Что творится в женских монастырях свидетельства
Обновлено: 02.07.2024
Первое время, наверное месяц, я была, как в розовых очках. Если что-то казалось мне в монастыре неправильным, я скорее склонна была считать, что я просто еще не очень понимаю здешний устав. К тому же хронический недосып и усталость очень мешали воспринимать и анализировать происходящее. Распорядок дня в монастыре был такой: В 5 утра — подъем, в 5.30 уже нужно было быть в храме на полунощнице. Потом служили утреню по полному чину со всеми полагающимися канонами, на которых почти все спали, кроме чтецов. Далее — литургия и трапеза, как правило с занятиями. Сразу после трапезы все спешили к стенду, на котором благочинная вывешивала списки с послушаниями. Сестры переодевались в рабочую одежду (на это отводилось 15 минут) и шли на то послушание, которое им благословили. Монахини и инокини работали до часу дня, потом исполняли в кельях свое молитвенное правило, а послушницы, которым не полагалось правила, должны были работать до трех, когда начинался отдых. После часового отдыха - вторая трапеза с 16.00 до 16.20, общее чтение помяника прямо в трапезной, и снова послушания до вечернего чая — в 21.30. Ночью часто назначали на чтение псалтири, но подъем в таком случае был в 8.00. Это летний распорядок дня в монастыре, зимой устав был другой. Если подъем был в 7 утра (такое бывало по праздникам), отдыха и дневного правила не было, работали целый день, и это было гораздо тяжелее (я так и не поняла, причем тут праздник). Причащались сестры в воскресенье, и перед причастием следовало прочитать правило с тремя канонами. На это для послушниц не выделялось времени, сил молиться факультативно ночью уже не было никаких, а прочитать правило нужно было обязательно, иначе за это предстоял ответ на страшном суде. Отказаться от причастия тоже было нельзя, если Матушка так благословила. Я пыталась говорить об этом с благочинной и с Матушкой, но только нарвалась на грубость. Решила причащаться так. Сначала очень мучилась совестью, что не читаю правило, но потом подумала, что у меня просто нет выбора читать или не читать. А наказывать человека, у которого нет выбора, на мой взгляд, как-то неразумно.
Иногда у меня от усталости просто мутилось все в голове, в мыслях стоял какой-то туман, все крутилось вокруг того, как выживать в этих непривычных условиях, как выполнить послушание, чтобы осталось еще время на отдых, где достать лекарства, которые невозможно было выпросить у монастырского врача, как написать помыслы, чтобы не разозлить ими Матушку. Да, написание помыслов — это отдельная история, заслуживающая особого внимания.
Буквально сразу после моего приезда в монастырь Матушка сказала мне, что теперь я должна писать ей помыслы. Я была рада этому: хорошо же, когда можно в любой момент посоветоваться с Матушкой, рассказать ей о том, что чувствуешь, получить помощь и поддержку - вначале монашеского пути это особенно важно. Первое время моей монастырской жизни я чувствовала большое воодушевление, с удовольствием ходила на службы и послушания, хоть физически и было тяжело. Я писала о своих ощущениях, делилась с Матушкой своими мыслями, даже самыми сокровенными. Как-то на занятиях Матушка меня подняла и начала вслух при всех рассказывать о том, что я ей написала. Что-то о моих переживаниях во время молитвы. Все это звучало какой-то издевкой, так глупо, что сестры улыбались, кто-то даже смеялся. Хотелось провалиться сквозь землю, только бы не слышать, как Матушка цитирует мои слова, которые я писала только ей. Смысл матушкиных слов был такой, что послушницам вроде меня еще рано думать о молитве, а нужно просто больше трудиться на послушании, и Господь все пошлет. Все правильно. Но почему не сказать мне это наедине, зачем выставлять при всех такой дурой, зачем читать всем мои помыслы? Я же писала ей их как исповедь, а исповедь должна оставаться тайной. Для меня это было большим потрясением. Я поняла, что теперь никакого откровения уже быть не может, а врать я не могу. Получается, что писать нечего. И не писала недели две. Конечно, Матушка это заметила.
- Убирайся из монастыря или пиши помыслы, как все, и меня совершенно не волнует то, как ты будешь это делать.
На следующий день после службы меня вызвали в Матушке.
- Поедешь сегодня в Оптину, можешь пообщаться там с о.Афанасием.
- Благословите, Матушка.
Я была очень рада побыть в Оптиной и снова увидеться с Батюшкой и побежала собираться. Матушка не часто отправляла сестер к их духовникам, такое случалось крайне редко. Она очень доверяла о.Афанасию и была уверена, что он сможет наставить меня на правильный путь послушания.
Мы ехали на газели с монастырским водителем. В Оптиной нам нужно было забрать картошку, а я в это время могла увидеть Батюшку. По этому случаю мне даже отдали на один день мой мобильный телефон. Батюшка уже знал, что я приеду, видимо Матушка его предупредила, что мне нужна помощь и вразумление. Мы сидели на лавочке в лесу возле скита и я пыталась у него выяснить, как же жить дальше. Я рассказала про помыслы и про случай в трапезной, про то, что реальная монастырская жизнь совсем не такая, как ее описывают в книгах. Случай с откровением помыслов в трапезной его сильно удивил и даже рассмешил.
После разговора с Батюшкой я вернулась в монастырь. Матушка дала мне епитимью: я должна была писать ей помыслы каждый день, пока не научусь.
- А если мне нечего будет писать?
- Так и пиши — нечего писать, но помыслы сдавай.
Я стала писать. Писала просто всякую ерунду о том, как я устаю на послушаниях, плохо молюсь, иногда занимаюсь тайноедением и борюсь со страстями осуждения и гнева. Как-то все об одном и том же разными словами. Для себя решила: что бы ни случилось, писать буду только про себя, так, чтобы, если и прочитают на занятиях, не было стыдно. Ябедничество еще с детского садика для меня стало самой отвратительной вещью на свете. И еще был какой-то подсознательный страх, что стоит только раз попробовать кому-нибудь насолить или отомстить с помощью доноса, и потом уже будет невозможно вернуться обратно в прежнее состояние: было в этом всем ощущение какого-то безвозвратного падения, сродни проституции.
Уютный кабинет с добротной мебелью, модными шторами на окнах. Много книг в шкафах. На стене висят иконы, картина современного автора. В клетке заливается кенар Шлепик. Если не поет, ему включают песни Аллы Пугачевой. Работает!
Из трапезной доносится звонкий лай “подкидыша” Графы. Вместе с фотокорреспондентом “КАРАВАНА” мы находимся в покоях игуменьи Иверско-Серафимовского женского монастыря в Алматы. Только особым гостям разрешен сюда вход! А пришли мы пообщаться с настоятельницей, игуменьей Любовью ЯКУШКИНОЙ и узнать: как живут современные монахини? Какие чудеса случаются в этих стенах?
С какой болью приходят женщины, кто из них остается здесь навсегда?
Монастырь находится на территории духовного комплекса. Здесь же расположены канцелярия главы митрополичьего округа, Софийский собор, воскресная школа.
Бывший в прошлом казачьим, Софийский собор (освященный в честь святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии) является старейшим храмом Алматы. Он был построен по проекту архитектора Брусенцова в 1895 году на месте более раннего собора, воздвигнутого в 1871 году и разрушенного землетрясением 1887 года. А первый женский монастырь на территории города учрежден указом Святейшего правительствующего синода от 20 декабря 1908 года. Просуществовал до весны 1921 года. В начале 2000-х годов на месте комплекса росла трава, не было никаких строений. После был возведен храм, затем и женский монастырь.
Для посещения этого святого места я постаралась выдержать дресс-код: черная одежда, минимум косметики, украшений. “Обязательно попробуй местную выпечку, ее пекут монахини, очень вкусная”, – напутствовали меня знакомые, проживающие в Малой Станице.
И вот мы с фотокором внутри монастыря. На первом этаже находится трапезная – сразу чувствуем аромат свежеиспеченного хлеба. На втором – монашеские кельи – обычные комнаты с кроватью, столом, тумбочкой, санузлом. Бытовая комната, где стирают, сушат, гладят вещи. Здесь проживают 25 монахинь, самой старшей – 96 лет.
– Проходите, матушка игуменья вас ждет, – мягко сказала служительница.
“Надо вам уезжать, девочка молодая, грузины могут украсть”
Нас встретила игуменья Любовь Якушкина – улыбчивая женщина. Недавно ей исполнилось 70 лет. На ее хрупких плечах держится большое хозяйство монастыря, в том числе – подворье в сельской местности, почти полтора гектара земли. Трудами настоятельницы и сестер при поддержке благотворителей территория монастыря стала цветущим садом, местом, куда горожане приходят просто прогуляться. Этот труд был отмечен наградой Казахстанского митрополичьего округа – орденом “За заслуги перед Православной Церковью Казахстана”. Беседовали мы в кабинете, обстановка которого никак не вязалась у меня в голове с монашескими покоями, которые я видела в старых монастырях Европы, Грузии, в фильмах.
– Мы не отстаем от жизни, – заметила игуменья.
Попросила матушку рассказать свою историю.
– Выросла в православной семье простых рабочих. В 6-летнем возрасте родители привезли меня из Семея в Алма-Ату. Папа построил домик в районе Компота, – рассказывает Любовь Якушкина. – Училась в школе. С детства ходила в храм. Меня “монашкой”, “богомолкой” называли. Крестик носила. Однажды директор школы вызывает и говорит: "Машенька (мирское имя игуменьи. – Прим. авт.), когда идешь в школу, снимай крестик. А домой идешь – надевай". Я говорю: "Так не буду делать". Мне всё время хотелось уйти в монастырь. Я с ребятами не встречалась. Когда исполнилось 18 лет, мама повезла меня в Грузию. Там были монастыри. Но нигде не приняли, не было прописки. В Сухуми прожили около года. Один старец Серафим сказал: "Надо вам уезжать, девочка молодая, грузины могут украсть". Мы и уехали обратно, в Алма-Ату.
После школы я окончила курсы бухгалтеров. Ходила в храм, пела в церковном хоре. Потом в Киев поехали, там 3 женских монастыря. И снова нигде не принимали. В Алма-Ате меня взяли в епархиальное управление – кассиром-бухгалтером.
Когда владыка Иосиф скончался, мои родители переехали во Владимирскую область. Купили домик с русской печкой. Меня приняли на работу в Московскую патриархию. Вскоре поступило предложение поехать в Иерусалим. Я приняла постриг в Иерусалиме, мне было 24 года.
– А что это значит?
– Постриг в мантию, даешь обет, обещание… Я не могу выходить замуж, иметь детей, носить мирское платье, обувь на каблуке, украшения, только монашескую одежду. Нельзя краситься.
– Извините, что задаю такой вопрос. А если вдруг кто-то из мужчин понравится?
– Вот поэтому свои глаза надо держать вниз. Не засматриваться на мужчин, я же обет дала. А если в сердце что-то случится, для этого есть молитвы, пост, исповедь и покаяние.
– Были случаи, когда женщины, которые дали обет, потом из монахинь ушли в мирскую жизнь?
– Были. В Ташкентском монастыре было много молодых женщин, вдов. Некоторые не выдерживали и выходили замуж. Но счастья у них не было.
“От семьи не уйдешь, от себя – тоже”
– В 90-е годы церковь переживала далеко не лучшие времена. Чем вы тогда занимались?
– Меня поставили в сан игуменьи в 1992 году и отправили в Ташкент. Домики из самана, маленькая церковь, 6 сестер. Их надо было кормить, одевать. Нам дали землю. Мы сад посадили, огород. Свиньи, коровы, лошади появились. Так и питались. Подняли монастырь, в нем было около 40 сестер. Я была настоятельница. В 2005 году меня в Алматы перевели.
– Ваш духовный сан позволяет пользоваться компьютером, телефоном?
– Телефон есть, я только отвечаю на звонки. Интернет не смотрю, мне это неинтересно. На компьютере не работаю, родственница занимается бухгалтерией, ведомости распечатывает.
– Приходят к вам женщины, у которых в семьях не клеится, с работой проблемы?
– От семьи не уйдешь, от себя – тоже. Если в семье плохо, ей и здесь будет плохо. Поэтому я веду беседу. Если тебе плохо, пойди исповедайся и приходи на испытательный срок на послушание. Если это твое, остаешься, нет – иди обратно, в семью.
– Можно сказать, исполняете роль психолога?
– В каком-то роде, да. Я должна знать: кто ко мне приходит, брать их или нет. Что происходит в православной обители на юге Казахстана
– А почему они к вам идут?
– Сейчас много вдов, у которых уже семьи нет, дети взрослые, самостоятельные. А им одиноко. Вот недавно пришла женщина: мужа похоронила, живет одна, дети в России. Говорит: "Я с ума схожу, не могу одна. Возьмите меня". У нее лицо даже посветлело.
– Есть сестры, у которых была богатая мирская жизнь?
– Да. У нас сестры из Кыргызстана, Украины, Казахстана, Узбекистана. Многонациональный монастырь. Одна женщина-метиска (папа – иранец, мама – русская) приехала к нам из кыргызского монастыря. Была замужем, есть сын. Ей 60 лет. 15 лет назад она ушла в монастырь по собственному желанию. Есть чистые девушки, которые не были замужем.
– Нескромный вопрос: затворнический образ жизни может сказаться на здоровье женщины?
– Ну какой же затворнический? Мы же не схимники (схима – высшая степень монашества, предписывающая затвор и соблюдение строгих правил. – Прим. авт.). Мы ходим в храм, сестра Амвросия ездит на рынки, продукты приобретает, вещи. Молодым сестрам покупаем современную одежду, что есть на рынке. Друг с другом общаемся. У нас есть своя медсестра.
Меньше смотреть новостей, больше контактировать с природой
– У вас здесь благодатное место, не хочется уходить. Что вы посоветуете людям, которым тяжело пережить новые вызовы, эпидемию коронавируса?
– Знаете ли вы истории, когда женщины не могли забеременеть, шли в храм, просили Божией помощи и рожали детей?
– Да. Есть знакомая семья. Лет 10 не было детей. Я им советовала: почаще исповедоваться, причащаться, с батюшкой общаться. Говорила – поезжайте в Серафимо-Дивеевский женский монастырь. Они съездили, пожили. Через год девочка родилась. Назвали Матроной, в честь нашего храма. Верить надо. Всё в голове и сердце.
– Бывали чудесные случаи исцеления?
– Их много. Из Караганды позвонила женщина, Ляззат, у нее была нехорошая болячка в женских органах. Несколько месяцев мы читали за ее здравие молитву. Пошла к врачу – всё хорошо. До сих пор благодарит, хотя и некрещеная.
Тот, кто читает классику, ясно выражает свои мысли
Матушка Амвросия (в миру – Ольга Спартаковна. – Прим. авт.) в монастыре 29 лет. В мирской жизни окончила Московский институт культуры, работала в библиотеке, фотографом, в киноиндустрии. Параллельно занималась горным туризмом. Семьи не было. Приехала в Алматы из Ташкентского монастыря.
Попросила ее рассказать: каково это, управлять женским монастырем?
А еще читать классическую литературу. Любимые авторы матушки Амвросии – Валентин Распутин, Гоголь, Чехов, Тихон Шевкунов и его произведение “Несвятые святые”. А игуменья Любовь рассказала, что читала Достоевского, Гоголя, Чехова, Булгакова. Разные произведения авторов-священнослужителей.
– Только человек, который много читает классику, сможет нормально говорить, выражать свои мысли, – единодушны мои собеседницы.
Ярославская область. 180 километров от Москвы. Здесь находится уникальное место – Николо-Сольбинский женский монастырь. На его территории расположено десять храмов. Это один из самых крупных женских монастырей в России. За его стенами кипит настоящая жизнь. Ведь здесь живут дети.
Всего 20 лет назад на месте монастыря ничего не было. Игумению Еротииду благословили восстановить, а точнее, заново построить Николо-Сольбинский монастырь. Почти сразу, когда она приехала, было решено взять курс на социальную помощь местным жителям. Сегодня на территории монастыря работает приют для детей-сирот, детский сад, ясли, общеобразовательная школа и профессиональный колледж
Поначалу в школе в основном учились дети из неблагополучных семей. Позже в монастырь стали обращаться родители, которые хотели, чтобы их дети воспитывались при монастыре в духе православной веры и добродетелей.
Керамическая мастерская приглашает художников и скульпторов
В Николо-Сольбинском монастыре есть своя керамическая мастерская. Здесь производят посуду, сувениры, статуэтки по технологии шликерного литья. Эта технология зародилась XVIII веке в Европе, а потом пришла в Россию. Керамическая мастерская состоит из трех цехов. Для того, чтобы изготовить одно изделие, нужно как минимум две недели и пять работников.
После того, как изделия залили и они подсохли, начинается процесс оправки. Если оправщица неровно уберет швы или замажет края, то изделие сохранит деформацию. Когда оправка закончилась, изделие ставят в сушильный шкаф.
Процент брака при такой технологии очень низкий. Да и возникает он чаще всего по причине человеческого фактора или сбоя техники, но последнее встречается крайне редко. Если заливать изделие неаккуратно, небрежно, то образуются трещины. Если неправильно подготовить печку, то изделие может прилипнуть или склеиться.
Для настоятельницы монастыря ключевой задачей было создать свой собственный стиль. Именно поэтому все изделия выполнены в красно-коричневых тонах с рисунком. Эскизы разрабатывает творческая группа. Монастырь постоянно нуждается в художниках и скульпторах с образованием.
Работают в керамической мастерской не только монахини, но и обычные специалисты.
По словам самих монахинь, поначалу их никто не воспринимал всерьез. Керамическому мастерству, как и любому другому, нужно учиться в специализированном заведении – так считает большинство.
Оказалось, что монастырь полностью живет на пожертвования.
Керамическое производство существует в Николо-Сольбинском монастыре с 2011 года, но только в 2015 выработался собственный стиль. Совсем недавно со своей продукцией монастырь принял участие в фестивале российской керамики и занял там первое место.
Музыка в школе – не единственное творческое направление. Девочки учатся рисовать, вышивать, играть в театре. Все это происходит на профессиональном уровне с преподавателями, постановщиками, художниками, режиссерами.
Дисциплинировать девочек из сложных семей не так просто. Помогает четкий режим дня, который здесь соблюдают.
Монастырь приглашает на работу учителей: химии, биологии, фортепьяно, теоретическим музыкальным дисциплинам, скрипке, сольфеджио, рукоделию. Сегодня в школе работают 20 преподавателей, дети занимаются в малых классах по шесть человек, но педагогов все равно нужно больше.
После школы в основном все продолжают образование: кто-то остается в колледже при монастыре, кто-то идет в другие учебные заведения. Кстати, поступить в местный колледж и освоить профессию могут и выпускники обычных школ.
Храмы, святыни, чудеса
20 лет назад на территории Николо-Сольбинского монастыря был только один разрушенный Успенский храм, сейчас их – 10. Строили храмы только на пожертвования.
Еще одна знаменательная икона, которая хранится в Успенском храме, – это Троица, написанная монахами на Афоне.
В честь святителя Спиридона на территории монастыря тоже построили храм. Сейчас здесь все еще идет ремонт, помощь до сих пор нужна, но основная работа уже закончена. Строили храм долго – настоятельница хотела воссоздать стиль каменной резьбы. Основное его отличие в том, что для каждого камня существует свой эскиз, а вместе они образуют художественную композицию.
Чаще всего церковь этого святого посещают, чтобы попросить о самом главном. В специальный ящик паломники опускают записки с личными просьбами, многие через какое-то время возвращаются, чтобы поблагодарить святителя Спиридона и помолиться о свершившемся чуде. В храме даже хранится книга, в которую посетители пишут свои благодарности.
Еще один уникальный по своей архитектуре храм построен в честь преподобного Сергия Радонежского.
Еще один редкий для России храм, который удалось построить здесь, возведен в честь Ксении Блаженной. У этой святой удивительная история. Когда она была молодой девушкой, у нее внезапно умер муж. Ксению настолько расстроил тот факт, что он умер без покаяния и причастия, что она приняла подвиг юродства, чтобы спасти душу супруга.
В корпусе с храмом Ксении блаженной находятся ясли для самых маленьких. Здесь заботятся о детях, от которых отказались родители. По словам монахини, воспитывать таких детей проще, потому что они не успели получить негативную закладку. Кстати, дети, которые никогда не видели своих матерей, называют монахинь мамами, остальные вспоминают своих родителей, какими бы они ни были.
В монастыре занимаются не только общественной работой, но и производят натуральную молочную продукцию и сыр. В ближайшем будущем в планах открыть больницу с качественным оборудованием, где могли бы лечиться не только сестры, работники и дети, которые живут на территории монастыря, но и жители ближайших деревень. Их настоятельница Игумения Еротиида особенно жалеет – больниц рядом нет.
Разговор по душам с настоятельницей Николо-Сольбинского монастыря Игуменией Еротиидой
Матушка Еротиида получила назначение восстановить монастырь, когда ей было всего 33 года. На территории современного церковного комплекса тогда не было ровным счетом ничего. Кругом царила разруха, а там, где сегодня стоят монашеские кельи, жили бомжи.
Социальная работа с детьми была выбрана не случайно. Сначала Игумения принялась помогать взрослым, дала им работу и кров. Но все это не привело к желаемой цели.
«Когда мы начали знакомиться с людьми в округе, первым делом я хотела дать им работу. Мы взяли местный разоренный колхоз, коров там резали за бутылку, пьянствовали, бесчинствовали. Когда я все это увидела, я не знала, за что хвататься, чтобы людей стабилизировать и ориентировать на надежду. Мы отремонтировали этот колхоз, ферму, заплатили все долги за них, в течение нескольких лет оплачивали кредит, развивали хозяйство.
Реальность дала ответ на вопрос, каким должен быть современный монастырь. Уединиться и жить тихой монашеской жизнью, игнорируя происходящее, – было бы не по-христиански, объяснила настоятельница.
«Я заметила, что люди очень разобщенные, эгоистичные, они разделены даже внутри семьи. Пообщавшись с народом, я поняла, что люди раздваиваются даже внутри себя. Наш монастырь стал одним из первых, кто взял курс на социально-миссионерское служение.
Самая большая проблема монастыря заключается в том, что дети занимают больше половины территории, то есть вытесняют сестер. Правильнее было бы построить большую школу, но за пределами самого монастыря. Земля есть, а денег на реализацию нет.
Поиски
Мария Кикоть, 37 лет
В монастырь люди уходят по разным причинам. Одних туда приводит общая неустроенность в миру. Других — религиозное воспитание, и они, как правило, считают путь монаха лучшим для человека. Женщины довольно часто принимают такое решение из-за проблем в личной жизни. У меня все было немного иначе. Вопросы веры занимали меня всегда, и однажды… Но обо всем по порядку.
Мои родители врачи, отец — хирург, мама — акушер-гинеколог, и я тоже закончила медицинский институт. Но доктором так и не стала, меня увлекла фотография. Я много работала для глянцевых журналов, была довольно успешна. Больше всего мне тогда нравилось снимать и путешествовать.
Как-то мы с подругой ехали на съемку и случайно остановились переночевать в православном монастыре. Неожиданно мне предложили подменить тамошнего повара. Я люблю такие вызовы! Согласилась и проработала на кухне две недели. Так в мою жизнь вошло православие. Я начала регулярно ходить в храм возле дома. После первой исповеди чувствовала себя замечательно, так спокойно она прошла. Заинтересовалась религиозными книгами, изучала биографии святых, соблюдала посты… Погрузилась в этот мир с головой и однажды поняла, что хочу большего. Я решила уйти в монастырь. Отговаривали все, включая батюшку, но старец, к которому я поехала, благословил на послушание.
В монастырь я приехала промокшей с головы до ног, замерзшей и голодной. На душе было тяжело, в конце концов, не каждый день так круто меняешь свою жизнь. Я, как и любой нормальный человек, надеялась, что меня накормят, успокоят и, главное, выслушают. Но вместо этого мне запретили разговаривать с монахинями и отправили спать без ужина. Я расстроилась, конечно, но правила есть правила, тем более речь шла об одном из самых строгих монастырей России.
У настоятельницы был личный повар. Она лицемерно сетовала, что из-за диабета вынуждена есть лосось со спаржей, а не наши серые сухари
Особая зона
Монастырем управляла сильная, властная и, как оказалось, очень влиятельная женщина. Во время первой встречи она была приветлива, улыбалась, рассказывала, по каким законам идет жизнь в обители. Уточнила, что ее нужно называть матушкой, остальных — сестрами. Тогда показалось, что она отнеслась ко мне по-матерински снисходительно. Я поверила, что все живущие в монастыре — одна большая семья. Но увы…
Это было царство бессмысленных ограничений. За столом не позволялось без разрешения притрагиваться к еде, нельзя было просить добавки, есть второе, пока все не доедят суп. Странности касались не только трапез. Нам запрещали дружить. Да что там, мы не имели права даже разговаривать друг с другом. Это, не поверите, считалось блудом. Постепенно я поняла: все так устроено для того, чтобы сестры не могли обсуждать настоятельницу и монастырский уклад. Матушка боялась бунта.
Я пыталась практиковать смирение. Когда меня что-то пугало, думала, что просто вера моя пока слаба, а никто не виноват.
Питались мы тем, что жертвовали прихожане или близлежащие магазины. Как правило, нас кормили просроченными продуктами. Все то, что производили в обители, матушка дарила вышестоящим церковнослужителям.
Иногда игуменья приказывала есть чайной ложкой. Время трапезы было ограничено — всего 20 минут. Сколько ты там успеешь съесть за это время? Я очень сильно похудела
Быть послушницей
Постепенно жизнь в монастыре стала напоминать мне каторгу, ни о какой духовности я уже и не вспоминала. В пять утра подъем, гигиенические процедуры, извините, в тазике (душ под запретом, это же удовольствие), потом трапеза, молитва и тяжкий труд до глубокой ночи, затем снова молитвы.
Понятно, что монашество не курорт. Но ощущение постоянного надлома тоже не кажется нормальным. Сомневаться в правильности послушании нельзя, допускать мысль о том, что настоятельница неоправданно жестока, — тоже.
Многие спрашивают, как в монастыре борются с сексуальным искушением. Когда ты постоянно находишься под жестким психологическим давлением и пашешь с утра до ночи на кухне или в коровнике, желаний не возникает.
Дорога назад
Я прожила в монастыре семь лет. После череды интриг и доносов, незадолго до предполагаемого пострига у меня сдали нервы. Я не рассчитала, приняла убойную дозу лекарства и попала в больницу. Полежала там пару дней и поняла, что обратно не вернусь. Это было трудное решение. Послушники боятся покидать монастырь: им внушают, что это предательство Бога. Пугают страшной карой — болезнью или внезапной смертью близких.
По дороге домой остановилась у своего духовника. Выслушав меня, он посоветовал покаяться и взять вину на себя. Скорее всего, он знал о том, что происходит в монастыре, но дружил с настоятельницей.
Постепенно я возвращалась к мирской жизни. После долгих лет, проведенных в изоляции, заново привыкать к огромному шумному миру очень тяжело. Поначалу мне казалось, что на меня все смотрят. Что я совершаю один грех за другим, а вокруг и вовсе творятся бесчинства. Спасибо родителям и друзьям, которые помогали мне всем, чем только можно. По-настоящему я освободилась, когда написала о пережитом в интернете. Постепенно я выкладывала свою историю в ЖЖ. Это стало отличной психотерапией, я получила много откликов и поняла, что не одинока.
Примерно через год монастырской жизни у меня пропали месячные. Так было и у других послушниц. Организм просто не выдерживал нагрузки, начинал сбоить
Прошло время, и теперь я точно знаю, что проблема не во мне, виновата система. Дело не в религии, а в людях, которые трактуют ее таким извращенным образом. И еще: благодаря этому опыту я поняла, что всегда надо доверять своим чувствам и не пытаться увидеть в черном белое. Его там нет.
Другая дорога
Эти женщины однажды устали от мирской суеты и решили все поменять. Не все они стали монахинями, но жизнь каждой теперь тесно связана с церковью.
Аманда Перез. Несколько лет назад знаменитая испанская модель без сожалений бросила подиум и ушла в монастырь. Возвращаться не собирается.
В монастырь я тогда не пошла, но иногда все-таки входила за его ворота, вглядывалась в светлые лица сестер и старалась представить себя среди них. Монашество казалось сродни кокону, в который можно спрятаться от самой себя.
Через полгода после той истории я неожиданно влюбилась, и мысли об уходе из мира больше не тревожили. Однако монастырь жил во мне — и когда накатывало то внутреннее, гнетущее, вновь вспоминала, что выход есть.
И вот, мне 39 лет. И я вновь еду в Свято-Иверский женский монастырь. Пока еду, вспоминаю все, что пережила много лет назад; но теперь мне хочется понять, действительно ли монастырь мог бы стать для меня пристанищем? И стоит ли надеяться, что, если мир снова сузится до ядовитой горошины, мне будет куда прийти?
На пороге
Восемь утра. Солнце карабкается вверх, цепляясь лучами за щербатые улыбки многоэтажек. Гудят машины, хлопают двери магазинов, подъемные краны тянут к облакам новый жилой район. В центре всей этой городской суеты стоит бело-голубой монастырь.
Тогда я тоже примеряла на себя ее историю и думала, что в некоторых случаях монастырь — это выход.
Я на все соглашаюсь.
Антон и скорбочки
После службы выстраиваемся на крестный ход. Нас человек десять: женщины, двое детей и мужчина в возрасте. На крестный ход каждый приносит свою печаль: одни просят о работе, другие о здравии, третьи о чем-то очень личном. Дорога вокруг монастыря долгая: по пахнущему теплом асфальту соседней стройки, по берегу реки, потом тропой через кусты боярышника и терновника, над которыми, как два указующих в небо перста, возвышаются заводские трубы. У монастырского источника замечаю человека — совершенно мокрого и в одних плавках, хотя на улице едва ли шестнадцать градусов наберется. Отстаю и спрашиваю, что его сюда привело? Мужчину зовут Владимир. Семь лет они с женой не могли зачать ребенка, а после того, как окунулись в эту воду, все произошло…
Мать Серафима оборачивается, смотрит на меня подслеповатыми глазами. Мне становится стыдно, что отвлекаюсь во время крестного хода, догоняю шествие и прячу глаза. Серафиме семьдесят лет. В монастырь она пришла в сорок. Работала бухгалтером, замужем не была, детей нет. Почему ушла от мира, растолковать внятно не может: Господь призвал.
Саша и искушение
Уже тридцать лет Серафима готовится к жизни небесной. Но пока есть жизнь земная, монашеская. И чтобы ограничить ее от мирской, на дверях всех хозяйственных и жилых помещений монастырского подворья стоят кодовые замки. Даже на коровнике.
Убранство последнего задевает меня за живое: ковры на полу, остатки недорогой мебели середины прошлого века — шкафы, тумбы, стулья. Все это прихожане за ненадобностью приносили в храм. А послушница Саша тащила в коровник — решила, что если застелить цементный пол коврами, будет и теплей, и красивей, и чище. К тому же ее мама работала на ковровой фабрике: ткала плюшевые покрывала и дорожки…
— Русский язык, наверное, был не самым любимым в школе? — спрашиваю без иронии, предчувствую у Саши непростую судьбу.
— Мне школа вообще не нравилась. Я и учиться после нее не пошла. Работала в рыбном цеху, жарила котлеты. А потом…
— Почему?! Ты никого не убила, не растлила, то, что ты мне рассказала, вызывает сочувствие, понимание и объясняет, зачем ты здесь.
— Такой большой срок, а ты все еще послушница. Почему?
— Воля Божья, не готова, — отвечает Саша.
— Веселая слишком? Открытая? — перечисляю то, что на виду, и чем Саша сильно отличается от других обитателей монастыря, чем напоминает меня сегодня.
— Несмиренная. И искушений у меня много. Бывает, смотришь на мирских людей, думаешь всякое…
— Ну, какие искушения? Платье надеть красивое хочется? Выйти на прогулку в город?
— Нет, нет… Мне, например, хотелось бы на самолете полетать. Я ни разу не летала. И с парашютом прыгнуть…
Потом Саша спохватывается, продолжает уже как по написанному:
Саша мнет передник и просит отпустить ее обратно, к коровам и коврам.
Люба и композиция
Во время обеда в трапезной многолюдно. Монахини едят в отдельной комнате, миряне в помещении рядом с кухней. Два стола с пластиковыми стульями. Мужчины и женщины вместе. Мужчин сегодня немало: на территории монастыря идет большая стройка. Обед обильный и вкусный: постный борщ, икряники, жареная рыба, макароны, салат и хлеб. Каждый берет из большой кастрюли, сколько хочет. После обеда можно выпить чаю с конфетами или поесть арбуз.
За столом замечаю женщину, лицо которой мне кажется знакомым. И тут же озарение — Люба! 15 лет назад мы работали вместе в книготорговой фирме. Люба была художником, рисовала гуашью рекламные плакаты для книжных магазинов области. Компьютер не признавала, появление ИНН восприняла как шифровку дьявола. А когда Люба решила избавиться от телевизора (черно-белого агрегата из середины 70-х), я его приняла. Благодаря истории с телевизором Люба меня и вспомнила.
— А как же вы живете?
— Пусть она меня не снимает!
— Мне не нравится, как она выстраивает композицию…
Я вдруг вспоминаю каморку, в которой раньше работала Люба. Все стены были увешаны снимками спортсменов: штанга, гребля, легкая атлетика. В молодости Люба была спортивным фотокором. И кажется, на стене у нее висело немало наград.
— Люба, вы же были лучшей в фотоделе? Так ведь?
— Когда это было? Мне уже семьдесят! — Люба хихикает, качает головой и уходит в храм чистить подсвечники. На пороге задерживается. — Ты сильно изменилась, совсем другая была, совсем!
Роза и грязная вода
После обеда получаю послушание: вымыть два мешка картошки. Сажусь на низкий стульчик у огромной кастрюли с водой. Рядом две трудницы. Картошку моем сетками. Они легко очищают грязь и не травмируют кожуру клубней.
Между делом представляюсь и пытаюсь поговорить с женщинами. Но женщины не хотят, отзывается только Роза. Она в прошлом корректор. Через минуту находим общих коллег и друзей. Роза расслабляется и рассказывает о главном сама.
Вода в чане после картошки черная-черная, хорошо бы ее сменить. Мы с Розой берем огромную кастрюлю, отливаем часть воды в ведро, трудница тянет его на улицу. Мне хочется ей помочь, но в трапезную входит Анна, она забирает меня на разговор, которого я ждала с самого утра и который должен помочь ответить и на главные вопросы.
Призвание Анны
Послушница Аня в монастыре живет уже девятый год. Я видела ее еще в храме, на клиросе, там Аня от меня убежала. Теперь пришла сама, призналась, что я — ее послушание.
— Спрашивайте, — я вдруг замечаю, что Аня высокая и очень красивая. С таким лицом она бы могла украсить обложку любого модного журнала, фигуры под глухим платьем не видно, но по тонким запястьям рук догадываюсь, что и с этим все более, чем хорошо. О своих мыслях, конечно, молчу.
— Как вы… такая… выбрали этот путь?
— До 13 лет я жила обычной жизнью. Даже некрещеной была. Родители невоцерковленные, им это казалось необязательным. В поселке, где я жила, открылась воскресная школа. И туда пошли все — от шести до 16. Я начала ходить, потом захотела принять крещение. Маму в курс не вводила, думала — насобираю денег, и сама. Покрестилась. Крестная мне досталась очень взрослая, она меня и привела к Богу, взялась за мое воспитание. Такой возраст сложный — 13-14 лет. Слава Богу, смогла удержаться в храме.
В словах послушницы я слышу то, что когда-то было у меня: ощущение лишнего в миру человека. Поэтому хочу спросить о друзьях, о душевной близости с родственниками, но не спрашиваю — боюсь спугнуть.
— Из всех детей в церковно-приходской школе, можно сказать, я осталась одна. Когда закончилось обучение, перешла в храм, потом стала задумываться: как жить дальше, выходить замуж или уйти в монашество?
— А были предложения выйти замуж? — вопрос об Аниной внешности не дает мне покоя.
— Нет. Я сама по себе стеснительная. Даже ни с кем никогда не дружила. Видела, что нравлюсь. Со мной пытались знакомиться. В паломнической поездке даже, помню, искали мой телефон. Но я тогда для себя уже все решила, держалась.
К нам подходит женщина, спрашивает о графике работы свечной лавки, послушница переключается, выдыхает и продолжает уже спокойнее…
— В монастырь я приехала впервые паломницей и осталась на три дня на новогодние праздники. Смотрела, работала, ходила на службы и поняла, что это мое. Вернулась уже весной, когда диплом надо было сдавать.
— Какая тема диплома?
— Я программист, а о чем писала диплом, уже и не помню, — Аня впервые смеется. Тихо-тихо, как будто извиняется. — Вот, после защиты приехала в монастырь. Думала продержаться недельку. Потом еще недельку, слава Богу. И пошло время, пошло. Но было непросто. Я не знала, что такое внутренняя борьба, работа над собой, над искушениями.
Страдалец Игорь
Двадцать сестер
Солнце садится на крышу торгового центра за полчаса до вечерней службы. Мать Софрония торопится в храм и торопит меня, потому что день мой как трудницы уже закончился.
В диктофоне 26 записей, но ответа на главный вопрос там нет. Поэтому я задаю его Софронии.
Поднимается ветер, он треплет одежды монахини. Софрония смотрит на меня выжидающе, и я понимаю, что пора идти. По дороге встречаю матушку Рахиль. Прошу благословения на этот текст и все-таки опять спрашиваю о важном.
Когда я вышла за ворота монастыря, последние солнечные лучи застревали в неровных зубах жилых многоэтажек. Было ветрено и прохладно. Двадцать лет назад, когда я сюда пришла впервые, погода была совершенной другой. И монастырь мне казался понятней и ближе.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Матушка Серафима выполняет послушание - ухаживает за розами.
Крестный ход в честь мучениц Веры, Надежды, Любови и их матери Софии. Ход ведет матушка Серафима
Прихожанин в святом источнике.
Территория Свято-Иверского монастыря
Послушница Саша в коровнике
Праздничная служба в Свято-Троицком соборе
Послушница Захария чистит пол от свечного воска в Свято-Троицком соборе
Служба в храме Иверской иконы Божией Матери
Праздничная служба в Свято-Троицком соборе. Одна из монахинь молится на коленях
Сестры готовят просфоры
Настоятельница Свято-Иверского женского монастыря — игуменья Рахиль
Матушка Серафима выполняет послушание — ухаживает за цветами у Свято-Троицкого собора
Матушка Серафима выполняет послушание — собирает опавшие после сильного ветра яблоки
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и фотоистории. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем никакого процента на свою работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Исключительные права на фото- и иные материалы принадлежат авторам. Любое размещение материалов на сторонних ресурсах необходимо согласовывать с правообладателями.
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
Благотворительный фонд помощи социально-незащищенным гражданам "Нужна помощь"
Адрес: 119270, г. Москва, Лужнецкая набережная, д. 2/4, стр. 16, помещение 405
ИНН: 9710001171
КПП: 770401001
ОГРН: 1157700014053
р/с 40703810701270000111
в ТОЧКА ПАО БАНКА "ФК ОТКРЫТИЕ"
к/с 30101810845250000999
БИК 044525999
Читайте также: