Приказный язык это язык актов и документов составленных дьяками и подьячими московских приказов
Обновлено: 30.06.2024
Своеобразие языковой ситуации Древней Руси и России XV-XVII вв.
состояло в том, что памятники книжно-славянской письменности, тексты юридического содержания и деловые восточнославянские документы могли создаваться как на церковнославянском языке, так и на языке восточнославянской народности. Таким образом, на Руси и позже — в России — сосуществовали два письменных языка. Найти место каждого из них в системе книжно-письменной культуры — вот задача историка литературного языка. Нужно определить, как на протяжении истории — с XI до XVII в. — взаимодействуют эти языки, если взаимодействуют; в каких отношениях друг с другом находятся, как влияют — и влияют ли — друг на друга и каким образом проявляется это взаимовлияние или влияние одного языка на другой в разные периоды существования на Руси письменных языков.
Эти вопросы становятся особенно острыми, если учесть, что церковнославянский (по происхождению — старославянский, южнославянский) и древнерусский (восточнославянский) языки даже на раннем этапе развития различались не как диалекты одного языка, а имели свои фонетические, морфологические и синтаксические особенности и оформляли одни и те же грамматические отношения разными способами.
и — что особенно важно — грамматических характеристик.
При изучении русского литературного языка важно проследить за тем, как и каким образом возникают его стилистические разновидности, и определить, как формируется позиция автора (или авторов) при оценке признаков престижности, литературности текста.
История русского литературного языка — это история становления и изменения норм в зависимости от представления авторов о престижности текстов, о допустимости или недопустимости использования иноси- стемных явлений, о соотношении в сознании автора (и эпохи) представлений о каноне и отступлениях от него.
Мы опираемся на идею несовпадения истории языка бытового общения представителей восточнославянской, а затем великорусской народности (предмет исторической грамматики русского языка) и истории литературно-книжного языка. Мы исходим из того, что литературный язык донационального периода — это обработанный с точки зрения нормы язык, стилистически дифференцированный, кодифицированный, обслуживающий потребности культа и культуры, противопоставленный повседневной речи и языку деловой восточнославянской письменности.
В функции литературного языка на Руси XI-XVII вв. выступал церковнославянский язык восточнославянской (древнерусской, русской) редакции.
Определяя место восточнославянской деловой письменности в системе книжности на Руси, мы исходим из того, что язык этой письменности нормирован и его норма ориентирована на нормы живой восточнославянской речи. Однако язык деловой письменности и язык восточнославянской (позже — великоруской) народности не совпадают — прежде всего в силу того, что язык деловой письменности определенным образом организован, имеет свои традиции, его тексты содержат устойчивые закрепленные формулы, он взаимодействует с книжным языком.
С конца XIII — начала XIV века можно говорить о своего рода кодифици- рованности языка текстов грамот, актов, а общность их композиции и лексического наполнения на разных территориях ставит вопрос об образцовых текстах и необходимости специальной выучки писцов.
В связи с наличием двух нормированных языков, обслуживающих все сферы культуры, данный курс истории русского литературного языка строится на основе сравнительного описания книжно-литературного языка и языка деловой письменности по набору грамматических признаков в их движении в истории, в процессе их взаимодействия, взаимовлияния.
В противовес противоположным и в своем основном направлении односторонним концепциям А. А. Шахматова и С. П. Обнорского в 1950-е гг.
В. В. Виноградовым была предложена новая трактовка проблемы русского литературного языка. Считая в целом, что литературным языком русского Средневековья был церковнославянский язык, он создает теорию о двух типах древнерусского литературного языка — книжно-славянском и народно-литературном, противопоставив их письменно-деловому языку.
Интересной попыткой решить проблему соотношения церковнославянского и восточнославянского языков является теория диглоссии. Сформулированная американским языковедом Ч. Фергюсоном, впервые к русскому языковому материалу она была применена Б. А. Успенским. Если вне диглоссии одна языковая система выступает в разных контекстах, то в ситуации диглоссии разные контексты обслуживаются разными языковыми системами, в связи с чем члену языкового коллектива свойственно воспринимать сосуществующие системы как один язык, тогда как для внешнего наблюдателя (в том числе и для филолога-лингви- ста) естественно видеть два языка. Понятие языковой нормы и, соответственно, языковой правильности в условиях диглоссии связывается исключительно с книжным языком. Книжный язык, в отличие от некнижного, усваивается в процессе формального обучения, потому что только этот язык воспринимается в языковом коллективе как правильный, тогда как некнижный язык как отклонение от нормы. Автор теории полагает, что дифференциация книжного — некнижного совпадает с дифференциацией сакрального — мирского. Позиция, изложенная Б. А. Успенским, в принципе не являлась новой и была задолго до него продекларирована на основе убедительных фактов Р.
Сопоставительное изучение ряда явлений в языке старославянских, церковнославянских восточнославянской редакции и древнерусских памятников по набору признаков (использование системы форм прошедшего времени, использование форм двойственного числа, оформление временных, условных, императивных, целевых синтаксических отношений) обнаружило, что можно говорить о соотносительных, но не совпадающих характеристиках языка памятников церковнославянской (старославянской) и восточнославянской письменности.
- Таким образом, изучение литературного языка, его функций, стремление к созданию теории литературного языка ставят перед исследователями проблему языковой нормы.
Возникновение и развитие нормы литературного языка, ее характер и структура отличаются от возникновения и развития нормы народного языка. Норма литературного языка создается, возникает и развивается при участии языковой и неязыковой теории, является осознанной и обязательной, требования ее стабильности становятся необходимыми; важным квалифицирующим признаком литературной нормы является ее ко- дифицированность.
Стабильность нормы предопределяет ее существование на протяжении длительного периода времени. Она, однако, допускает набор вариантных средств, предполагающих определенный выбор.
- Изменение грамматической нормы позволяет нам определить хронологию развития литературного языка, опираясь на грамматические показатели.
- Особое место в истории книжно-письменного языка занимает XV в. Язык памятников книжно-славянской письменности XV в, в которых реализовывалась сниженная церковнославянская норма, обнаруживает тенденцию к замене системы претеритов формой на -л-, форм двойственного числа — множественным, целевой союз чтобы и бессоюзная связь при передаче условных значений становятся элементами книжно-славянской нормы.
Для строгой нормы церковнославянского языка XV в. характерно изменение в системе использования форм двойственного числа: формы двойственного числа начинают свободно варьироваться с формами множественного.
- Характер грамматической нормы языка памятников книжно-славянской письменности XI в.
Памятники книжно-славянской письменности XI в. представляют собой собрание текстов, в которых нашел отражение церковнославянский язык русской редакции в том виде, в котором он сложился за время бытования у восточных славян в качестве языка культа и богослужебной литературы. Для того чтобы говорить об эволюции или стабильности церковнославянского языка русского извода на всем протяжении его существования в качестве литературного языка, следует представить его состояние, отразившееся в самых ранних памятниках письменности.
- Функционирование древнерусского и церковнославянского языков в памятниках деловой письменности XII-XIV вв. Особенностью деловой и юридической письменности является то, что ее жанровую систему составляют памятники, источниками написания которых послужила законодательная деятельность как русских, так и византийских правоведов; использовались они и светской и церковной властью, принимавшими участие в судебном управлении страной.
В соответствии с этим юридические памятники были написаны либо на древнерусском, если они создавались русскими законодателями и предназначались для нужд светского суда, на церковнославянском языке, если они писались церковными законодателями или переводились с греческого.
Все грамматические средства, используемые в деловой восточнославянской письменности, носят восточнославянский характер, противопоставлены аналогичным средствам, которые применяются в книжно-славянских памятниках. При этом очевидно, что именно эти восточнославянские грамматические средства формируют варианты в языке книжнолитературных памятников, в которых реализуется сниженная церковнославянская норма.
В Посольском приказе во второй половине XVII в. упоминаются еще сторожа (4) и пристава (6– 9); последние должны были исполнять некоторые обязанности при судебных делах, производившихся в приказе: розыскивать и приводить в приказ подсудных лиц и т. п. 72
при переложении стоимости денег ХVII в. на наши, следует рубль начала XVII в. приравнивать приблизительно 12 рублям нашим, рубль царстводания Михаила – 14 нашим и конца XVII в. – 17 рублям нашим (мнение В. О. Ключевского, 1884 г.).
Так в 1640 г. им всем был учинен оклад – 400 р.; в 1661 году: они все получили годового жалованья 360 руб. и праздничных деңег 327 р. в 1663 г. 548 руб. и 650 р., в 1685 г. 400 и 451 р., в 1672 г. 549 и 592 р., в 1689 г. 706 р. и 691 р.
В 1702 году дела между повытьями так распределены: 1-е повытье, подьячий Максим Алексеев, ведает: папу, цесарское, французское, аглинское, португальское, флоренское, Венеция, курфистры, Италия, призды и отпуски дохтуров и аптекарей. В 1702 году вместо Алексеева назначен Лавр. Протопопов. – 2-е повытье, Иван Губань: греческое, датцкое, брандебурское, курлянское, список переводчикам, подьячим, золотописцам, толмачам, приставам и сторожам. – 3-е повытье, Mих. Волков: польское, свейское, гаданское, турское, крымское, мултянское, волоское. – 4-е повытье, Мих. Лapионов: персицкое, армянское, донское, рижская почта, вольные городы, москоские торговые иноземцы. В 1701 г. Ларионовь послан был в Турцию, повытье ведал Лавр. Протопопов. – 5-е повытье, Ал. Симонов, ведал: меретинское, грузинское, китайское, хивинское, бухарское, юргенское. В 1701 году Симонов отставлен, повытье ведает в 1702 г. Лавр. IIротопопов. Кроме того у особого подьячего Анисима Щукина в повытье – Строгонов с вотчинами. – В 1710 году первое повытье ведало дела с папой Римским и с цесарем, с Англий, Испанией, Венецией, Флоренцией и всей Италией, Францией и Венгрией; оно же ведало дела о приездах и отьездах послов, а также иностранных докторов и аптекарей. Второе повытье заведывало делами с Данией, Бранденбургом (Пруссией), Грецией, Палестиной и всеми духовными особами (восточными, малороссийскими и пр.); сверх того, и нем велись списки приказных служителей с их окладами и приходо-расходные книги приказа. В третьем повытье сосредоточены были сношеңия Гамбургом, с Имеретинским царем, с донскими казаками и дела турецкие, крымские, волошские, калмыцкие. Четвертое повытье заведывало важнейшими в то время делами – шведскими, польскими и голландскими. Наконец, пятое повытье ведало дела персидские, бухарские, хивинские (юргенские), китайские, армянские и именитых людей Строгоновых. В стороне от указанных делений, стояло заведывание полотняным заводом, порученное подьячему. См. исторический очерк Министерства Иностранных Дел, Спб. 1902 г., стр. 88–99.
Так в 1617 г. их было ок. 6, в 1622 г. – 11, в 1627 г. – 15, 1630 г. – 19, 1631 г. – 20, 1639 г. – 14, 1649 г. – 17, 1650 г. – 22, 1651 г. – 16, 1659 г. – 15, 1680 г. – 13, 1665 г. –16, 1670 г. – 19, 1672 г. – 22, 1673 г. – 25, 1683 г. – 22, 1688 г. – 17, 1689 г. – 22.
Деньгами им выдавалось от 150 руб. (редкие случаи), 70 и до 12 р.; поместья за ними было от 350 до 300 четей. В 1665 году расходовалось на жалованье всем им 890 руб. и на поденный корм 1275 р., всего 2165 р. (на наши деньги около 37000 руб.); в 1670 г. на жалованье – 900 р. и на корм 1589 р., всего 2489 р.; в 1672–1683 гг. на жалованье – 889 р. и на корм – 1579 р., всего 2549 р.; в 1683–1689 гг, на жалованье – 1262 руб. на корм – 1666 р., всего 2928 р.
В 1622 г. их было 21, в 1627–1630 гг. – 48, 1681 г. – 49, 1639 г. –47, 1650 г. – 51, 1665 г. – 41, 1670 г. – 35, 1672 – 1683 гг. – 30, 1683–1689 гг. – 17.
9 декабря 1677 г. бояре в Золотой палате приговорили: начальнику Посольского приказа думному дьяку Лар. Иванову пересмотреть разных языков толмачей и устаревших отставить, дав им до смерти для прокормления с окладу и кормовых их денег до 5 алтын со всякого рубля. 11 декабря Л. Иванов разбирал толмачей, 19 оставить в Посольском приказе, 4 отставил за старость; по службам (вне Москвы) было 7.
Жалованья они получали гораздо меньше, чем переводчики: от 36 р. до 8 р. в год. На всех их расходовалось: в 1665 г. – 972 р., в 1670 г. – 820 р., в 1672–1683 гг. – 331 р., в 1683–1689 гг. – 730 р.
Источник: О Посольском приказе / С. А. Белокуров. - Москва : Имп. О-во истории и древностей российских при Московском ун-те, 1906. - [4], 170 с. : ил.
Своеобразие языковой ситуации Древней Руси и России XV-XVII вв.
состояло в том, что памятники книжно-славянской письменности, тексты юридического содержания и деловые восточнославянские документы могли создаваться как на церковнославянском языке, так и на языке восточнославянской народности. Таким образом, на Руси и позже — в России — сосуществовали два письменных языка. Найти место каждого из них в системе книжно-письменной культуры — вот задача историка литературного языка. Нужно определить, как на протяжении истории — с XI до XVII в. — взаимодействуют эти языки, если взаимодействуют; в каких отношениях друг с другом находятся, как влияют — и влияют ли — друг на друга и каким образом проявляется это взаимовлияние или влияние одного языка на другой в разные периоды существования на Руси письменных языков.
Эти вопросы становятся особенно острыми, если учесть, что церковнославянский (по происхождению — старославянский, южнославянский) и древнерусский (восточнославянский) языки даже на раннем этапе развития различались не как диалекты одного языка, а имели свои фонетические, морфологические и синтаксические особенности и оформляли одни и те же грамматические отношения разными способами.
и — что особенно важно — грамматических характеристик.
При изучении русского литературного языка важно проследить за тем, как и каким образом возникают его стилистические разновидности, и определить, как формируется позиция автора (или авторов) при оценке признаков престижности, литературности текста.
История русского литературного языка — это история становления и изменения норм в зависимости от представления авторов о престижности текстов, о допустимости или недопустимости использования иноси- стемных явлений, о соотношении в сознании автора (и эпохи) представлений о каноне и отступлениях от него.
Мы опираемся на идею несовпадения истории языка бытового общения представителей восточнославянской, а затем великорусской народности (предмет исторической грамматики русского языка) и истории литературно-книжного языка. Мы исходим из того, что литературный язык донационального периода — это обработанный с точки зрения нормы язык, стилистически дифференцированный, кодифицированный, обслуживающий потребности культа и культуры, противопоставленный повседневной речи и языку деловой восточнославянской письменности.
В функции литературного языка на Руси XI-XVII вв. выступал церковнославянский язык восточнославянской (древнерусской, русской) редакции.
Определяя место восточнославянской деловой письменности в системе книжности на Руси, мы исходим из того, что язык этой письменности нормирован и его норма ориентирована на нормы живой восточнославянской речи. Однако язык деловой письменности и язык восточнославянской (позже — великоруской) народности не совпадают — прежде всего в силу того, что язык деловой письменности определенным образом организован, имеет свои традиции, его тексты содержат устойчивые закрепленные формулы, он взаимодействует с книжным языком.
С конца XIII — начала XIV века можно говорить о своего рода кодифици- рованности языка текстов грамот, актов, а общность их композиции и лексического наполнения на разных территориях ставит вопрос об образцовых текстах и необходимости специальной выучки писцов.
В связи с наличием двух нормированных языков, обслуживающих все сферы культуры, данный курс истории русского литературного языка строится на основе сравнительного описания книжно-литературного языка и языка деловой письменности по набору грамматических признаков в их движении в истории, в процессе их взаимодействия, взаимовлияния.
В противовес противоположным и в своем основном направлении односторонним концепциям А. А. Шахматова и С. П. Обнорского в 1950-е гг.
В. В. Виноградовым была предложена новая трактовка проблемы русского литературного языка. Считая в целом, что литературным языком русского Средневековья был церковнославянский язык, он создает теорию о двух типах древнерусского литературного языка — книжно-славянском и народно-литературном, противопоставив их письменно-деловому языку.
Интересной попыткой решить проблему соотношения церковнославянского и восточнославянского языков является теория диглоссии. Сформулированная американским языковедом Ч. Фергюсоном, впервые к русскому языковому материалу она была применена Б. А. Успенским. Если вне диглоссии одна языковая система выступает в разных контекстах, то в ситуации диглоссии разные контексты обслуживаются разными языковыми системами, в связи с чем члену языкового коллектива свойственно воспринимать сосуществующие системы как один язык, тогда как для внешнего наблюдателя (в том числе и для филолога-лингви- ста) естественно видеть два языка. Понятие языковой нормы и, соответственно, языковой правильности в условиях диглоссии связывается исключительно с книжным языком. Книжный язык, в отличие от некнижного, усваивается в процессе формального обучения, потому что только этот язык воспринимается в языковом коллективе как правильный, тогда как некнижный язык как отклонение от нормы. Автор теории полагает, что дифференциация книжного — некнижного совпадает с дифференциацией сакрального — мирского. Позиция, изложенная Б. А. Успенским, в принципе не являлась новой и была задолго до него продекларирована на основе убедительных фактов Р.
Сопоставительное изучение ряда явлений в языке старославянских, церковнославянских восточнославянской редакции и древнерусских памятников по набору признаков (использование системы форм прошедшего времени, использование форм двойственного числа, оформление временных, условных, императивных, целевых синтаксических отношений) обнаружило, что можно говорить о соотносительных, но не совпадающих характеристиках языка памятников церковнославянской (старославянской) и восточнославянской письменности.
- Таким образом, изучение литературного языка, его функций, стремление к созданию теории литературного языка ставят перед исследователями проблему языковой нормы.
Возникновение и развитие нормы литературного языка, ее характер и структура отличаются от возникновения и развития нормы народного языка. Норма литературного языка создается, возникает и развивается при участии языковой и неязыковой теории, является осознанной и обязательной, требования ее стабильности становятся необходимыми; важным квалифицирующим признаком литературной нормы является ее ко- дифицированность.
Стабильность нормы предопределяет ее существование на протяжении длительного периода времени. Она, однако, допускает набор вариантных средств, предполагающих определенный выбор.
- Изменение грамматической нормы позволяет нам определить хронологию развития литературного языка, опираясь на грамматические показатели.
- Особое место в истории книжно-письменного языка занимает XV в. Язык памятников книжно-славянской письменности XV в, в которых реализовывалась сниженная церковнославянская норма, обнаруживает тенденцию к замене системы претеритов формой на -л-, форм двойственного числа — множественным, целевой союз чтобы и бессоюзная связь при передаче условных значений становятся элементами книжно-славянской нормы.
Для строгой нормы церковнославянского языка XV в. характерно изменение в системе использования форм двойственного числа: формы двойственного числа начинают свободно варьироваться с формами множественного.
- Характер грамматической нормы языка памятников книжно-славянской письменности XI в.
Памятники книжно-славянской письменности XI в. представляют собой собрание текстов, в которых нашел отражение церковнославянский язык русской редакции в том виде, в котором он сложился за время бытования у восточных славян в качестве языка культа и богослужебной литературы. Для того чтобы говорить об эволюции или стабильности церковнославянского языка русского извода на всем протяжении его существования в качестве литературного языка, следует представить его состояние, отразившееся в самых ранних памятниках письменности.
- Функционирование древнерусского и церковнославянского языков в памятниках деловой письменности XII-XIV вв. Особенностью деловой и юридической письменности является то, что ее жанровую систему составляют памятники, источниками написания которых послужила законодательная деятельность как русских, так и византийских правоведов; использовались они и светской и церковной властью, принимавшими участие в судебном управлении страной.
В соответствии с этим юридические памятники были написаны либо на древнерусском, если они создавались русскими законодателями и предназначались для нужд светского суда, на церковнославянском языке, если они писались церковными законодателями или переводились с греческого.
Все грамматические средства, используемые в деловой восточнославянской письменности, носят восточнославянский характер, противопоставлены аналогичным средствам, которые применяются в книжно-славянских памятниках. При этом очевидно, что именно эти восточнославянские грамматические средства формируют варианты в языке книжнолитературных памятников, в которых реализуется сниженная церковнославянская норма.
В Посольском приказе во второй половине XVII в. упоминаются еще сторожа (4) и пристава (6– 9); последние должны были исполнять некоторые обязанности при судебных делах, производившихся в приказе: розыскивать и приводить в приказ подсудных лиц и т. п. 72
при переложении стоимости денег ХVII в. на наши, следует рубль начала XVII в. приравнивать приблизительно 12 рублям нашим, рубль царстводания Михаила – 14 нашим и конца XVII в. – 17 рублям нашим (мнение В. О. Ключевского, 1884 г.).
Так в 1640 г. им всем был учинен оклад – 400 р.; в 1661 году: они все получили годового жалованья 360 руб. и праздничных деңег 327 р. в 1663 г. 548 руб. и 650 р., в 1685 г. 400 и 451 р., в 1672 г. 549 и 592 р., в 1689 г. 706 р. и 691 р.
В 1702 году дела между повытьями так распределены: 1-е повытье, подьячий Максим Алексеев, ведает: папу, цесарское, французское, аглинское, португальское, флоренское, Венеция, курфистры, Италия, призды и отпуски дохтуров и аптекарей. В 1702 году вместо Алексеева назначен Лавр. Протопопов. – 2-е повытье, Иван Губань: греческое, датцкое, брандебурское, курлянское, список переводчикам, подьячим, золотописцам, толмачам, приставам и сторожам. – 3-е повытье, Mих. Волков: польское, свейское, гаданское, турское, крымское, мултянское, волоское. – 4-е повытье, Мих. Лapионов: персицкое, армянское, донское, рижская почта, вольные городы, москоские торговые иноземцы. В 1701 г. Ларионовь послан был в Турцию, повытье ведал Лавр. Протопопов. – 5-е повытье, Ал. Симонов, ведал: меретинское, грузинское, китайское, хивинское, бухарское, юргенское. В 1701 году Симонов отставлен, повытье ведает в 1702 г. Лавр. IIротопопов. Кроме того у особого подьячего Анисима Щукина в повытье – Строгонов с вотчинами. – В 1710 году первое повытье ведало дела с папой Римским и с цесарем, с Англий, Испанией, Венецией, Флоренцией и всей Италией, Францией и Венгрией; оно же ведало дела о приездах и отьездах послов, а также иностранных докторов и аптекарей. Второе повытье заведывало делами с Данией, Бранденбургом (Пруссией), Грецией, Палестиной и всеми духовными особами (восточными, малороссийскими и пр.); сверх того, и нем велись списки приказных служителей с их окладами и приходо-расходные книги приказа. В третьем повытье сосредоточены были сношеңия Гамбургом, с Имеретинским царем, с донскими казаками и дела турецкие, крымские, волошские, калмыцкие. Четвертое повытье заведывало важнейшими в то время делами – шведскими, польскими и голландскими. Наконец, пятое повытье ведало дела персидские, бухарские, хивинские (юргенские), китайские, армянские и именитых людей Строгоновых. В стороне от указанных делений, стояло заведывание полотняным заводом, порученное подьячему. См. исторический очерк Министерства Иностранных Дел, Спб. 1902 г., стр. 88–99.
Так в 1617 г. их было ок. 6, в 1622 г. – 11, в 1627 г. – 15, 1630 г. – 19, 1631 г. – 20, 1639 г. – 14, 1649 г. – 17, 1650 г. – 22, 1651 г. – 16, 1659 г. – 15, 1680 г. – 13, 1665 г. –16, 1670 г. – 19, 1672 г. – 22, 1673 г. – 25, 1683 г. – 22, 1688 г. – 17, 1689 г. – 22.
Деньгами им выдавалось от 150 руб. (редкие случаи), 70 и до 12 р.; поместья за ними было от 350 до 300 четей. В 1665 году расходовалось на жалованье всем им 890 руб. и на поденный корм 1275 р., всего 2165 р. (на наши деньги около 37000 руб.); в 1670 г. на жалованье – 900 р. и на корм 1589 р., всего 2489 р.; в 1672–1683 гг. на жалованье – 889 р. и на корм – 1579 р., всего 2549 р.; в 1683–1689 гг, на жалованье – 1262 руб. на корм – 1666 р., всего 2928 р.
В 1622 г. их было 21, в 1627–1630 гг. – 48, 1681 г. – 49, 1639 г. –47, 1650 г. – 51, 1665 г. – 41, 1670 г. – 35, 1672 – 1683 гг. – 30, 1683–1689 гг. – 17.
9 декабря 1677 г. бояре в Золотой палате приговорили: начальнику Посольского приказа думному дьяку Лар. Иванову пересмотреть разных языков толмачей и устаревших отставить, дав им до смерти для прокормления с окладу и кормовых их денег до 5 алтын со всякого рубля. 11 декабря Л. Иванов разбирал толмачей, 19 оставить в Посольском приказе, 4 отставил за старость; по службам (вне Москвы) было 7.
Жалованья они получали гораздо меньше, чем переводчики: от 36 р. до 8 р. в год. На всех их расходовалось: в 1665 г. – 972 р., в 1670 г. – 820 р., в 1672–1683 гг. – 331 р., в 1683–1689 гг. – 730 р.
Источник: О Посольском приказе / С. А. Белокуров. - Москва : Имп. О-во истории и древностей российских при Московском ун-те, 1906. - [4], 170 с. : ил.
Читайте также: