По какому приказу работают медики в красной зоне

Обновлено: 15.06.2024

39-летняя Анна и 54-летняя Ирина устроились санитарками в ковидное отделение прошлым летом. Это был разгар первой волны коронавируса, когда под лечение COVID-19 перепрофилировали целые корпуса и требовались новые сотрудники. Работать им приходилось в непростых условиях.

— Летом же вообще под 40 градусов жара была. Мы работали в спецкостюмах в красной зоне по четыре часа. Четыре часа в грязной зоне, четыре — в чистой, — вспоминает Анна.

— Выходишь оттуда весь мокрый с ног до головы. Еще и жара. Работали сутки через двое, особенно когда болеть коллеги начали. А когда вошли в нормальный ритм, график был и сутки через трое, — добавляет Ирина. — Но нехватка кадров ощущалась — всё рассчитано на пределе. Пациентов надо же и переодеть, перестелить им. Ты весь мокрый, перчатки прилипают, и одному просто нереально пациента переодеть — надо вдвоем. А нас один санитар на 24 и более пациентов. Каждого надо покормить, утку вынести, переодеть. И всё это надо успеть за четыре часа.

В красной зоне санитарки не только моют полы, но и помогают ухаживать за пациентами

Для Анны это первый больничный опыт, а Ирина до этого пять лет отработала в другом медучреждении. Оказавшись внутри красной зоны, обе женщины вдохновились работой медиков и поступили на вечернее отделение в медучилище. Сейчас они на платной основе осваивают сестринское дело, но вот уже полгода вынуждены искать средства не только на учебу, но и в целом на жизнь. В феврале больница внезапно уволила их, отказав в альтернативных вариантах трудоустройства.

— Когда я пришла на сутки, с утра из отделения вывозили больных. Нам сказали, что работаем до обеда. А днем всех, кто был на смене, отправили в отдел кадров писать заявления на увольнение по собственному желанию, а затем — по домам, — рассказала Анна. — Уволили около 50 работников, среди них врачи, медсестры и санитарки — полностью медперсонал корпуса. Кого-то из них, конечно, перевели в другие ковидные корпуса этой же больницы, а остальным даже никакой альтернативы не предложили.

При устройстве в больницу с Анной и другими работниками заключали срочный трудовой договор. В медучреждение их принимали на период действия отделения для лечения больных . Но какого именно отделения — ни в одном из документов не указано. По словам санитарок, в красной зоне они сначала работали в общей реанимации, затем — в обычных палатах, а после — в детской реанимации. На выход сотрудниц попросили, когда педиатрическое отделение вернули к обычной жизни, хотя сам ковидный госпиталь тогда не закрывался. Уведомление о расторжении трудового договора работникам этого отделения отправили по почте за три дня до увольнения, но многие его не получили.

№ 9 под лечение ковидных больных прошлым летом отдали сразу несколько отделений" title _">№ 9 под лечение ковидных больных прошлым летом отдали сразу несколько отделений" itemprop="contentUrl" >

В ГКБ под лечение ковидных больных прошлым летом отдали сразу несколько отделений

Вместо красной зоны экс-работницы больницы оказались на бирже труда. При этом Ирине встать на учет как безработной удалось лишь спустя три месяца.

— Бухгалтерия больницы не передала сведения обо мне в Пенсионный фонд. На бирже мне постоянно отказывали, потому что я числилась работающей. И только в середине мая меня признали безработной, — говорит Ирина. — Но как мне существовать? Половина пособия уходит на оплату коммуналки, еще часть уходит на учебу. Найти новое место работы всё это время не удается. Возможно, из-за моего предпенсионного возраста. А может быть, и из-за конфликта с предыдущим работодателем. Конечно, мне обидно, что так вышло. Я хотела работать в этой больнице. Коллектив там неплохой, мы все сдружились. Я обращалась и в другие ковидные госпитали. Но везде штат укомплектован еще после первой волны и в кадрах стабильность.

Гострудинспекция нашла в действиях больницы нарушение и выдала предписание. Ведомство признало, что трудовые договоры с санитарками расторгнуты неправомерно.

— В результате проверки установлено, что сотрудницы приняты на определенный срок — на период открытия отделения для лечения больных . Однако на момент их увольнения отделение для лечения больных продолжало функционировать, — заключили в Гострудинспекции.

С этим ответом Анна и Ирина обратились за помощью к юристу и подали иск в суд. Уволенные санитарки настаивали на восстановлении в должности и выплате компенсации. За полгода вынужденного прогула каждой из них набежало минимум четверть миллиона рублей.

— Мы пытались договориться. Исковые требования по каждой работнице включали взыскание за вынужденные прогулы и компенсацию морального вреда. Мои доверительницы хотели выйти на работу, и мы обсуждали с представителями больницы возможность мирового соглашения, — прокомментировал юрист Олег Гейер, защищавший в суде интересы уволенных санитарок. — Мы предложили, чтобы сотрудницам выплатили хотя бы по 100 тысяч каждой, потому что они долго оставались без работы. Сначала представители больницы сказали, что готовы пойти на мировую. Но потом юристы перестали выходить с нами на связь. Позже они позвонили и пригласили на встречу в больницу.

Юрист подчеркнул, что заключить мировое соглашение не удалось из-за позиции ответчика.

— Я приехал на встречу, там был главный бухгалтер и временно исполняющий обязанности главврача. Они начали мне объяснять, что мы не правы, что суд откажет нам в удовлетворении требований, и предложили истицам получить по 30 тысяч рублей и отказаться от своих требований. Мол, даже если суд удовлетворит наши требования, то взыщет деньги за простой, а не за вынужденный прогул, — уточнил Олег Гейер. — А там существенная разница получается. Вынужденный прогул — это средняя зарплата, не полученная работником за весь период, когда он не работал. А простой — это две трети от оклада, который у санитарок был 9700 рублей. У них средняя зарплата получилась около 54 тысяч рублей (со всеми ковидными надбавками), а две трети от оклада — около тысяч рублей.

В суде представители больницы утверждали, что сотрудницы работали у них по срочному трудовому договору на время действия отделения по лечению в педиатрическом корпусе.

— Те сотрудники, которые были переведены в отделение по лечению ковидных больных из внутренних подразделений, после сокращения ковидных отделений вернулись к своему основному месту работы, — подчеркивали во время заседания юристы медучреждения. — Истицы уволены в связи с тем, что поступил приказ о сокращении ковидного отделения в педиатрическом корпусе, где они работали. Расчет с ними произведен в полном объеме. В феврале 2021 года был закрыт один корпус, но до этого закрывались и другие корпуса для лечения ковидных пациентов.

Но доказать, что санитарок принимали в педиатрическое отделение, представители горбольницы в суде не смогли. Юрист уволенных женщин утверждает, что этих данных нет ни в заявлении о приеме на работу, ни в трудовом договоре, ни в штатном расписании.

— Нас тыкают договорами, что мы временные. Нас разделили даже в зарплате. Кто на постоянной работе, у них зарплата больницы 30 тысяч рублей, у временных — 15 тысяч (без доплат. — Прим. ред.), — возмущается Анна.

— Даже табулировали нас иначе, чем других работников, — добавляет Ирина. — Мы выходим на сутки, а в табеле нам пишут 23 часа. При этом у врачей и медсестер в табелях указано 24 часа.

В суде выяснилось, что спустя какое-то время после увольнения Анны и Ирины количество должностей санитарки в штатном расписании горбольницы даже выросло. Расторжение трудового договора с ними признали незаконным. Теперь вместе с восстановлением в должности медучреждение должно будет выплатить санитаркам около 560 тысяч рублей, из них Анне — около 272 тысяч рублей, а Ирине — чуть более 286 тысяч.

Сейчас больница пытается обжаловать это решение в апелляционной инстанции в облсуде. Прокомментировать эту ситуацию мы попросили пресс-службу медучреждения.

— В настоящее время проходит судебный процесс, давать какие-либо комментарии преждевременно, — ответили на наш запрос в пресс-службе ГКБ . — В целом штат работников инфекционного отделения для лечения больных с коронавирусной инфекцией укомплектован, пациентам оказывается вся необходимая медицинская помощь.

Тем временем Анну уже восстановили на работе, но график у нее стал жестче. Вместо смены с тремя выходными теперь она пять дней подряд проводит в реанимации, где ухаживает за самыми тяжелыми пациентами красной зоны. Несмотря на пережитые трудности, в профессии Анна и Ирина не разочаровались и готовы и дальше помогать медикам и пациентам бороться с ковидом.

— За время эпидемии основные жалобы медработников были на то, что не соблюдались обещания по выплатам компенсаций за работу в красной зоне. По всей стране были подобные жалобы, но особенно это касалось Москвы и Санкт-Петербурга, куда люди приехали в расчете на большой заработок, — комментирует Семён Гальперин. — У наших медработников нет четкого понимания, что они подписывают при трудоустройстве. Мало кто из врачей может оценить контракт, который они подписывают. Какие права у них будут по трудовому договору, какие обязанности у работодателя и так далее. Работодатель этим пользуется, давая на подпись такие невнятные соглашения, в частности о сроках и объемах работы. Это касается не только ковидных госпиталей. На сайтах объявлений врачам часто обещают высокие зарплаты. Но когда врач придет по этому объявлению, ему уточнят, что это зарплата, которую он сможет заработать на ряде условий, например, если он будет большое количество коммерческих больных принимать. А в договоре будет сумма значительно меньше обещанной. Так же происходит и для тех, кого нанимают на работу в ковидные госпитали. Тем более что очень часто это приезжие люди, и на такого сотрудника легко надавить.

Проблемы, по словам правозащитника, возникают из-за гибкости контракта, который позволяет уволить временного сотрудника в любой момент.

— Это касается приема на работу в особых обстоятельствах, а присутствуют эти обстоятельства или нет — полностью зависит от воли работодателя. Хоть это и называется срочный договор, но конкретные сроки в нем не оговариваются, — рассуждает Семён Гальперин. — Это прекращение работы в любой момент оспорить очень сложно. Такое возможно, если в контракте указаны конкретные сроки, и они еще не наступили. А если отделение фактически закрывается и вышел приказ об этом, то места работы уже не существует. И если его переформатируют и продолжится работа на другой базе, то это уже будет другое отделение.

Помочь избежать подводных камней трудовых договоров могла бы их сверка с юристами, но такая практика на российском рынке труда отсутствует.

СЮЖЕТ

На проходной больницы тихо. Несмотря на то, что все места в ковид-отделении заполнены, очередей из скорых и суетящихся врачей мы не увидели. Паника и тревога здесь сменились рутиной и усталостью. Поменялись и пациенты — сегодня здесь есть все: и молодые, и привитые, и без хронических заболеваний. Однако кто-то выйти отсюда так и не сможет. Нас встречают у проходной и ведут в место, где каждый день борются, страдают, умирают и исцеляются от COVID-19.

Наш проводник — Игорь Гуцалюк, заведующий диагностическим отделением Городской клинической инфекционной больницы Минска. Он расскажет и покажет, как медики справляются с четвертой волной, сколько раз они сами оказывались на койках, как переносят смерть пациентов и удается ли хоть несколько часов не думать об этом всемирном проклятье.

Красная зона — такая, какая она есть

Красная зона — это то место, где происходит лечение пациентов с особо опасной инфекцией. До коронавируса подобного калибра были болячки типа чумы и сибирской язвы. Но каких-то колоссальных отличий от классической палаты здесь нет — кроме одного: пациентам строго-настрого запрещено покидать комнату. Они не могут выйти в коридор или тамбур, а уж покурить, как это любят некоторые, и подавно. Да и не до того им. Из контакта с близкими и родными — только передача посылок, никаких посещений. По сути, это коронавирусный плен, попасть в который проще простого, а вот выйти… Тут уж как повезет.

— В нашем стационаре под красную зону развернуты как целые отделения с обычными палатами, так и отдельные боксы, в которых разные входы для пациентов и медработников. Красную зону от чистой отделяет шлюз, где мы надеваем и снимаем СИЗ. Там стоит умывальник, есть антисептик, проводится регулярное кварцевание, — рассказывает Игорь Гуцалюк и проводит нас в ординаторскую. — Тут чистая зона, здесь у меня лежат истории болезней, обсуждаются рабочие моменты.

— Особая черта дельта-штамма — возраст тяжелых пациентов. Если раньше мы говорили о пожилом возрасте, то сейчас 30- и 40-летние люди лежат в больнице и, к сожалению, умирают. Из 30 моих пациентов всего одна девушка полностью вакцинировалась, еще четыре человека успели сделать первый укол, остальные — невакцинированные.

Определение тяжелых и среднетяжелых пациентов происходит в приемном отделении. Однако особенность последней волны и дельта-штамма в том, что в любой момент любой из среднетяжелых пациентов очень быстро может стать тяжелым. Степени тяжести выставляются по четким и конкретным показателям, которые оценивает врач при осмотре: частота дыхания, лихорадка, уровень сатурации, артериальное давление и т. д. Помещение, в котором лежат тяжелые коронавирусные пациенты, обязательно оборудовано кислородными точками. Если же человеку становится совсем плохо, то его переводят в реанимационное отделение.

В первую волну спали на работе, сейчас этого нет. Появилось некое спокойствие

Попадают в красную зону медики через шлюз. Надевание СИЗ начинается с респиратора. Затем надевают перчатки, комбинезон, щиток или вторые перчатки. В некоторых особо плотных костюмах СИЗ ощущение сауны приходит достаточно быстро, по словам Игоря, он за обход мог потерять 3—4 килограмма.

Однако какая бы хорошая защита ни была, там, где они работают — в красной зоне, концентрация вируса наиболее велика.

— Медперсонал у нас болеет регулярно. Не сразу, но коронавирус подцепили все врачи и медперсонал, в том числе и я. Конечно, старались защититься по максимуму, но таковы реалии. Наверное, через это должен пройти каждый. Другое дело, как ты перенесешь эту болезнь.

— Не страшно?

— Для нас это то же самое, что водить машину: мы же не перестаем садиться за руль после стольких аварий. Волков бояться — в лес не ходить. Тут то же самое. Есть долг, обязанности. В первую волну, когда пошли первые пациенты, опасался за своих домашних, и приходилось спать на работе, чтобы не нести заразу домой. Сейчас этого нет, есть некое спокойствие, знание и уверенность.

Здесь все: и молодые, и привитые, и без хронических заболеваний

— Пациенты, которые переносят коронавирус, в 90% случаев имеют воспаление легких. Коронавирус бьет по легким, отчего страдает их функция, в результате падает сатурация, появляется одышка. Но есть очень много пациентов с обширным поражением легких, и при этом сохранена функция дыхания, сатурация в норме, и они не нуждаются в кислородной поддержке. Есть и те, у кого, наоборот, небольшое поражение легочной ткани, а они уже не могут нормально дышать и нуждаются в кислородной поддержке.

В основном скорые привозят сюда домашних пациентов — тех, кто находился на амбулаторном лечении в жилье на самоизоляции. Иначе, если бы всех коронавирусных больных отправляли в больницы, медицинская система испытала бы колоссальный перегруз. Рабочая смена врача — восемь часов. Столько они проводят здесь, в концентрате коронавирусной инфекции, потом еще несколько часов — в зеленой зоне: надо назначить лечение, заполнить истории болезней, поговорить по телефону с родственниками пациентов, изучить новые рекомендации.

— Не всегда пациент сам хочет ехать в больницу. Человек приходит в приемную, измеряется сатурация. Он без хронических серьезных заболеваний, сопутствующих патологий с избытком массы тела, без ожирения перенесет эту болезнь без серьезных последствий. Если у человека есть сопутствующие болезни, даже если он молодой, то за таким пациентом наблюдать желательно более пристально.

У меня были пациенты, которым поможешь за день-два, собьешь лихорадку, — и они уходили домой долечиваться, они поступили к нам лишь из-за того, что не могли в домашних условиях сбить температуру. Самого долгого пациента не могу вспомнить, так как ковид очень коварен и зачастую мы имеем дело с его осложнениями. Очень часто в организме запускается так называемый цитокиновый шторм — когда иммунитет атакует собственный организм, что запускает, в свою очередь, еще целый ряд патологических реакций, с которыми мы боремся.

С приподнятым настроением Игорь вспоминает, как после длительной болезни он выписал 90-летнюю бабушку, которая вылечилась от коронавируса и смогла самостоятельно дышать. Каждая такая выписка — еще одно торжество и доказательство того, что коронавирус — это не приговор нашим старикам.

— Не всех получается спасти, многие умирают?

— Умирают. Чем тяжелее болезнь, чем больше тяжелых пациентов, тем больше смертей. Преимущественно смерть наступает из-за того, что легкие этих пациентов перестают работать, развивается состояние, которое мы называем ОРДС — острый респираторный дистресс-синдром. С ИВЛ он сможет дышать, без — вряд ли. В последующем может появиться полиорганная недостаточность, когда начинают отказывать разные органы и системы органов: почки, печень, нервная система. Вот с этим крайне трудно бороться. Пациент лежит на ИВЛ либо до выздоровления, либо до летального исхода, но аппарат никто не выключает, даже если его легкие полностью поражены.

Распорядок дня больных в красной зоне

Выспаться здесь тоже не получится: подъем — в полседьмого-семь утра. В это время медсестры берут анализы крови, мочи, биохимию. После этого — завтрак. С восьми до десяти утра начинается обход, который начаться может вовремя, а закончиться — только вечером. Пообщаться с пациентами нам не удалось из-за позднего визита, так что наблюдаем за ними через окно, а о том, как они живут, рассказывает врач.

— На обходе разговариваешь и поддерживаешь каждого заболевшего. К тяжелым пациентам заходишь всегда несколько раз. Во время обхода врач оценивает витальные показатели: уровень сознания, сатурации, измеряем частоту дыхания, сердечных сокращений, температуру и так далее. Иногда достаточно с пациентом поговорить на отвлеченные темы и понаблюдать, как он говорит, чтобы стала понятна степень поражения легких и тяжесть состояния. Оно видно, когда человек весь день лежит на кровати, мало двигается, а разговаривает так, как будто быстро поднялся на второй этаж: одышка, участие вспомогательных мышц в акте дыхания — это значит, что уже есть дыхательная недостаточность.

— Бывает, что человек хорошо себя чувствовал — и ни с того ни с сего умер?

— Да, коронавирус коронавирусом, но осложнения его не менее опасны. К сожалению, часто это тромбоэмболические заболевания. Поэтому пациентам по показаниям назначается профилактическая терапия.

— Все пациенты без обоняния?

— Первая волна — в подавляющем большинстве случаев, сейчас — 50 на 50. Если раньше потеря способности ощущать запахи и вкусы была стопроцентным свидетельством коронавируса, то сейчас я не могу этого сказать. Бывает, поступают с тошнотой, кишечными заболеваниями, и это тоже коронавирус.

— На еду, наверное, жалуются?

— Наоборот, им не важно, что на тарелке. Когда пациенту плохо, ему не до еды. Если появляются жалобы, значит, они уже в процессе выздоровления. У человека появился аппетит, какие-то чувства — он идет на поправку.

— А в реанимации как едят, моются?

— С помощью медперсонала. Есть те, кто может самостоятельно питаться, а аппаратных кормят через зонд: там идет специальное питание, в котором колбас и котлет нет. Плюс они получают различные белковые смеси, смеси аминокислот во внутривенных инфузиях.

— Почему лежат на животе?

— Это не просто переворот на живот, а специальная укладка — прон-позиция. Она позволяет убрать давление массы тела на легкие, когда вы лежите на спине. Ранее поджатые альвеолы расправляются, начинают участвовать в газообмене. Только одной этой позой можно поднять сатурацию на 5 единиц, ничего не делая, грубо говоря. Но у нее есть абсолютное противопоказание: травма позвоночника. Надоело лежать на животе — переворачивайся на бок или садись в позу мыслителя, работает точно так же.

— Что назначаете пациентам? Коронавирус же не лечится.

— Все же стараемся назначить противовирусный препарат, но тут важны интервалы лечения. Доказана эффективность этого препарата в первые 7—10 суток от начала симптомов. Чем раньше начать принимать лекарство, тем лучше эффект. По строгим показаниям назначаем препараты, угнетающие иммунную систему и обрывающие цитокиновый шторм — тоцилизумаб, левилимаб, олокизумаб, барицитиниб. С целью профилактики вторичных тромбоэмболических осложнений — низкомолекулярные гепарины. Обязательно обильный питьевой режим.

— Когда рядом с пациентом умирает человек, это может сказаться на его выздоровлении?

— Негативно, это крайне тяжело, к сожалению, так происходит, не всем мы можем помочь. Поддерживаешь пациентов своей заботой, отношением, вниманием. Пытаешься это все сгладить, конечно. Тихо и спокойно. Без истерик и паники. Рутинная постоянная работа.

— То есть вы привыкли к смертям вокруг?

— Привыкаешь ко всему, но это всегда непросто. Всегда тяжело, когда ты начинаешь пациенту помогать, что-то делать, но понимаешь, что твои действия неэффективны и тебе нужно переводить человека в реанимацию. Да, переживаешь, ходишь в реанимацию, выясняешь, что там происходит, как его состояние, с благодарностью к реаниматологам и медперсоналу забираешь его обратно и работаешь с пациентом дальше. И испытываешь удовольствие от того, что человека получилось спасти.

Если я то плакать буду, то радоваться — меня надолго не хватит. Мои силы и возможности, мой опыт, мое профессиональное образование будет неэффективным. Поэтому это заставляет быть суровым и несколько черствым. Смерть рядом — это всегда тяжело. Но трезвое восприятие того, что ты должен выполнять свою работу, понимание, что со следующим пациентом у тебя может что-то получиться, заставляет действовать и двигаться дальше. По зову сердца, совести.

— Вы же приходите домой с этими мыслями?

— Мне очень помогает семья. Супруга, которая тоже имеет медицинское образование, прекрасно понимает меня. Все это рассказываешь, выговариваешься и стараешься отвлекать себя, сходить на тренировки, покричать, поорать, выплеснуть из себя это все.

— Как думаете, когда все это закончится?

— Мне трудно сказать, и, честно, уже не важно. Тратить свою энергию, эмоции на обсуждение всех этих дел — не вижу смысла.

Когда вирус добрался до его города, Никита еще подрабатывал в кафе.

— 28 марта мы закрылись. Директор сказал, что на две недели. Я как медик понимал, что ими не обойдешься. Это было не остановить.

Смерть первого больного молодой врач воспринял тяжело. Другим потерял счет.

Никита решил, что останется в поликлинике, куда его приняли.

— А то сегодня нужен [в госпитале], а завтра опять выгонят. Но я привык к зоне. Там ритуал: ты одеваешься, заклеиваешься, идешь в костюме — как супергерой. Вот твои четыре часа [в зоне] — ты живешь эти четыре часа. Я кайфовал. В поликлинике надел халат и такой: господи, это всё? Больше ничего не надо? А где мои палаты?

— Зона — это, конечно, кайф. Было много бумажной волокиты, мы писали эпикризы, но еще и лечили своих же пациентов. Видели их каждый день, выписывали, вели бумаги, делали назначения.

Аня ни разу не пожалела, что пришла работать в ковид, но сокращению обрадовалась. К весне она уже чувствовала себя истощенной.

После увольнения врач больше недели старалась не думать о медицине, встречалась с друзьями, спала до обеда.

— Мой дом превратился в проходной двор. Снова захотелось готовить. Я решила, что какое-то время побуду спокойной и безработной. Тем более что финансово я могла себе такое позволить. И примерно неделю я праздновала свое сокращение.

На выходные Аня поехала отдохнуть с родителями, затем вернулась в родную поликлинику. Через несколько дней после этого ей позвонили из ковидного госпиталя и позвали обратно.

Вы свое дело сделали

Арменуи Катаян пришла в ковидный госпиталь в ноябре. Это ее первая работа. Девушка переболела ковидом в сентябре вместе со всей семьей. Сама перенесла инфекцию легко, а бабушку положили в больницу с тяжелой болезнью.

Молодые врачи чувствовали себя нужными

Иллюстрация: Юрий Орлов

Катаян заметила, что состояние пациентов может ухудшаться из-за нервных переживаний, а контакт с врачом помогает идти на поправку быстрее. У больных не было предубеждения, что их лечат слишком молодые врачи — даже жалели, что молодые ребята ходят в герметичных костюмах и работают в тяжелых условиях.

Ординатор уволилась к концу марта. Медиков тогда уже было гораздо меньше.

— Когда много врачей, работа разделяется равномерно и нет такого объема работы. Но не было какого-то внутреннего барьера, что пациентов слишком много. Ты просто идешь и делаешь. Создаешь в голове алгоритм и действуешь.

Сергей Саенко был и дневным, и ночным врачом. До ростовского ковидного госпиталя проходил стажировку в Таганрогской инфекционке. Медик считает, что месяц в ковиде заменил ему шесть лет института.

После увольнения из ковидария Сергей решил продолжить борьбу с коронавирусом и вернулся в Таганрогский инфекционный госпиталь.

— В горбольнице изначально у нас так было поставлено: ребят, вы свое дело сделали, должны вот этим определенным числом написать заявление об увольнении по собственному желанию. Нам нужно сократить штат врачей. Поток прошел и такие мощности не нужны.

Если больной тяжелеет, то увядает, говорит Сергей.

— Жалко этого больного и его родственников, но нельзя останавливаться на одном, иначе ты выгоришь просто. Тебе нужно бороться дальше, потому что на одного умершего будет десять, а то и двадцать спасенных, — рассказывает врач, которому повезло не потерять ни одного пациента.

О профессии врача Сергей мечтал с десяти лет. Сейчас учится в ординатуре, планирует идти в гнойную хирургию. На жизненные планы работа в ковидном госпитале не повлияла.

Венеролог-дерматолог Валерия Максимовская покинула штат ковидного госпиталя в марте. Врач выложила пост, в котором сообщила, что оценивает последний день работы как знаменательный.

— Спустя полгода — ровно шесть месяцев — я ухожу из ковидного госпиталя, возвращаюсь обратно. Надеюсь, что скоро начнется мой прием как врача-дерматовенеролога. Нелегкое полугодие просто с какими-то дикими испытаниями и невероятным людьми, с которыми я познакомилась. Даже не верится, что всё, — сказала врач.

Максимовская подчеркнула, что ее уход из больницы был добровольным и она с нетерпением ждет, когда снова встретится со своими пациентами по медицинскому профилю.

Грозит ли медикам посттравматический синдром? Отвечают психологи

— Мне сразу вспоминается фильм про Рэмбо: человек вернулся с войны и не может устроиться в мирное время, потому что долгое время пребывал в стрессе. Можно применить эту метафору и сюда, — считает практикующий психолог Роман Крюков.

Стресс бесследно не пройдет, уверены психологи

Иллюстрация: Юрий Орлов

По мнению Крюкова, российская медицина еще не сталкивалась с подобным вызовом.

Специалист по тревожным расстройствам Павел Жавнеров считает, что любой врач получает психологическую травму в первые два года обучения.

— Всё остальное — профессиональная деформация. Многие врачи к смертям относятся так же спокойно, как швея к тому, что шов лежит неровно. Но есть другой момент: переутомление. Человек может выполнять большую нагрузку и даже не замечать, как истощаются все его ресурсы. Нагрузка заканчивается — и он [остается] с болезнями, усталостями и даже паническими атаками.

Жавнеров советует врачам возвращаться в обычную жизнь постепенно: больше отдыхать, раньше ложиться спать, заниматься спортом.

Людям, отработавшим по своей специальности несколько лет, будет проще, чем ординаторам. После стационара для молодых врачей рутина может быть болезненной, считает Жавнеров:

Тут вопрос в другом: так ли всё хорошо, что закрывают госпитали, а вдруг болезнь вернется?

Не рано ли закрывают госпитали?

— Коронавирусные госпитали никуда не исчезают, их в любой момент можно развернуть. И, соответственно, привлечь специалистов. Но пока что заболеваемость стабильна, прироста нет, [показатели в стране] — около случаев ежедневно. Количество пациентов, нуждающихся в госпитализации, падает. И нет ничего страшного в том, что эти мощности перепрофилируют на другие направления. Это не означает, что, если заболеваемость будет расти, их нельзя будет быстро развернуть, — считает Гузель Улумбекова, ректор ВШОУЗ, доктор медицинских наук, профессор.

По словам Улумбековой, в крупных городах — Москве и Санкт-Петербурге — примерно 40% населения уже имеют антитела.

СЮЖЕТ

— К тому же в России люди живут не так скученно, как в Европе или Индии. Я надеюсь, если третья волна все-таки придет, это не даст ей сильно разбушеваться. Ну и медленно, но все-таки растет число вакцинированных.

Специалист утверждает, что при необходимости ковидные госпитали можно разворачивать быстро — в течение нескольких дней.

Бок о бок с вирусом

«Как я заболела? Вдруг появилась слабость. Сразу эвакуировала всю семью и осталась дома одна, - рассказывает доктор. - На следующий день появился озноб, сильная боль в горле, температура 39 градусов. Уже полгода бок о бок живу с этим вирусом, поэтому сразу поняла, что со мной. Потом присоединился сухой кашель. Так продолжалось несколько дней, а потом появилась одышка. Это признак цитокинового шторма - опасного для жизни состояния. Значит, пора подключать серьёзную терапию. Я госпитализировалась. Болезнь протекала тяжело, но на месте доктора мне бывает гораздо сложнее. Иногда нахожусь в отчаянии, когда поступают тяжёлые пациенты, когда уже нечем помочь. Невозможно тяжело сказать сыну, что его мать умирает. Как объяснить детям, что они не могут посетить отца перед смертью? Как могу успокаиваю, ищу слова поддержки, глажу по руке… Это всё намного тяжелее, чем болеть самому.

Когда коронавирус появился в Китае, я даже предположить не могла, что он придёт и к нам. Нас, медиков, стали готовить к приёму возможных пациентов, читали лекции. Было ощущение, что информации слишком много. Оказалось, не зря. Моим первым пациентом был коллега - тоже доктор. Его перевели к нам в отделение из другой больницы. К сожалению, он был в тяжёлом состоянии. Выходить его не смогли.

Приехала, чтобы помочь

Медики работают практически без сна и отдыха, но не унывают, потому что уверены: вирус победим. Елена Плотникова - фельдшер скорой помощи в Краснодаре. Два месяца она работает в ковидной бригаде.

«Набирали медиков в неё только по желанию. Я решила пойти испытать себя, - говорит Елена Викторовна. - Первый вызов поступил к мужчине. Повод - температура. На момент осмотра у него уже была дыхательная недостаточность, он задыхался. Сразу дали кислород, оказали медицинскую помощь и доставили в стационар. Мы и раньше выезжали к таким пациентам, но у них было только подозрение на COVID-19, а теперь уже к лабораторно подтверждённым. Важно не только оказать медицинскую помощь, но и психологическую. Когда пандемия только начиналась, люди были напуганы, но и сейчас страха в глазах немало. Я говорю, что рядом, что помогу, что всё будет хорошо. Больной слышит это и успокаивается.

Елена с детства любит животных. Ещё ребёнком ей нравилось заботиться о них, а если надо, то и лечить. Поэтому после школы решила стать медиком. 26 лет она проработала заведующей фельдшерско-акушерским пунктом в Калужской области, а четыре года назад переехала с семьёй в Краснодар.

Ирина с апреля живет в общежитии больницы и не видела свою семью. Фото: Из личного архива/ Ирина Афанасьева

Ирина Александровна в профессии седьмой год. С детства она чётко знала, что хочет помогать людям, и пошла в медколледж. Окончив его с отличием, начала работать в больнице.

Все в одной связке, как в горах: и врач, и медсестра, и санитар

Андрей Кирьяков из Барнаула и Сергей Зинчук из Дальнереченского района, наверное, никогда бы не узнали друг о друге, если бы не COVID-19. Они санитары–дезинфекторы.

Этот парень быстро влился в коллектив, помогла и врожденная коммуникабельность, и опыт общественной работы сыграл не последнюю роль. В активе у Сергея – работа депутатом в парламенте Алтайского края. Сегодня он студент Российского университета дружбы народов, знаменитого РУДН.

- Первый семестр прошел дистанционно, а после Нового года планирую в Москву полететь, если отпустит ковид, конечно, - говорит будущий международник. - Хочу учиться очно на политолога. В госпиталь пришел по доброй воле, не боюсь никакой грязной работы. Мы здесь объединены общей целью – победить коварный вирус. Поверьте, это не высокопарные слова. Люди, пожалуйста, не пренебрегайте элементарными правилами безопасности: носите маски, мойте правильно руки. Это не сложно. Это ваш прочный барьер от ковида. Другого просто не дано.

Так не без гордости говорит сестра-хозяйка отделения Лаура Новая. У нее в подчинении34 крепких спортивных парня и одна девушка - Виктория Дорофеева,между прочим, мама троих сыновей.

- На ребятах вся тяжелая физическая работа, а Вику они берегут, - рассказывает Лаура, которая случайно попала в госпиталь, приехала из Нерюнгри весной с мужем на месяц во Владивосток погостить к брату, но обратную дорогу домой отрезала пандемия. - Пришла в госпиталь еще до открытия, работала и санитаром, и буфетчицей. Предложили быть сестрой-хозяйкой, согласилась. У меня два высших образования, есть опыт работы руководителем. Всех санитаров я первая встречаю, на собеседовании строго предупреждаю, даже пугаю, что будет очень трудно. Но ни один не ушел. Ребята все как на подбор: спортивные, умные, работящие.Они и дверь отремонтируют, и розетку починят. Видели бы вы, как радуются мои санитары за пациентов, когда тех выписывают!

Женский след как решающий фактор в выборе профессии

Сибиряка Анатолия Барнакова позвала во Владивосток любовь. Приглянулась на Байкале девушка, встретились на международном танцевальном фестивале. И парень быстро понял, что жить без нее не может. Несколько месяцев разлуки - и он прилетел в город у моря, чтобы больше не расставаться с любимой. Был самый разгар пандемии.

В судьбе геофизика из Находки Константина Королева тоже девушка сыграла свою роль, повлияв на его приход в ковидный госпиталь. До этого он успешно трудился региональным менеджером в банке, но вирус внес жесткие изменения и лишил на время работы.

- Именно совет милой девушки и стал для меня знаковым – я пришел сюда, - объясняет санитар. - Уверен, что это непростое время для каждого из нас - проверка на прочность. Я задал себе вопрос: а чего ты стоишь и чем можешь быть полезен сегодня? Работа здесь – мой осознанный выбор. У меня нет комплексов по поводу того, что швабра стала моим рабочим инструментом. Да, я мою палаты, туалеты, душевые, выношу мусор, гружу тюки с грязным бельем. Вот сегодня шесть тонн питьевой воды для пациентов в канистрах вручную перенесли с напарником за полтора часа. Даже подумываю связать жизнь с медициной и поступить в медуниверситет. Будет еще одно высшее образование. Мы победим ковид! Не понимаю тех, кто бахвалится, что ходит без маски и не верит в опасный вирус. Это ложный героизм. Если такого бахвала хоть на часок привести к нам в отделение, показать больных на кислороде, тогда он многое поймет.

Жизнь по восточной мудрости: идти туда, где страшно

Александр Воропай - китаист и самый молодой санитар госпиталя. Три года жил в Поднебесной, окончил два университета. Работал в туризме, участвовал в престижных международных форумах:

Так утверждает каждый, кто работает в ковидном госпитале. Роман Степаненко окончил ТГМУ, но стал медбратом, ординатуру оставил на потом: сегодня первична борьба с COVID-19.

- Я всегда прошу каждого пациента быть оптимистом, и если человек, который грустил, был в унынии, вдруг мне улыбнулся, то, значит, мой день прожит не зря, - озвучивает свой жизненный девиз молодой специалист. - К каждому стараюсь найти особый подход, мы здесь и в роли психологов. Каждый день убеждает, какие чудеса творит вера человека в выздоровление. Из нашего учреждения люди часто выписываются с улыбкой, здоровыми. Всем желаем не возвращаться сюда никогда.

Медсестра Елена Воронина с особо опасными болезнями знакома давно, стаж работы в инфекционных клиниках солидный:

- Первые минуты общения с пациентом – самые важные. Я должна снять напряжение, помочь человеку преодолеть страх, чувство растерянности. Улыбка и мягкий голос работают безотказно. Больной чувствуют это даже через защитный респиратор, реагирует на тембр голоса.Мы все подобно детям радуемся, когда приходят отрицательные повторные результаты ПЦР у наших пациентов. Я уехала на время пандемии от семьи, чтобы здесь работать. На хозяйстве остались три дочери18, 17 и 13 лет. Они поддержали мой выбор. Здесь я понимаю, что это не безобидная инфекция. Порой крепкий иммунитет может сыграть злую шутку в виде цитокинового шторма, мы это видим, как правило, у молодых. Берегите себя. Послушайте нас, медиков.

Народ в госпитале изобретательный, за полгода у персонала появились свои бытовые фишечки и лайхфаки.

Медики, как и актеры, люди суеверные

Людмила Калинникова, наверное, так бы и дальше работала рядовой медсестрой, если бы не открыла однажды дверь отдела кадров ККЦ СВМП.

Поспешишь – себе навредишь

- Когда мы на дежурстве, то все личное отступает на второй план. Первичен мой больной. Он нуждается во мне. И дома работа не отпускает. Делимся, переживаем за тех, кто остался в стационаре, ждем результаты их анализов. Обсуждаем, спорим и мечтаем о том времени, когда вновь вернемся в спорт высших достижений, - говорит Мария, не скрывая нахлынувших эмоций и слез. - Сегодня COVID–19 перевернул многие амбициозные планы и проекты.

Так отвечает каждый, кто работает в этом специализированном инфекционном отделении.

Для Натальи Карпенко диагностический центр на Черемуховой, 11 во Владивостоке давно стал родным домом, где она трудилась врачом уникального, с 70-летней историей, краевого врачебно–физкультурного диспансера.

Читайте также: