И не виноват я граждане что в землю сырую не лег
Обновлено: 16.05.2024
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.
Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.
Но к холмному приблизившись подножью,
Которым замыкался этот дол,
Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,
Я увидал, едва глаза возвел,
Что свет планеты, всюду путеводной,
Уже на плечи горные сошел.
Тогда вздохнула более свободной
И долгий страх превозмогла душа,
Измученная ночью безысходной.
И словно тот, кто, тяжело дыша,
На берег выйдя из пучины пенной,
Глядит назад, где волны бьют, страша,
Так и мой дух, бегущий и смятенный,
Вспять обернулся, озирая путь,
Всех уводящий к смерти предреченной.
Когда я телу дал передохнуть,
Я вверх пошел, и мне была опора
В стопе, давившей на земную грудь.
И вот, внизу крутого косогора,
Проворная и вьющаяся рысь,
Вся в ярких пятнах пестрого узора.
Она, кружа, мне преграждала высь,
И я не раз на крутизне опасной
Возвратным следом помышлял спастись.
Был ранний час, и солнце в тверди ясной
Сопровождали те же звезды вновь,
Что в первый раз, когда их сонм прекрасный
Божественная двинула Любовь.
Доверясь часу и поре счастливой,
Уже не так сжималась в сердце кровь
При виде зверя с шерстью прихотливой;
Но, ужасом опять его стесня,
Навстречу вышел лев с подъятой гривой.
Он наступал как будто на меня,
От голода рыча освирепело
И самый воздух страхом цепеня.
И с ним волчица, чье худое тело,
Казалось, все алчбы в себе несет;
Немало душ из-за нее скорбело.
Меня сковал такой тяжелый гнет,
Перед ее стремящим ужас взглядом,
Что я утратил чаянье высот.
И как скупец, копивший клад за кладом,
Когда приблизится пора утрат,
Скорбит и плачет по былым отрадам,
Так был и я смятением объят,
За шагом шаг волчицей неуемной
Туда теснимый, где лучи молчат.
Пока к долине я свергался темной,
Какой-то муж явился предо мной,
От долгого безмолвья словно томный.
Его узрев среди пустыни той:
"Спаси, - воззвал я голосом унылым, -
Будь призрак ты, будь человек живой!"
Он отвечал: "Не человек; я был им;
Я от ломбардцев низвожу мой род,
И Мантуя была их краем милым.
Рожден sub Julio, хоть в поздний год,
Я в Риме жил под Августовой сенью,
Когда еще кумиры чтил народ.
Я был поэт и вверил песнопенью,
Как сын Анхиза отплыл на закат
От гордой Трои, преданной сожженью.
Но что же к муке ты спешишь назад?
Что не восходишь к выси озаренной,
Началу и причине всех отрад?"
"Так ты Вергилий, ты родник бездонный,
Откуда песни миру потекли? -
Ответил я, склоняя лик смущенный. -
О честь и светоч всех певцов земли,
Уважь любовь и труд неутомимый,
Что в свиток твой мне вникнуть помогли!
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
Il mio bel San Giovanni
Dante
Он и после смерти не вернулся
В старую Флоренцию свою.
Этот, уходя, не оглянулся,
Этому я эту песнь пою.
Факел, ночь, последнее объятье,
За порогом дикий вопль судьбы…
Он из ада ей послал проклятье
И в раю не мог её забыть, —
Но босой, в рубахе покаянной,
Со свечой зажжённой не прошёл
По своей Флоренции желанной,
Вероломной, низкой, долгожданной…
17 августа 1936,
Разлив
Двадцать сонетов к Марии Стюарт
(фрагмент)
3.
Земной свой путь пройдя до середины,
я, заявившись в Люксембургский сад,
смотрю на затвердевшие седины
мыслителей, письменников; и взад-
вперёд гуляют дамы, господины,
жандарм синеет в зелени, усат,
фонтан мурлычит, дети голосят,
и обратиться не к кому с "иди на".
И ты, Мари, не покладая рук,
стоишь в гирлянде каменных подруг -
французских королев во время оно -
безмолвно, с воробьём на голове.
Сад выглядит как помесь Пантеона
со знаменитой "Завтрак на траве".
Красавица, которую я позже
любил сильней, чем Босуэлла - ты,
с тобой имела общие черты
(шепчу автоматически "о, Боже",
их вспоминая) внешние. Мы тоже
счастливой не составили четы.
Она ушла куда-то в макинтоше.
Во избежанье роковой черты,
я пересёк другую - горизонта,
чьё лезвие, Мари, острей ножа.
Над этой вещью голову держа
не кислорода ради, но азота,
бурлящего в раздувшемся зобу,
гортань. того. благодарит судьбу.
NEL MEZZO DEL CAMMIN DI NOSTRA VITA
Памяти Константина Богатырева
Настигнут серединой века, я
небытию учился в этом мире,
смерть-родственница или смерть-семья
вселилась, потеснив меня в квартире.
Я приручал ее до темноты
и умолял не прикасаться, чтобы
в рассветный час мне брезжили черты
прекраснейшего города Европы.
Там истлевал, шурша во мгле, тростник,
и сталь мерцала, заткнута за пояс,
и камень к человеку жил впритык,
и вспыхивал бензин, и мчался поезд.
Я в окруженьи смерти ел и пил,
пытаясь в её замысел проникнуть,
я даже забывал о ней, но сил
у человека нет, чтоб к ней привыкнуть.
И сердце начинало вдруг неметь,
пока с ключом я шел по коридору,
в отечестве, где, между прочим, смерть
бывала и случайной в эту пору.
1976
Перевод Владимира Гандельсмана.
* * *
Nel mezzo del cammin.
В средине земного пути… Данте
* * *
Сначала восторг и отвага,
потом наступает пора,
когда оскорбляет бумагу
постыдная легкость пера.
Доселе покорные руки
гадают: а если и впредь
согласна на малые звуки
тобою отлитая медь?
А память, края образуя,
вдали от друзей и врагов
разводит бездарность с безумьем
на должные десять шагов.
А жребий единственный выпал,
и медный рассыпался звон.
Ты между. Ты медлишь. Но выбор –
безумный – уже предрешен.
И смех умножается на смех,
и высится крик детворы,
и жизнь начинается насмерть
по правилам этой игры.
Nel mezzo del cammin. Слепая пыль на веках.
Полынная земля вздыхает о слепце.
И черные дрозды на вересковых ветках,
И темные шмели в нагорном чабреце.
И там, где две судьбы сомкнулись над тобою,
Где ты покорно жив и просто одинок,
Рассудок натрудив сизифовой любовью,
С ладони на ладонь пересыпай песок.
Но, руки опустив, опять припомнишь имя,
и сердце бьет любовь двенадцать раз подряд.
А если боль твоя встречается с другими,
смущенные друзья за что тебя корят?
А это музыкант – не в званье кифареда,
а в чине мудреца, скитальца, пришлеца.
Затем, что вы родны по сумеркам, по бреду
желанья и стыда, бегущих вдоль лица,
затем, что нынче вам делить одни лохмотья
смирительных одежд, невидимых почти,
затем, что нищий дух, прикинувшийся плотью,
наутро не найдет обратного пути,
затем, что для двоих нет берега у Бога,
затем, что так любить счастливцам не дано,
затем, что, преуспев в искусстве монолога,
чужие голоса он позабыл давно,
затем, в конце концов, что платой за ученье
у сумасшедших дней была твоя душа –
покуда жизнь прошла, и обрели значенье
бумага, свет огня и след карандаша.
Nel mezzo del cammin. Наставшее сегодня
соленые ступни отерло о песок.
непрошеная ночь плела слова, как сводня,
зато в руке у дня стремительный смычок.
Теперь открой глаза. Сейчас родится небо
из облака и тьмы внезапной и навек.
Прохожий человек просил вина и хлеба.
Прохожий человек, прохожий человек..
Труби, победный рог, отраду пораженья,
ведь все, зачем живем, в руке и под рукой.
С ладони на ладонь, как вечное движенье,
свободу и печаль, свободу и покой.
ПОД ЧАСТЫМ РАЗРЫВОМ ГРЕМУЧИХ ГРАНАТ.
Под частым разрывом гремучих гранат
Отряд коммунаров сражался,
Под натиском белых наемных солдат
В расправу жестоку попался.
Навстречу им вышел седой генерал.
Он суд объявил беспощадный,
И всех коммунаров он сам предавал
Смертельной мучительной казни.
Мы сами копали могилу себе.
Готова глубокая яма.
Пред ней мы стояли на самом краю:
- Стреляйте вернее и прямо!
А вы что стоите, сомкнувши ряды,
К убийству готовые братья,
Пускай мы погибнем от вашей руки,
Но мы не пошлем вам проклятья!
В ответ усмехнулся палач-генерал:
- Спасибо за вашу работу.
Вы землю просили - я землю вам дал,
А волю на небе найдете!
В нашу гавань заходили корабли. Пермь, "Книга", 1996.
В сб. В нашу гавань заходили корабли. Вып. 1. М., Стрекоза, 2000, этот вариант озаглавлен ""Земля и "Народная воля", последняя строчка также в ред.: "Земля и "Народная воля!", что неправильно, так как деятельность организации "Народная воля" относится к последним десятилетиям XIX века, а не к Гражданской войне.
ВАРИАНТЫ (5)
1. Расстрел коммунаров
Под частым разрывом гремучих гранат
Отряд коммунаров сражался;
Под натиском белых наемных солдат
В расправу жестоку попался.
Навстречу им вышел старик генерал
В фуражке с околышем белым,
И взор его мрачной насмешкой сверкал;
Он выдать лопаты велел им.
А вы что стоите, сомкнувши ряды,
К убийству готовые братья?
Пускай мы погибнем от вашей руки,
Но мы не пошлем вам проклятья.
2. Расстрел коммунаров
Под частым разрывом гремучих гранат
Отряд коммунаров сражался,
Под натиском белых наемных солдат
В расправу жестоку попался.
Навстречу им вышел седой генерал.
Он суд объявил беспощадный,
И всех коммунаров он сам присуждал
К смертельной мучительной казни.
«Не смейся над нами, коварный старик!
Нам выпала тяжкая доля.
На выстрелы ваши ответит наш клик:
- Земля! И рабочая воля!
А вы что стоите, сомкнувши ряды,
К убийству готовые братья,
Пускай мы погибнем от вашей руки,
Но вам не пошлем мы проклятья.
Вторая половина куплета повторяется
Славим победу Октября, М., Музыка, 1967.
3. Расстрел коммунаров
От частых разрывов гремучих гранат
Отряд коммунаров сражался.
Под натиском белых наемных солдат
В расправу жестоку попался.
Вот руки связали и в штаб повели.
И даже имен не спросили.
Недолго кончался безжалостный суд,
К расстрелу их всех присудили.
«Не смейся над нами, коварный палач,
Нам выпала тяжкая доля.
На выстрелы ваши ответит наш клич
„Земля и народная воля!"
Вариант, похоже, неполный. Есть два первых куплета, два последних, а в середине несколько куплетов скомкано. Зато есть речевка.
4. Однажды в разрывах гремучих гранат
Партизанская песня
Однажды в разрывах гремучих гранат
Отряд коммунаров сражался.
Под натиском белых наемных солдат
В расправу жестоку попался.
Им руки связали, и в штаб их ведут,
И даже имен не спросили.
Недолго вершился безжалостный суд,
К расстрелу их всех присудили.
Навстречу им вышел седой генерал
В фуражке с околышем белым,
И взор его мрачный насмешкой сверкал,
Он выдать лопаты велел им.
И сами копали могилу свою,
Готова глубокая яма.
Пред нею стоим мы на самом краю:
"Стреляйте вернее и прямо!"
В ответ усмехнулся палач-генерал:
"Спасибо на вашей работе,
Вы землю просили? Я землю вам дал,
А волю на небе найдете".
Не смейся, коварный жестокий старик,
Такая нам выпала доля.
На выстрелы ваши ответит наш клич:
"Земля и народная воля!"
А вы что стоите, сомкнувши ряды,
К убийству готовые, братья?
Пускай мы погибнем от вашей руки,
Но вам не пошлем мы проклятья.
Стреляйте вернее, готовься, не трусь.
Последнее слово за вами.
Да здравствует наша Советская Русь!
Да здравствует Красное Знамя!"
Последние две строки куплетов повторяются
Известно несколько вариантов этой партизанской песни времен Гражданской войны, записанных в разные годы, но во всех наиболее устойчивым остается образ генерала и его фраза. Публикуемый вариант записан в 1988 году от енисейских казаков в живом исполнении.
Антология военной песни / Сост. и автор предисл. В. Калугин. М.: Эксмо, 2006.
5. Расстрел коммунаров
Под частым разрывом гремучих гранат
Отряд коммунаров сражался
Под натиском белых наемных солдат
В расправу жестоку попался.
Навстречу нам вышел седой генерал,
Он суд объявил беспощадный,
И всех коммунаров он сам привлекал
К смертельной мучительной казни.
«Не смейся над нами, коварный старик,
Нам выпала тяжкая доля.
На выстрелы ваши ответит наш клич:
Земля и свободная воля.
А вы, что стоите, сомкнувши ряды,
К убийству готовые, братья.
И пусть мы погибнем от вашей руки,
Но мы не пошлем вам проклятья.
Красноармейский песенник: Красной армии ко дню ее пятилетия: Сборник: 34 песни для хора / Сост. Л.В. Шульгин. М., 1923. С. 74-75.
Читайте также: