Какие зарплаты в ростехе

Обновлено: 27.04.2024

— Алексей Николаевич, как вы можете оценить минувший год? Что он принес нового, чем отметился?

— Я думаю, что чего-то кардинально нового он не принес. Развивались тенденции, которые начались в прошлом году. Еще больше вырос спрос на неквалифицированный труд. И стоимость этого труда тоже увеличилась, чего в общем никто не ожидал. Но это случилось, и за всем этим очень любопытно наблюдать, поскольку еще года три-четыре тому назад и вплоть до начала пандемии все рассуждали о том, что неквалифицированных людей некуда будет девать, ведь производства роботизируются и вот-вот возникнет ситуация, когда придется что-то делать с огромной армией безработных. Но пандемия показала, что все эти прогнозы безосновательны и они не оправдались. Рынок впитал огромное количество работников и требует еще для каких-то новых сфер — разносчиков, курьеров, людей, которые работают с каршеринговыми сервисами. Каршеринговые машины нужно собирать, обслуживать, отвозить на стоянки, заправлять — все это требует большого количества сотрудников с не очень высокой квалификацией, но за них идет жесткая конкурентная борьба. В результате зарплата курьера в Москве сейчас стала сопоставима с оплатой труда начинающих программистов, чего вообще никто не мог предположить и представить себе даже в страшном сне. Средний программист, конечно, получает сильно больше курьера, но то, что начинающий специалист этой профессии будет получать столько же, а то порой и меньше, конечно, было за пределами всяких прогнозов.

— Какие профессии стали наиболее, а какие наименее востребованы в 2021-м и каков ваш прогноз в этом плане на год наступающий?

— На рынке труда всегда наиболее востребовано то, что самое массовое. Сейчас это курьеры, водители такси, коммунальщики и так далее. Ничего здесь не поменялось. С другой стороны, очень нужен младший медицинский персонал, медсестры. Нельзя сказать, что они неквалифицированная рабочая сила, но это люди массовой профессии. В медицину, конечно, пришло много денег, что повысило привлекательность данной сферы деятельности. Но ковидная история продолжается, и потребность в медперсонале всех уровней не сокращается, а растет. Поэтому люди там очень нужны. Соответственно, зарплаты в этой отрасли растут. В особенности в регионах, потому что крупные центры типа Москвы, Санкт-Петербурга и Нижнего Новгорода на ковидной волне высосали медицинский персонал из своих же окружающих регионов и в маленьких городах ничего не осталось. В крупных городах больше бюджеты, лучше отношение в больницах, и люди вахтовым методом предпочитают ехать туда работать. Из того же Арзамаса в Нижний.

— А что с редкими профессиями, они не потеряли своей востребованности? И какие наиболее популярны из этого перечня?

— Как вы относитесь к идее всеобщего QR-кодирования населения страны и как эти ограничительные меры отразятся на рынке труда, да и вообще на людях?

— То есть к заботе о здоровье граждан это все не имеет отношения?

— С одной стороны, все так. Но с другой — у нас дичайшая инфляция и запугивание всех новыми штаммами коронавируса. Поэтому предприниматели очень хорошо видят, что концы с концами перестают сходиться. Грубо говоря, если компания в сфере услуг жила на рентабельности 10–15 процентов в год, то она уходит в минус.

— И много у нас сейчас таких компаний?

— В отдельных секторах почти все. Экономика у нас вроде как восстановилась, но одновременно выросла огромная инфляционная нагрузка. Инфляция увеличивается по разным причинам. В мире очень многие цепочки поставок порушены, где-то что-то из-за ковида вообще не произвели или в недостаточных количествах. Напечатано огромное число денег. Мы деньги аккуратно печатали, а Америка и Европа за два года напечатала больше, чем за предыдущие 20 лет. В общем, очень много разных историй наложено друга на друга, все они оказывают инфляционное давление на мировую экономику, и нас это все тоже задевает. В итоге всем вроде как нужно повышать цены, потому что растут затраты, а повышать невозможно, потому что у людей доходы не увеличиваются с той скоростью, с которой растет инфляция. И это все оптимизма бизнесу, конечно, не добавляет.

— А в первом полугодии наступающего года как будет с оптимизмом, который ослабевает? Ведь, исходя из него, и планы долгосрочные строятся.

— Опять же исследователи из ВШЭ пишут о деформационном сжатии на отдельных рынках труда. Что это за рынки?

— Что с рынками труда в регионах? Есть какие-то особенности?

Прежде не раз говорили о том, что лет через 15–20 мир превратится в 600 больших городов, а все остальное умрет. То есть Москва станет простираться до Нижнего Новгорода, Владивосток и Петропавловск-Камчатский сольются, Красноярск и Новосибирск тоже, а вокруг будет пустота. Ни одной деревни не останется, как и места для таких городов, как Ковров или Арзамас. Они просто вымрут полностью. А сейчас у этих малых городов возник шанс на новую жизнь, и не только в России. Там появились деньги, компетенции, люди туда вернулись, какая-то сфера услуг родилась, и они начинают ее развивать, делать бизнес. В общем, любопытная история.

— Насколько сильно пострадал или деформировался рынок труда в РТ или там все хорошо и сбалансировано?

— Татарстан вообще у нас один из самых передовых регионов и лучше всех управляемый. Поэтому если у нас на данный момент может быть что-то хорошо, то и в РТ — хорошо.

Что касается деформаций, то в Татарстане, с одной стороны, то же самое, что и во всей остальной стране, а с другой (поскольку там достаточно жесткое управление — в хорошем смысле, неплохой менеджмент и амбиции быть первыми в стране) — в республике все вполне себе достойно. Если сравнивать с остальной страной.

— У нас весь год твердили о том, чтобы препятствовать отъезду людей из регионов, в особенности с востока страны. А Шойгу даже предложил построить несколько новых городов на Дальнем Востоке. Но кто там будет жить, какую продукцию станут выпускать эти люди?

— Зачем он так сказал, я не знаю. Есть у нас, например, Норильск — развитый город. Но он должен умереть. Зачем там жить? Там тяжелейшие погодные и природные условия. Все роботизируется, и всех оттуда вывезут. Во всяком случае планы такие (в настоящее время численность населения Норильска составляет 181 830 человек, и с 2016 года наблюдается ее рост — прим. ред.).

— То есть одних будут вывозить, а других завозить — в Сибирь и на Дальний Восток?

— Ну хорошо, в Сибири — новые города. Зачем? Если там какие-то важные экономические объекты, то их эксплуатация станет осуществляться вахтовым методом и все там будет автоматизировано и роботизировано. Зачем там жить на постоянной основе? Лето там очень короткое, зима бесконечно длинная. Какие цели преследует экстрим проживания там на постоянной основе? И кто там будет жить, какие люди? Мы же вообще не знаем, сколько у нас людей. Перепись у нас была проведена только что, и лишь ленивый не прошелся по ней. Это худшая и самая плохо организованная перепись за всю историю наблюдения социологами и статистиками. Все результаты, которые мы получим, будут полным и абсолютным фейком.

— Да, ко мне, например, никто не приходил. Никакие переписчики.

Одна из тяжелых особенностей нашего рынка труда заключается в том, что ни у кого, кто должен принимать какие-то разумные решения по этому рынку на государственном уровне, никакой правдивой информации на данный счет нет. Вменяемого сбора ее нет. Минтруд занимается тем, что касается трудовых ресурсов, всякой фигней. И, конечно, это проблема, потому что мы не знаем, сколько и какие у нас есть трудовые ресурсы. Не понимаем, сколько физически у нас трудится мигрантов на территории Российской Федерации. То ли 10 миллионов, то ли 20, а может, вообще 30. Мы не знаем, сколько у нас трудоспособного населения. Есть некая история о том, что у нас порядка 76 миллионов экономически активных граждан. А может, их уже 30 миллионов или 90? Скорее всего, данные о населении России завышены. Но завышены они на 20 процентов или на 40, мы не знаем.

— В минувшем году на разных мероприятиях высокого уровня много говорилось о так называемой трудовой интеграции стран – участниц Единого экономического пространства. То есть о полном уравнивании их статусов, прав, зарплат, пенсий и так далее. Но по факту получится явный дисбаланс, потому что в 90 процентах случаев работники из всех стран-участниц едут в Россию и только примерно в 10 процентах — в обратном направлении. Причем эти 10 процентов практически сплошь айтишники, инженеры-конструкторы и топ-менеджеры, с которыми и без такой уравниловки персонально договариваются о высоких бонусах, соцпакетах и прочем. А трудовые мигранты к нам и так косяком прут. Зачем это нужно России?

— Пропорции не те. Реально это 999 999 на одного. Так что да, эта пропорция явно не в нашу пользу. Но у нас есть государственная политика на замещение трудовых ресурсов, которых как бы не хватает, рабами из-за рубежа. Давайте называть вещи своими именами. У нас сейчас идет работорговля, как раньше. Кто торговал с арабами африканскими рабами, чтобы арабы продавали их американцам? Торговали сами африканцы. Местные корольки и вожди продавали своих крестьян арабам, чтобы те продавали их американцам. Хорошее дело, доходное, прибыльное, а крестьяне еще народятся.

То же самое у нас происходит сейчас — только на современном уровне. В Таджикистане, Узбекистане, Туркменистане местные баи продают своих крестьян для работы в Москву и имеют с этого деньги. Подобное проще и дешевле, чем развивать что-то у себя на территории. Они понимают. До тех пор пока можно это все использовать, оно будет использовано. Когда недавно вице-мэр Москвы по строительству сказал, что будем менять мигрантов на отечественных рабочих и специалистов и повышать за счет этого производительность труда, я был сильно удивлен. Потом то же самое сказал Сергей Собянин. Я ни одному слову не верю, но поаплодирую. Производительность труда поднимать надо, поскольку во многих отраслях она действительно очень низкая. Мы делаем слишком много бесполезной работы. Классический пример — постоянное перекладывание плитки на московских улицах, про которое уже масса анекдотов ходит. Но это продолжают делать по 4 раза в год. Понятно, что технология, которая для такого используется, неприемлема для наших широт. Как только дождь, мороз — плитку сразу выпирает, и, как ты ни старайся качественно ее уложить, все-рано долго она лежать не будет. Поэтому если не перекладывать по 4 раза в год плитку на Тверском бульваре, то сразу куча народа высвободится. У нас огромное количество людей, которые вообще ничем не занимаются. Сейчас, в пандемию, их стало еще больше. К примеру, у входа в супермаркет стоят юноша с девушкой, которые меряют температуру входящим. Десятки тысяч людей занимаются бессмысленной работой.

— Здесь много разных историй, в которых нужно очень тщательно разбираться. Если брать среднюю зарплату на стройке в Москве для не очень квалифицированного рабочего, то это будет примерно 90 тысяч рублей. Курьер примерно столько же зарабатывает. Но ему при этом не нужно сутками на морозе в бетоне тонуть. Ему дают чаевые, говорят спасибо и палкой по башке не бьют за каждый брак. Соответственно, огромное число людей со строек разбежались в курьеры. И теперь с зарплаты в 90 тысяч у курьера идти обратно на стройку за 120 тысяч они не хотят, потому что работать за 90 курьером — это лучше, чем за 120 на стройке.

— А вы согласны с утверждением господина Биниаминова, что мигранты более трудолюбивы, чем россияне?

— Вообще, кому и зачем нужно распространять стереотипы и клише о том, что мигрант — это некий полудикий, малограмотный человек из нецивилизованных мест (с гор и из степей), а россиянин либо бездельник и пьяница, либо зажравшийся мажор-интеллигент? Судя по соцсетям, эти стереотипы очень живы и ярки и, исходя из них, люди воспринимают друг друга, взаимно презирают и порой априори ненавидят. Опять же во многом благодаря им все чаще происходят стычки и избиения россиян.

— Избиения и стычки — нормальная история, и подобных будет все больше. Посмотрите на опыт Европы. Они же завезли к себе слишком много схожей рабочей силы. Многие из мигрантов потом привезли в ЕС свои семьи. Но эти люди в массе своей не интегрируются и не собираются. Когда немцы завозили турок в Германию, они думали, что турки будут строить великую Германию для немцев, а турки в Германии строили великую Турцию для себя.

— Есть очень разные предприятия. Среди них какие-то, безусловно, очень старые, еще советские. Что-то там внедрили, какие-то станки поставили, но не внедрили современный менеджмент. Поэтому модернизация чего-то полумертвого — бессмысленная история. А где-то совершенно осмысленно строятся новые предприятия. Там практически нет места для рабочих. Они высокотехнологичные, и это изначально предусмотрено проектом предприятия. Одновременно есть что-то, что доживает свой век, и из него вытягивают, выжимают последнее, что еще можно выжать. Это часто какие-то старые собственники, которым все на халяву досталось, местные полубандиты и не пойми что. А есть современные истории. Их пока не большинство, но все больше и больше.

— Да, там могучий корпоративный дух. По утрам все, начиная от главы компании и до последней уборщицы, поют гимн солнцу. Корпорация — это семья, которая всегда и во всем придет тебе на помощь.

— Да, это вопрос организации труда. А то, что снизу вверх информация не проходит, так она у нас нигде не проходит. Разве она у нас в правительстве проходит? Почему тогда наше правительство ничего не знает о рынке труда? И не хочет знать, что самое интересное.

— Почему за последние годы мы не видели ни одной крупной забастовки? Люди везде и всем довольны?

— А что даст забастовка? Если нет забастовок, значит, люди не верят, что таким способом можно чего-то реального добиться. И у них почти нет альтернатив. То есть, если ты бастуешь, тебя же могут уволить, и куда ты пойдешь? Куда ты устроишься? Если есть хорошая альтернатива, тогда зачем вообще нужна забастовка? Не проще ли просто уйти в лучшую альтернативу? Потому забастовка — это такая странная история. При наличии Superjob зачем бастовать? У нас же рыночная экономика. Не нравится работа, люди и условия труда — пришел на Superjob и устроился туда, где лучше, и все.

Читайте также: