, что другие варианты заполнения не являются неверными сами по себе, но просто запрещены (malum prohibitum)? Да, если большинство законов служит моральным целям, тогда разумно ожидать, что законы из соображений блага преследуют цель административного удобства, и в этом случае требуют от меня того, что не является морально неверным. Должен ли я повиноваться закону, требующему от меня убийства невиновных людей во время войны? Нет, потому, что этот закон несправедлив и не является законом вообще. Если правовой порядок считается тесно связанным с моральным порядком, тогда должны быть моральные резоны, оправдывающие приверженность закону, и моральные резоны, оправдывающие неповиновение поддельной имитации закона, и основания для легального повиновения и неповиновения, превосходящие апелляцию к простому обычаю или принуждению.

Подобно шлюхе, естественное право представляет себя в распоряжение каждого. Не может быть идеологии, которая не защищается апелляцией к естественным законам. И в самом деле, как может быть иначе, поскольку исходное основание каждого естественного права лежит в личной интуиции, в размышлении над очевидным. Но может ли моя интуиция быть столь же хорошей, как ваша? Очевидное как критерий истины объясняет в высшей степени произвольный характер метафизических утверждений. Доктрина поднимает эти утверждения над любыми силами внесубъективного контроля, и широко открывает дверь перед неограниченным воображением и догматикой.

На этом этапе важно отметить следующее: даже если решительно отвергнуть (2), все еще можно вполне последовательно принимать (1). То есть, можно было бы быть теоретиком естественного права, и считать, что моральная значимость есть необходимое условие правовой значимости, и не принимать конкретной теории моральной значимости (совместимой с естественной целью), ассоциируемой с этим взглядом. Эта возможность сталкивает нас со следующим вопросом: не есть ли это попытка увязать концепцию права с любой концепцией морали, обреченной на неудачу, или же существуют проблемы в классической теории права, обязанные исключительно принятой противоречивой моральной теории?

Право есть закон разума во имя общего блага, провозглашенного тем, кто озабочен делами общества… Человеческий закон имеет природу закона в той степени. В какой он руководствуется правильным разумом…В той степени, в какой он отклоняется от разума, он называется несправедливым законом, и имеет природу не закона, а насилия…таковыми являются акты насилия, а не закона, потому что, как говорит Августин, несправедливый закон не есть вообще закон.

Наконец, мы считаем, что законные обязательства можно изменить по желанию таким образом, которым это невозможно сделать это с моральными обязательствами. Законодательная власть может аннулировать все законы против клеветы и диффамации, и объявить, что эти вещи не являются незаконными. (В США клевета и диффамация перестали быть уголовными преступлениями, в результате отмены соответствующих законов или постоянных отказов властей предъявлять обвинения по этим статьям, и поэтому индивиды вынуждены защищать себя в рамках частного права). Но какие индивидуальные или коллективные действия могут изменить точку зрения, согласно которой клевета и диффамация являются аморальными? Сама идея законодательного для морали кажется абсурдной. Конечно, конкретное законодательство или конституционная конвенция могли бы встроить в законы значительное число моральных вер. Никто и не будет отрицать этого. Однако все, что это покажет, что для этой системы существует случайное или эмпирическое пересечение права и морали. Но это не тот вид необходимой связи, о которой говорит теория естественного права.

В качестве последней попытки спасти классическую теорию естественного права можно бросить такой вызов альтернативным теориям: если мы не отождествляем право и мораль тем или иным образом, как мы можем объяснить моральное обязательство повиноваться закону, и тем самым избежать апелляции к простому принуждению в качестве основания верности закону? Если теория естественного права была бы на самом деле единственным путем к установлению морального обязательства повиноваться закону, тогда можно было бы отказаться от нее с величайшим сожалением – конечно, если человек не придерживается взгляда, что просто нет моральных обязательств повиноваться закону. Тщательное рассмотрение вопроса, однако, показывает, что (а) теория естественного права делают неадекватную работу установления морального обязательства повиноваться закону, и (б) существуют альтернативные возможные способы порождения таких обязательств. Если человек придерживается взгляда, что он имеет моральное обязательство повиноваться закону только в том случае, если закон морален по своему содержанию, тогда он прибегает к моральным обязательствам там, где они нужны в минимальной степени. (Кто думает, что моральные резоны против убийства и изнасилования состоят в том, что существуют законы, запрещающие эти действия?) Людей часто призывают осознать их моральные обязательства повиноваться закону в тех случаях, когда они расходятся с законом по моральным соображениям – например, когда закон требует, чтобы они принимали участие в войне, которую они считают злом. Неясно, как в таких случаях будет полезна теория естественного права. Однако такие случаи можно понять, осознав, что для морального обязательства могут быть другие основания, нежели моральное содержание. Рассмотрим обещания. Мое моральное обязательство выполнить обещание порождается актом обещания, а не содержанием того, что я обещаю. Мое обещание покрасить ваш забор морально тривиально, и само по себе не порождает моральных требований ко мне. Однако, если я обещал вам покрасить забор, тогда это мое действие принимает характер морального требования. Есть ли какая-нибудь важная аналогия между обязательством повиноваться закону и обязательством выполнять обещание? Теория общественного договора отвечает на этот вопрос утвердительно, и это показывает, что основаниями для морального обязательства могут быть другие вещи, нежели те, которые фигурируют в теории естественного права.

В этом духе исторического благочестия мы рассмотрим позднее, можно ли избежать обвинений против классической формы теории естественного права, модифицировав ее в пригодном для нынешнего века виде. Как станет видно, это можно сделать. Современные версии теорий естественного права отличаются от классической версии, будучи более тонкими и правдоподбными, в трех отношениях: (1) Они не основываются на противоречивых и спорных метафизических или телеологических теориях, (2) Некоторые современные теоретики естественного права (например, Лон Фуллер), полагают, что соотношение закона и морали нужно рассматривать на уровне целой системы – что правовые системы могут, конечно, содержать конкретные несправедливые или аморальные в том или ином отношении законы, но система как целое должна удовлетворять определенным моральным требованиям для того. чтобы считаться законной. (3) Другие современные теоретики естественного права (например, Рональд Дворкин) считают, что слишком сильное отделение закона от морали, с точки зрения этих теорий, упускает из виду важнейшую особенность юридической взвешенности – например, взвешенность при вопросе о конституционных правах.

Однако, перед тем, как рассмотреть эти современные направления, будет поучительно рассмотреть теорию о природе права, которые возникли в качестве реакции против теории естественного права. Эта теория называется Правовым Позитивизмом, и ее начальное положение состоит в том, что между правом и моралью должно быть проведено резкое разграничение.