Суд общественного мнения это

Обновлено: 18.05.2024

Эту статью могут комментировать только участники сообщества.
Вы можете вступить в сообщество одним кликом по кнопке справа.

Как известно, у преступления бывает объективная сторона - она характеризуется действиями, содержащими преступный состав и субъективная – это наличие умысла. В деле Ларионова нет ни того, ни другого. Но он должен быть наказан, потому,что каждый, кто попадает в жернова государственного правосудия, не важно – виновен он или нет, должен понести наказание. Чтобы все знали: сражаться с государством – себе дороже! Ведь государство über alles, über alles in derWelt.

Не случайно лишь 5% участников соответствующего опроса одобрили деятельность российского государства.

А теперь риторический вопрос. Является ли Российская Федерация правовым государством? То есть таким, в котором деятельность органов власти основана на праве. В котором сила права ограничивает право силы. В котором достигается безопасность человека при его взаимодействии с органами государства.

За правовой помощью в независимую Общественную приёмную, руководителем которой является автор этих строк, обращаются по самым разным поводам. Так, например, пенсионер Борис Ларионов 1937 г. р. попросил помощи в связи с тем, что полиция на пустом месте в его отношении возбудила уголовное производство, инкриминировав Борису Васильевичу фиктивную регистрацию иностранных граждан.

6 августа 2018 года мировая судья судебного участка № 11 по Советскому судебному району Казани Ирина Сухова, рассмотрев уголовное дело по ст. 322.3 УК РФ, удовлетворив безосновательное, на мой взгляд, требование прокурора – оштрафовать подсудимого на 10 тысяч рублей.

Однако судья Сухова, проявив уважение к возрасту подсудимого, ограничилась штрафом в 5 тысяч рублей, вдове уменьшив сумму, истребованную государственным обвинителем.

Но она всё-таки осудила Ларионова, несмотря на отсутствие бесспорных доказательств. Впрочем, понять Ирину Васильевну немудрено: ну, кто это такой Ларионов? И как он смеет оказывать сопротивление полиции? Которую поддерживает прокуратура.

Не согласившись с обвинительным приговором, Ларионов подал апелляционную жалобу в Советский районный суд Казани. И вот какие он привёл возражения.

1. Суд установил, что на миграционный учёт в принадлежащей ему жилой комнате Ларионов поставил семерых иностранных граждан.

2. В своём приговоре суд ссылается на мнение Ларионова о праве собственника жилья регистрировать иностранных граждан.

Оценивая доказательства, суд должен исходить из своего внутреннего убеждения, но он не должен принимать во внимание мнения и утверждения участников процесса, если эти мнения и утверждения не основаны на доказательствах. Однако мнение Ларионова о его праве как собственника жилья регистрировать иностранных граждан не основано на доказательствах.

3. Вину Ларионова, как считает суд, подтверждают показания свидетеля Дюльдева В. Н. С ним Ларионов поделился своим мнением о возможности собственника регистрировать иностранных граждан в своей квартире.

Но, как уже было сказано, мнение Ларионова о праве собственника жилья регистрировать иностранных граждан не основано на доказательствах.

4. Доказательством виновности Ларионова, как утверждает автор Обвинительного акта ст. лейтенант полиции Ирина Ермошкина, являются показания свидетеля Натальи Лопатиной, которая якобы изобличила Ларионова.

Это утверждение является клеветническим, потому что Лопатина ни в чём подсудимого не изобличала, что она и подтвердила в суде.

5 Как показала свидетель Наталья Абросимова, в принадлежащей Ларионову комнате выявлена массовая регистрации иностранных граждан.

6. По мнению Абросимовой, Ларионов как принимающая сторона должен понести ответственность за недостоверность данных о месте пребывания иностранных граждан.

Это мнение, с одной стороны, ничем не доказано, а с другой стороны, свидетели – соседи Ларионова показали, что он в своей комнате иностранных граждан не принимал.

7. Как считает суд, виновность Ларионова подтверждается материалами уголовного дела, исследованными в ходе судебного следствия.

Эти материалы действительно исследованы. Это исследование провёл государственный обвинитель, но он не смог представить суду доказательства, которые суд мог оценить на предмет относимости, допустимости, достоверности и достаточности, чтобы на их основе вынести обвинительный приговор.

8. Ларионов, как указывает суд, в ПВС представил заведомо недостоверные сведения.

Уведомляя ПВС о прибытии иностранцев, Ларионов заполнял форму установленного образца. Но, как показала свидетель Абросимова, представленные им уведомления недостоверных сведений не содержали.

9. Доказательством преступного умысла Ларионова суд посчитал отсутствие намерения предоставить свою комнату иностранным гражданам.

Сдавать иностранным свою комнату Ларионов не собирался, да и сами иностранцы его об этом не просили.

10.Уведомления о прибытии иностранных граждан, которые Ларионов представлял в ПВС, суд квалифицировал как фиктивную постановку этих граждан на миграционный учёт по месту пребывания.

Ларионов действительно уведомлял ПВС о прибытии иностранных граждан. Но они в принадлежащей ему комнате не собирались.

А теперь выводы, к которым пришёл автор этих строк, участвовавший судебном разбирательстве по ходатайству Ларионова в роли общественного защитника.

Так вот, я – председатель регионального Правозащитного центра, эксперт Общественной Палаты Республики Татарстан – считаю, что порочность обвинительного приговора была обусловлен рядом причин.

Это, с одной стороны, абсурдность обвинительного акта, оценку которому так и не дала прокуратура; с другой стороны – это невысокая компетенция судьи Суховой; с третьей стороны – это невнятность норм, регламентирующих миграционный учёт иностранных граждан, на что обратил внимание Конституционный суд РФ.

Особо должен подчеркнуть, саботаж районной прокуратуры, с маниакальным упорством отказывающейся проверить законность и обоснованность обвинительного приговора. Преодолеть этот саботаж не смогли последовательные обращения автора этих строк в прокуратуру Казани, Республики Татарстан и в Генеральную прокуратуру…

Всё это в совокупности повлекло за собой неправильное применение норм уголовного права, обусловив обвинительный характер приговора судьи Суховой.

Однако нам – общественникам нужна одна победа, одна на всех: мы за ценой не постоим…

Этот пост является продолжением разговора, начатого здесь. Текст длинный, кроме того, в этот раз я не удержался от сносок. Но надеюсь, что кто-то найдет обозначаемые мною проблемы интригующими, какими они представляются мне.

1. Постановка проблемы

Средства массовой информации представляют собой лишь один из источников потенциального вмешательства в осуществление правосудия. Нередко судья, которому предстоит разрешить дело, узнает о позиции тех или иных заинтересованных лиц из числа общественности не из газет, а получая обращения непосредственно от этих самых лиц. Согласно пп. "и" п.1 ч.1 ст.14 ФЗ "Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов в Российской Федерации" такие обращения в обязательном порядке размещаются на сайтах судов. Направляемые как правило на имя председателя арбитражного суда, они обычно содержат просьбу “взять дело под личный контроль”, и реже просьбы принять меры по ускорению рассмотрения дела или некоторые процессуальные решения[1].

В каком качестве публикуются внепроцессуальные обращения? Является ли раздел сайтов судов, где они публикуются, своеобразной “доской позора” или речь идет скорее об источнике информации для судей, слушающих дело?

Традиционно принцип гласности рассматривается в качестве одной из гарантий, обеспечивающих контроль общества над судебной властью. В этом аспекте принцип гласности тесно связан со свободой слова, устанавливая общий режим открытости информации о деятельности судов, то есть выступает необходимым условием эффективной реализации свободы слова в сфере правосудия. Информация исходит от суда, и ничто не может препятствовать ее попаданию в общество, за исключением известных и немногочисленных оснований (защита государственной тайны, интересов несовершеннолетних и т.д.).

Гласность является одной из составляющих частей права на справедливое судебное разбирательство, и едва ли можно усомниться в том, насколько ценна эта идея для демократических обществ. Но работает ли этот принцип в обратную сторону? Подразумевает ли он, что информация движется не только в направлении от суда к обществу, но и от общества к суду? Должен ли суд быть открыт тем чаяниям, которые общество испытывает в связи с рассмотрением судом конкретного дела?

Если это так, то освещение СМИ судебных процессов и, что неизбежно, общественной реакции на них, является не необходимым злом, с которым приходится смириться в целях обеспечения информированности общества, но и несомненным благом. Именно СМИ в таком случае являются проводниками между судьей и широкой общественностью.

2. Роль суда в обществе

Теперь, когда некоторые проблемы уже достаточно явно мною обозначены, я предлагаю обратиться к теории правосудия.

Для того, чтобы продолжить, необходимо ознакомиться с Делом о спелеологах - учебным кейсом Лона Фуллера, до настоящего времени вызывающим по всему миру массу дискуссий о понятие права и роли судов в обществе. Уверен, впрочем, что многие из вас с ним уже знакомы. В данном случае, я не нашел более удобной отправной точки для рассуждений, чем позиция судьи Хэнди, представляющего школу правового реализма.

Правовой реализм набрал в США значительную популярность к тому времени, когда Фуллер писал Дело о спелеологах. Сам автор прошел в своих убеждениях путь от сторонника этой школы до весьма скептического отношения к ней. Последнее как раз и отразилось в позиции судьи Хэнди, которую в науке иногда характеризуют как арх-реализм[2], подчеркивая таким образом, что некоторые идеи правовых реалистов доведены в ней до крайности.[3]

Аарон Барак, автор одного из самых значительных трудов, посвященных проблеме судейского усмотрения, задается тем же вопросом, формулируя его несколько иначе: должен ли судья осуществлять свое усмотрение таким образом, чтобы правовая норма, вытекающая из его усмотрения, могла пользоваться социетальным согласием? Он отвечает на него следующим образом:

“По моему мнению, судья должен считаться с уровнем общественного одобрения или неодобрения социальных ценностей и выводимых из них правовых норм. Судья должен стремиться к решению, которое было бы совместимо с социетальным соглашением или, по крайней мере, не противоречило бы ему. […] Деятельность, осуществляемая наперекор социетальному согласию, постепенно будет ослаблять доверие граждан к судебной системе и к ее способности действовать должным образом.”[5]

В дальнейшем он указывает еще на два чрезвычайно значимых обстоятельства. Во-первых, “судье не следовало бы рассматривать себя в качестве образцового носителя нового социетального соглашения”. Судья, таким образом, хотя и может следовать собственному представлению о правильном и справедливом, но не вправе при этом закрывать глаза на консенсус, сложившийся по этому вопросу в обществе. Впрочем, Барак отмечает, что проблема консенсуса сложна, зачастую информация о нем отсутствует, а иногда нет и самого консенсуса.

Во-вторых, иногда судья просто обязан пойти против сиюминутных ценностей общества, если эти ценности “настолько противоречат фундаментальным ценностям, что у судьи нет альтернативы, кроме как пойти впереди толпы”.

Напоминаем, что главным аргументом А. Барака в пользу принятия социетального соглашения во внимание, выступает необходимость поддержания доверия граждан к суду. Судья Хэнди основывается по существу на том же, но приходит к иным выводам. Если А. Барак признает, что он затрудняется предложить “короткую и приятную формулу” для учета мнения общественности, то судья Хэнди просто провозглашает господство политической целесообразности. Если первый отмечает, что “часто бывает нежелательным действовать вопреки социетальному консенсусу, и что желательно, чтобы такая деятельность вопреки консенсусу не становилась рутинной практикой”, то последний настаивает в Деле о спелеологах на том, чтобы мнение общественности определило судьбу несчастных. Может показаться, что судья Хэнди идет дальше А. Барака, придавая социетальному консенсусу большую силу. В действительности это не так. Для Хэнди общественное мнение - это только лакмусовая бумажка, которая помогает судьям оценить последствия принятия того или иного решения, рассматриваемого в качестве политического акта. Это вовсе не означает, что судьи всегда будут идти на поводу у общественности. Однако, если по Бараку они откажутся от следования общественному мнению из-за его конфликта с фундаментальными ценностями, то Хэнди легко оправдает этот отказ соображениями надлежащего администрирования.

Представим себе государство, в котором в обществе сохраняется консенсус по поводу существования рабства. Гипотетический судья Барака, рассматривающий вопрос о конституционности соответствующих законодательных положений должен был бы проигнорировать общественное мнение, заявив, что рабство не может быть оправдано, и пойдя таким образом “впереди толпы”.

А теперь представим себе другое государство, в котором большая часть общества выступает против рабства, однако оно все еще дозволяется действующими в этом обществе законами. Значительное количество влиятельных работорговцев при этом активно выступают за сохранение status quo, и угрожают неподчинением в случае запрещения рабства. Судья Хэнди в таком случае, очевидно, мог бы проигнорировать мнение большинства, заявив, что недопущение гражданской войны в лучших интересах народа.[6]

В конечном итоге, впрочем, судья Хэнди все-таки признает, что некоторые ценности защищаются независимо от момента и целесообразности, однако речь идет о минимальных процедурных требованиях справедливости (напомним, Хэнди в качестве примера приводит проведение выборов, назначение официальных лиц и т.п.), а не о материальных следствиях из нее (таких, например, как запрещение пыток). В современной дискуссии о разрешении “либеральных” пыток[7] Хэнди несомненно занял бы утилитаристскую позицию. По большому счету, судья Хэнди обеспокоен лишь существованием базовых правил игры, целесообразность которых также не может быть поставлена под сомнение, если рассматривать их полезность в длительной перспективе (‘in a long run’). Развивая его позицию применительно к значению общественного мнения, можно было бы сказать, что общественное мнение способно повлиять на многое, но “отменить” саму демократию оно не в силах. Думается, что не стоит пояснять, что гипотетический судья Барака создает более значительные препятствия на пути общественного мнения.

Российский законодатель, как и российская юридическая наука, сегодня в целом далеки от постановки тех вопросов, которые изложены выше. Для них обычна точка зрения о недопустимости всякого внешнего влияния на суд и принятия им решений, основываясь лишь на доказательствах и более или менее консервативном толковании закона. Эта точка зрения характерна для последователей юридического позитивизма, и по всей видимости должно пройти немало времени прежде чем она перестанет быть (по крайней мере, в науке гражданского процесса) столь широко распространенной.

Но исследования проводимые, в частности, в области социологии права, уже сейчас способны заставить нас усложнить свою профессиональную картину мира. Эмпирические исследования показывают, что судьи практически никогда не принимают решения, основываясь на одних только нормах права и доказательствах. Есть множество других обстоятельств, которые независимо от того, хотим мы этого или нет, оказывают на судью влияние. И, на мой взгляд, обсуждение должно начинаться не с вопроса о том, как "оградить судью от всего", а с того, какова роль суда в обществе. Вполне возможно, что в ходе такого обсуждения мы обнаружим, что перечень опасностей для правосудия в нашем сознании сильно преувеличен.

[1] Из 21-го проанализированного мною обращения по конкретным делам, размещенных на сайте Арбитражного Суда города Санкт-Петербурга и Ленинградской области: 18 - адресованы председателю суда; 2 - заместителю председателя суда; 1 - в суд, но никому конкретно. Из них: 13 - с просьбой взять дело под свой контроль; 4 - ускорить производство по делу; 4 - принять процессуальные решения (напр. о наложении обеспечительных мер); 1 - учесть мнение представителя общественности; 1 - оказать влияние на решение по существу дела. Последние приведенные цифры в сумме дают больше 21-го, поскольку некоторые обращения содержат сразу несколько просьб.

[3] Об отношении Фуллера к позиции этого судьи свидетельствует уже выбор имени. У судьи Хэнди говорящая фамилия, означающая “проворный” или “удобный”.

[4] Из последних значительных работ, посвященных этой теме, см. напр.: Scott J. Shapiro. Authority // The Oxford Handbook of Jurisprudence and Philosophy of Law, 2012.

[6] Схожий вопрос вставал на практике перед Верховным Судом США в деле Dred Scott v. Sandford, 60 U.S. 393 (1857), но тогда консенсус носил несколько иной характер: свободное население южных штатов в целом поддерживало работорговлю, а население северных выступало относилось к ней скорее негативно. Суд не решился пойти против интересов южных штатов, констатировав, что ни одно лицо африканского происхождения, которое не освобождено от рабства, не может претендовать на статус гражданина и, таким образом, не может возбуждать дела в федеральных судах. Через четыре года началась гражданская война, а уже в начале XX века постановление Верховного Суда США начали называть “позорным”.

Может показаться, что эта аналогия не вполне некорректна, поскольку в США в целом в тот момент отсутствовал консенсус по поводу допустимости рабства, однако, наличие жарких споров по общественно значимым темам само по себе, по мнению А. Барака, должно влечь “самоограничение” судов.

[7] David Luban. Liberalism, Torture, and the Ticking Bomb // The Torture Debate in America. Cambridge University Press, 2005. pp. 35-83

Читайте также: