Как разносят пенсию почтальоны

Обновлено: 25.04.2024

Наденька работала почтальоном. Разносила пенсии. Работа тяжелая, но выгодная. Может, конечно, кому-то и покажется, что так, копейки, но если знать, как правильно работать и взять правильный участок, то можно вполне себе замечательно устроится.

Но правильный участок просто так, конечно, не получишь. С таких участков люди сами не уходят. Но вот Наденька получила. Женщина она была приятная, полная и добродушная. Всем помогала, комплименты вовремя говорила, не отказывалась делать самую невыгодную и тяжелую работу. И получила-таки хороший участок, после того как Валентина Степановна ушла на пенсию. Так она еще и не ушла бы, кто ж в своем уме от такого участка откажется? Но, во-первых, ноги уже не те, сдали ноги-то! Как ни крути, даже при хорошем участке никто за тебя тяжеленную сумку по этажам таскать не будет! А во-вторых, начальство намекнуло, что пора бы уже и честь знать. На пенсии уже, как лет десять, а все работает.

Валентина Степановна повздыхала, поплакала даже, отдавая участок в чужие руки, но что делать… не уйдешь, могут и перевести на такой участок, прости-господи, где сплошные новые дома.

Это, может, и неплохо, лифты там есть, не надо на пятый этаж пешком тащиться, а если дом сталинский, то его пятый, как хрущевский седьмой, но есть ради чего стараться.

Дело было в том, что у хорошего района для почтальона есть одна отличительная черта — это старый район, где много старых домов: хрущевки, сталинки. Там живут пенсионеры. Не такие, продвинутые, как в новых домах, а такие, которые пенсию наличными, по старинке получают.

Не доверяют они всяким картам, прости-господи, и прочим модным нововведениям. Вот и разносила Валентина Степановна таким старикам пенсии в наличности. Да, конечно, дело опасное, но повторюсь, стоит того.

Старики привыкают к своему почтальону, как к родному человеку. Редко кто пожадничает, да и не поделится с родным соточкой. А с прибавки или там с социальной выплаты, на радостях и побольше иногда почтальону перепадает. Так и набегает вторая зарплата, а то и третья.

Да и покормят, и чаем напоят. Отнесутся к почтальону, как к родному. Особенно если старик или старушка одинокие. Но не только этими соточками жила Валентина Степановна, но об этом, она никому не рассказывала. Даже Наденьке не сказала. Поэтому и цеплялась за этот участок до последнего.

Наденька, когда участок приняла, обошла всех, познакомилась. Кому конфеток подарила, кому чай. Всех пожалела, мусор вынесла одиноким и стала своей, родной. Но понимала, что не только этим жила Валентина Степановна.

На участке жил один противный старик. Всегда, когда Наденька только подходила к его квартире, все сжималось у нее внутри — опять гадостей наговорит забесплатно. Никогда не одарит Наденьку ничем. Ни словом, ни соточкой. Вредный. Хоть и одинокий.

А одиноким-то выбирать не приходится, особенно одиноким старикам. У них вся связь с миром может быть только вот в такой Наденьке. Не будет ее и все. Останутся в своей квартире, как в аквариуме. Будут глазеть на мир из окна, разевать беззвучно беззубый рот, но кто их там услышит? Только Наденька, да пенсионный фонд знают, что они еще существуют.

А этот, вредный, не совсем одинокий, семья есть у него. Сын, невестка, внук. Но не видно, что приходят. Хотя фотографии их висят. Но давнишние. И фото жены, с черной ленточкой. Видимо, с того времени и фото семьи. И все. Видно, что-то произошло, не ходят они к нему.

Конечно, Наденька понимала, что такой старик находка. Озлобленный, одинокий и брошенный семьей. Он все будет готов отдать за тепло и ласку Наденьки, но вот только, как подступится к нему?

А однажды повезло. Наденька принесла пенсию и, поднимаясь на четвертый этаж, настраивалась отдать, улыбнуться и уйти. Не вслушиваясь в его ругань, что наследила, что неповоротливая, опять уронила что-то, бумаги его драгоценные передвинула.

Но когда Наденька позвонила к нему, никто не ответил. Звонок, как обычно яростно дребезжал в пустом коридоре, но никто не шаркал к двери. Наденька удивилась, куда это задевался Иван Петрович, помер, что ли? Но дверь толкнула на всякий случай. А дверь была не заперта. Открылась.

Наденька постояла чуть-чуть, сомневаясь, то ли полицию вызвать, то ли рискнуть и посмотреть. Вдруг, если и помер, то найдется, чем поживится? А потом и полицию можно вызвать, все равно если что и есть, то тогда точно пропадет.

Осторожно вошла, сапог снимать не стала, мертвым чистота уже ни к чему. Заглянула на кухню, по столу пробежал таракан, Наденька поморщилась. Потом прошла в залу, куда ее обычно и не пускали, там тоже никого не было, только книги, книги, книги, видно, что ученый Иван Петрович, да плохо воспитанный.

Заглянула в спальню и испугалась до ужаса. Иван Петрович сидел на кровати и смотрел на нее. Взгляд был нехороший, не живой, рассеянный. Ничего не выражающий. Такие взгляды бывают у мертвецов, когда они уже не на этот мир смотрят, а на другой. Но не сидят так прямо, валяться, наверное, сразу.

На коленях у Ивана Петровича лежала фотография жены с черной ленточкой, которая обычно на стене висела в коридоре.

Наденька присмотрелась, нет, живой все ж таки оказался Иван Петрович, потому что одной рукой нежно поглаживал фотографию.

— Кхм, — осторожно кашлянула Наденька, чтобы не испугать Ивана Петровича.

Взгляд у него от этого медленно сфокусировался и, Наденька была готова поклясться, что он ее увидел. Но не отреагировал никак. Постепенно взгляд опять стал расползаться, и Наденька пропала из его мира.

— Иван Петровииич, — тихо позвала Наденька. — Вам плохо?

— Десять лет, как ее уже нет. И я тебе этого не простил! — кому-то другому, не Наденьке ответил Иван Петрович.

Но Наденька испугалась, не поняла сразу, что это не ей сказали. Судорожно вздохнула, запричитала внутри себя, приготовилась, что она-то, она-то тут при чем? Она и знать не знала евойную жену и вообще, тогда Валентина Степановна работала, к ней все претензии.

— Ты понял? — прогремел Иван Петрович, а взгляд все еще сюда, в этот мир не вернулся. — Ты виноват! Это ты виноват!

Наденька поняла, что претензия не к ней, а к какому-то мужчине, успокоилась. Метнулась на кухню, придавила таракана на столе, и налила воды и мутный стакан.

— Попить надо, — как маленькому сказала она Ивану Петровичу, — попить. И полегчает.

Он глотнул из стакана и уже осмысленно посмотрел на Наденьку. В глазах стояли слезы.

Вот и все, страшный или нестрашный старик, все одно слабый и одинокий, как все остальные.

С этого дня Наденька стала приходить два раза в неделю к Ивану Петровичу: приготовить, прибраться и поговорить. Он рассказывал только о жене, а про семью не говорил. А Наденька, поначалу и не спрашивала, но потом-таки решила уточнить, насколько же он одинокий?

И теперь, только теперь она поняла, почему Валентина Степановна так цеплялась за эту работу. Иван Петрович, передав хозяйство Наденьке полностью передал и всю свою пенсию ей. И более не интересовался этим. А пенсия у него была, даже по сравнению с некоторыми зарплатами – боже ты мой! Далеко не каждый столько даже в мыслях мечтает столько получить.

Поначалу Наденька старалась отчитываться, но потом забыла об этом. Да и зачем, если ему это не интересно? В принципе, можно было уже и уволиться с почты-то, но, Иван Петрович не вечен, к сожалению.

Постепенно у них выработался свой ритуал. Наденька приходила к Ивану Петровичу с продуктами во вторник и пятницу. Выслушивала, какая она неумеха, толстая и неповоротливая и что в сущности, она также никому не нужна, как и он, Иван Петрович.

Ставила чайник, уже не обращая внимания на тараканов, что она, нанималась, что ли, еще и чистоту наводить? Хватит и того, что поесть принесла и выслушивает все его глупости. Иван Петрович, намолчавшись за дни до прихода Наденьки, торопливо начинал рассказывать, иногда сбиваясь и замолкая на полуслове, словно удивляясь, что у него есть голос и кто-то его слышит.

Что рассказывал Иван Петрович Наденька не слушала.

— Угу, — кивала периодически, — да? Ну надо же… — повторяла это с разными интонациями не вслушиваясь, а лишь только повторяя интонацию Ивана Петровича.

Один раз только поинтересовалась, за что ж ему государство отсыпало, не скупясь такую пенсию? Но спросила это вскользь, чтобы не показать, что пенсия огромная. Может человек и не знает, а она Наденька своим неуместным вопросом заставит его задуматься об этом и тогда лишится Наденька своего заработка.

— Воевал я, — неопределенно и сухо сказал Иван Петрович. — И потом я ученый, у меня есть открытия, ну да тебе не понять. Не с твоим бабьим умом соваться в науку. Вот невестка, та понимала…

Спешно оборвав себя на этой фразе Иван Петрович отвернулся и накричал на Наденьку, что она неумеха, опять все испортила.

Но Наденька давно на такое не обращала внимания. Ей-то что? Ну кричит, подумаешь… Но вот про семью, надо узнать. А вдруг и семьи уже нет? Тогда… тут Наденька себя останавливала, но уже совсем по-другому смотрела на квартиру Ивана Петровича. Книги бы выкинула, тут бы диванчик поставила, обои бы поклеила такие, красивые бежевые с золотым тиснением и цветами…

Но однажды у них случился неприятный разговор.

Наденька, как обычно, принесла продукты, а Иван Петрович ругаться не стал и это насторожило.

— Знаешь, что, — начал он неуверенно, — мне тут позвонила жена моего брата…

— Да? — сухо спросила Наденька.

— Брат умер, — неуверенно сказал Иван Петрович. — И помочь ей бедолаге некому. Живет далеко, я уж, конечно, не доеду. Обещал ей перевести на похороны. Вот тебе адрес, отправь ей десять тысяч.

— Конечно, Иван Петрович, — с большим трудом, но очень мягко сказала Наденька, — как же родным-то не помочь. Все в лучшем виде сделаю.

— И квитанцию принеси.

Вот на это Наденька обиделась. И сославшись на крайнюю занятость, ушла, не став слушать его всегдашние глупости. Пусть посидит один, подумает.

Но пришлось смириться.

А через полгода Иван Петрович слег. Конечно, Наденька предполагала, что такое случится. Случится, но когда-нибудь, а не так быстро. Это ведь добавляло работы Наденьке. Приходилось теперь наведываться через день. Менять белье, подгузники и мыть старика.

Да, если ли бы не такая пенсия, если бы не кредиты на дачу, телевизор и телефон, Наденька бросила бы его. Пусть разбирается как хочет, в конце концов, она не нанималась, а помогает только по доброте душевной. Не более. И потом, про квартиру, что б оставить Наденьке, она заикнулась, как-то раз, но Иван Петрович так глянул на нее, что она поняла: родственники есть, самые что ни на есть ближайшие и он их любит, хоть и ненавидит.

В общем, Наденька стала всерьез задумываться, что проще найти трех-четырех старичков, но поздоровее. И незаметно для себя Наденька стала срываться на Ивана Петровича. И даже покрикивать. И перестала быть милой, добродушной и улыбчивой. И приходить стала через два дня. Ну и что, что он лежит в говне. Она ему не родственница, вот пусть жена брата приезжает и моет его.

Но однажды… вечно это слово портит все в этой жизни.

Однажды Наденька пришла к Ивану Петровичу через три дня. И увидела в коридоре женское пальто и сапоги. Дорогое пальто. И сапоги недешевые. Она прислушалась. В спальне разговаривали. Ну, как разговаривали. Иван Петрович-то говорить почти не мог. А говорила женщина. И слышно было по разговору, не чета Наденьке. Образованная значит, женщина.

Наденька хотела уже тихо уйти, оставив сумку с продуктами у порога. Сами пусть разбираются с продуктами, Наденьке чужого не надо. Но в спальне замолчали и в коридоре показалась моложавая женщина.

— Наденька, я так понимаю? — немного надменно спросила она. — Хорошо, что вы зашли. Иван Петрович более не нуждается в ваших услугах. Он решил все-таки помириться с семьей. Верните ключи. Деньги за этот месяц вы можете оставить себе за хлопоты.

Наденька, как в тумане вытащила ключи от квартиры Ивана Петровича и протянула их даме. Развернулась и вышла. Спустившись на один пролет, не удержалась и прислонилась к стене. Ноги были ватными и сердце стучало где-то в горле. Она всхлипнула. Постояла немного и вышла на улицу. Отошла к соседнему дому и присела на скамейку.

Анонсы канала в мессенджере Telegram подпишитесь и не пропустите продолжение.

Читайте также: