В о ключевский при исследовании права использовал какой метод

Обновлено: 30.06.2024

Содержание работы

Содержимое работы - 1 файл

В.Ключевский и С.Платонов. Опыт эпохи смутного времени.doc

Когда мы обращаемся к его анализу последствий Великой смуты XVII в., то видим тот же подход: главное, что отмечает историк, это шаг вперед в развитии общественного самосознания. «В нашей истории я не знаю другой эпохи, которая произвела бы на русское общество такое сильное и притом двойственное действие, как Смутное время самозванцев.

Примечательно, что в годы смуты прежде всего рвались политические "скрепы", в то время как "оставались еще крепкие связи национальные и религиозные: они и спасли общество. "

Объединение произошло "не во имя какого-либо государственного порядка, а во имя национальной, религиозной и просто гражданской безопасности". Думается, здесь затронута важная проблема гражданского единства и его общечеловеческих компонентов. Освободившись от политических "скреп" авторитарного государства, национальные (ненационализм и шовинизм) и религиозные (общечеловеческое в религии, а не фанатизм и служение власти) чувства начинают выполнять свою гражданскую функцию, и так было всегда в годы великих потрясений, вплоть до наших дней.

Но собирание и возрождение страны требует опоры на науку (оценки событий в контексте мировой истории, выработки широты взглядов, устойчивости сознания и т.д.). Учитывая авторитарные традиции, прямую или относительную потерю государственной самостоятельности, Ключевский подчеркивает: главное - уметь понимать суть ситуации, не выдвигать абстрактных схем, не допускать "несколько излишней подвижности воображения при постройке концепций", создания новых схем, закрепления старых подходов, понимать, что можно заимствовать из чужого опыта, а что нельзя. Русский народ слишком велик, чтобы быть "чужеядным растением". Ключевского заботит вопрос о том, как "пользоваться огнем мысли европейской, чтобы он светил, но не жегся".

В трудные переломные периоды (а смута - наиболее болезненная форма перехода), когда уясняется связь эпох, возникают величайшие духовные творения. Ключевский провел титаническую работу, отделяя зерна от плевел, аккумулируя лучшие идеи прогрессивных умов России XVII в. Он оценивает Юрия Крижанича с его программой развития просвещения, технического образования и политической свободы. Он пишет об А.П. Ордине-Нащокине, предлагавшем свою программу приобщения России к цивилизации: "один из немногих западников, подумавших о том, что можно и чего не нужно заимствовать, искавший соглашения общеевропейской культуры с национальной самобытностью". Этот автор восставал против излишней регламентации в государственном управлении, стремился беречь силы подданных с тем, чтобы при наименьших усилиях достигать наивысших результатов.

Его единомышленник князь В.В. Голицын, горячий поборник народного просвещения и веротерпимости, свободы совести, предложил программу освобождения крестьян, административную, сословную и образовательную реформы. Иностранные гости называли его "великим".

Именно Смутное время, заключает Ключевский, отличалось обилием преобразовательных идей, развившихся наскоро, без взаимной связи, без общего плана, но все вместе они обозначали направление развития страны, включая внешнюю торговлю, освобождение крестьян от крепостного права, введение городского самоуправления, создание общеобразовательных школ, отвечающих нуждам общества и т.д. Эти идеи отчасти подготовили преобразования Петровской эпохи и в конечном итоге заложили основу демократизации общества на несколько веков вперед.

Но для реализации проектов необходимы соответствующие условия, духовная зрелость общества. Подвиг Смутной эпохи, писал Ключевский, в "борьбе с самим собой, со своими привычками и предубеждениями". И в этом подвиге историк видел главное духовное завоевание тех времен. Смута поколебала "закоренелый взгляд", будто "личная воля государя служила единственной пружиной государственной жизни". Общество приучалось действовать самостоятельно и сознательно. В бурях Смутного времени "народ. утратил ту политическую выносливость, какой удивлялись в нем иноземные наблюдатели XVI в., был уже далеко не прежним безропотным и послушным орудием в руках правительства".

Однако мы знаем, что такие подвижки не дают иммунитета на будущее. К тому же, как отмечал Ключевский, уже тогда этот процесс протекал мучительно: сохранялись тенденции, при которых были возможны кризисные явления. В обстановке смуты трудно формируется сила для ее преодоления, потому что остаются прежние социальные силы, в том числе и наверху, чьи проекты реформ опираются на консервативные тенденции и старые методы. Так, попытки создания представительных органов в политике вылились в камуфляж абсолютизма, в экономике - в закрепощение крестьян. Неслучайно Ключевский, анализируя опыт выхода из смут XIII и XVII вв., отмечал применение авторитарных методов. Неслучайно и в описании дальнейшей истории России он обращал внимание на то, что в свое время Петр I предпринял рывки в развитии России, также используя авторитарные методы. Прогресс шел на костях народа: "Государство пухло, а народ хирел". Ключевский показал, что "скрепы", во-первых, мешали преодолению смуты, во-вторых, придавали ему подчас уродливые формы, особенно в сфере духовной и политики. Так, объективный ученый видел негативные последствия смуты для развития общественного сознания: "Разрушение старых идеалов и устоев жизни вследствие невозможности сформировать из наскоро схваченных понятий новое миросозерцание. А пока не закончится эта трудная работа, несколько поколений будут прозябать и метаться в том межеумочном, сумрачном состоянии, когда миросозерцание подменяется настроением, а нравственность разменивается на приличие и эстетику".

Говоря о "политической работе" смуты, Ключевский прослеживает эволюцию Московского государства до и после нее: "Московское государство Иоаннов – вотчинное государство. Государство первых Романовых - национальный русский союз со свежими воспоминаниями и привычками вотчинного порядка, управляемый посредством класса военных услуг, содержимых за счет управляемого народа. Центр тяжести в первый период – в Боярской думе, во второй - в Разряде. Постельное крыльцо взяло верх над Передней".

Горечь вывода Ключевский объясняет во многих трудах: по-прежнему существовал "тягловый, неправовой строй государства", где одни отбывали повинности, а другие пользовались льготами; по-прежнему не было соответствия между правами и обязанностями, по-прежнему народ не умел использовать право выбора царя, по-прежнему существовало социальное бесправие, и т.д. На примере отношений правительства к Земскому собору Ключевский показывает, что "Учредительное собрание, каким был избирательный собор года по отношению к царю, как-то превратилось в исполнительное, ответственное перед тем, кому оно дало власть". Так "с идеей нераздельности верховной власти примирились с помощью диалектики". Иначе говоря, несмотря на определенные подвижки, суть власти оставалась прежней. В XVI в. правительство созывало должностной собор, чтобы найти в нем ответственных исполнителей соборного приговора или царского указа, в XVII в. избирательный собор 1613 г. сразу же после выборов царя "превратился в распорядительную комиссию", а дальше — "из носителя народной воли превращался в выразителя народных жалоб и желаний, а это, разумеется, не одно и то же".

Итак, избранная народом представительная власть постепенно теряла свои функции, подавляясь властью, где государство - "хозяйство государя". Так на заре "разделения властей" в России "вотчинность" власти одержала верх над избранным народом представительным органом. Правда, сделала она это "мягче", "диалектичнее", нежели в наши дни - с её разгоном и расстрелом парламента.

Гибкость приспособления состояла в том, что восстания "черных людей" против "сильных" вызывали "приказную подделку под народную волю", - феномен, сопровождавший всю последующую историю России. Право, вырванное "чернью", в конечном счете превращалось в повинность, а личная свобода становилась обязательной и поддерживалась кнутом. За счет свободы народного труда шло "отверждение" общества. В условиях, когда "само правительство было деятельным фактором общественного расстройства", земское представительство разрушалось снизу, но ему помогало и "правительство, подменяя земское представительство ни к чему не обязывавшими особыми совещаниями". По мере упрочения династии Земский собор становился ненужным даже в качестве "правительственного пособия".

Как можно убедиться, выход из смуты не одномоментный акт. И, как справедливо отмечают российский историк А.Н. Сахаров и польский ученый Я. Браткевич, нельзя сбросить со счетов цивилизационный, социально-политический кризис, продолжавшийся после воцарения Романовых на российском престоле в течение XVII в. Такой противоречивый характер принял выход из Великой смуты. Красной нитью через все описания последствий смут у Ключевского проходит идея: потенциальные возможности смуты в будущем сохранялись, но, главное, "сила народного духа" после таких смут увеличивалась. "Смута - переходные времена, которые нередко ложатся широкими и темными полосами между двумя периодами. Их значение - не в них самих, а в их последствиях. Такие эпохи перерабатывают развалины погибшего порядка в элементы порядка, после них возникающего". Начиная с первой смуты, в стране шли два разнородных процесса - дробление и собирание раздробленного в целое. И окончательный их итог зависел от конкретных условий и "силы народного духа".

Сообщество Империал: Василий Осипович Ключевский - Сообщество Империал

Василий Осипович Ключевский, Россия, 16 (28).01.1841-12.05.1911

С 1879 года Ключевский преподавал в Московском университете, где заменил на кафедре русской истории скончавшегося Соловьева. 36 лет жизни (1871-1906 гг.) Ключевский отдал этому учебному заведению, сначала в качестве приват-доцента, а с 1882 года – профессора. Одновременно он читал лекции по русской гражданской истории в Московской духовной академии (в Сергиевом Посаде), а также (по просьбе своего друга профессора В.И. Герье) на Московских женских курсах (лекционная работа Ключевского на курсах Герье продолжалась 15 лет). Преподавал Ключевский и в Александровском военном училище, в Училище живописи, ваяния и зодчества.

Преподавательская деятельность принесла Ключевскому заслуженную славу. Одарённый способностями образного проникновения в прошлое, мастер художественного слова, известный острослов и автор многочисленных эпиграмм и афоризмов, в своих выступлениях учёный умело выстраивал целые галереи портретов исторических деятелей, надолго запоминавшихся слушателям. Аудитория Московского университета, в которой он читал свой курс, всегда была переполнена.

В 1893-1895 гг. по поручению императора Александра III Ключевский читал курс русской истории великому князю Георгию Александровичу.

В 1900 году Ключевский стал академиком, а с 1908 года – почётным академиком Петербургской Академии Наук.

Умер Ключевский в Москве 12 мая 1911 года. Похоронен на кладбище Донского монастыря.

Игорь КЛЯМКИН:
Спасибо, Алексей Алексеевич. Вы вычленили в наследии Ключевского только один момент, сосредоточив наше внимание на духовно-нравственной составляющей его понимания русской истории. В этом ракурсе она выглядит чередованием духовно-нравственных деградаций и духовно-нравственных возрождений России. Но остается открытым вопрос о том, почему происходят деградации, почему они сменяются возрождениями и почему возрождения ведут к новым деградациям. Есть ли у Ключевского подходы, которые дают ответ на этот вопрос? Хотелось бы, чтобы мы к этому сюжету еще вернулись. А пока предоставляю слово Ольге Анатольевне Жуковой.

Игорь КЛЯМКИН:
Спасибо, Ольга Анатольевна. Проблема, по-моему, в том-то и заключается, чтобы определить, на какие именно ценности национальной культуры мог бы опереться в России либерализм. Второй содокладчик - Михаил Афанасьев. Пожалуйста, Михаил Николаевич.

Александр ОБОЛОНСКИЙ:
Возьмите четвертый том – убедитесь сами.

Игорь КЛЯМКИН:
Да, он говорил, что брали у Запада средства, но не брали способы их достижения. Это так. Но это не значит, что он критически оценивал сам факт того, что брали средства.

Александр ОБОЛОНСКИЙ:
В том-то же и суть: взять плоды чужого развития, но ни в коем случае не дух свободы и интеллектуального поиска, их породивший. Ибо этот дух несовместим принципиально с петровским деспотизмом.

Игорь КЛЯМКИН:
До Ключевского, как понимаю, так и не доберетесь?

Игорь КЛЯМКИН:
Спасибо. Мы собрались обсудить, чем может быть полезна для понимания нашей истории - досоветской, советской, постсоветской - история Ключевского, а не для того, чтобы поговорить о русской истории вообще и ее уроках. Это другая тема. Дело не в том, что мы не хотим обсуждать ее в принципе, но она другая и уводит от предмета сегодняшней дискуссии. Пожалуйста, Липкин Аркадий Исаакович.

Игорь КЛЯМКИН:
Спасибо, Аркадий Исаакович. Хотелось бы, конечно, побольше узнать о том, в чем именно заключается неадекватность инструментария Ключевского. Равно как и о том, какой инструментарий адекватен. Но времени на это у нас сейчас нет. Следующий – Александр Борисович Каменский.

Игорь КЛЯМКИН:
Спасибо. Устроил вас ответ?

Алла ГЛИНЧИКОВА:
Не совсем…

Игорь КЛЯМКИН:
В таком случае попробуйте обратиться к Александру Борисовичу в частном порядке. Есть еще желающие выступить? Пожалуйста, Олег Будницкий.

Игорь КЛЯМКИН:
Евгений Григорьевич, теперь вы.

Игорь КЛЯМКИН:
Спасибо, Евгений Григорьевич. У меня есть возможность по три минуты дать основным докладчикам. У Алексея Алексеевича есть желание. И у Ольги Анатольевны. Кто первый?

Игорь КЛЯМКИН:
Спасибо, Алексей Алексеевич. Ольга Анатольевна, пожалуйста.

Игорь КЛЯМКИН:
Спасибо, Ольга Анатольевна. Все, завершать будем.

Отец Ключевского, Иосиф (Осип) Васильевич, был священником в селе Воскресеновке Пензенской губернии. В его приходской школе будущий историк и начал свое образование. В 1850 году отец умер. Полунищая семья перебралась в Пензу. Там Ключевский в 1856 году (пятнадцати лет от роду) поступил в духовную семинарию — выходцам из поповских семей полагалось тоже становиться попами. Он был одним из лучших учеников. Зарабатывал на жизнь репетиторством. Наконец решил связать жизнь не с церковью, а с наукой, отчислился из семинарии — и в 1861 году, взяв денег у дяди, поехал в Москву поступать в университет на историко-филологический факультет.

Московское разночинное студенчество, к которому принадлежал и Ключевский, было едва ли не главным рассадником радикальных политических идей. Дмитрия Каракозова, одного из первых русских революционеров-террористов (пытался застрелить царя Александра II в 1866 году), Ключевский лично знал еще по Пензе — был репетитором у его брата. Впрочем, сам Ключевский к политическому движению не примкнул, предпочтя студенческой вольнице учебу. Его кумирами были не революционные трибуны вроде Николая Чернышевского, чрезвычайно популярного у молодежи 1860-х годов, а университетские профессора. Ключевский на всю жизнь остался умеренным либералом: сочувствуя многим новым политическим веяниям, веря в благотворность наступающего в России капитализма, всячески подчеркивая связь занятий отечественной историей с гражданственностью, он был категорическим противником любого радикализма и любых потрясений.

Занятия историей монастырей привели Ключевского к пристальному изучению житий святых — основателей и насельников монастырей. Исследованию их как исторического источника была посвящена его магистерская диссертация, защищенная в 1871 году. Ключевский рассчитывал найти в житиях то, чего недоставало в летописях, — бытовых подробностей, сведений о хозяйстве, о нравах и обычаях. Исследовав их несколько тысяч, он пришел к выводу, что они — не биографии, как иконы — не портреты; они пишутся не затем, чтобы рассказать нечто о конкретном человеке, а затем, чтобы дать образец праведной жизни; все жития представляют собой, по сути, вариации одного и того же текста, почти не содержат конкретных исторических деталей и потому историческим источником служить не могут. Как источниковедческое исследование эта работа была безупречна, и Ключевский получил звание магистра истории, но собственно историческими результатами работы над житиями он был разочарован.

Звание магистра давало Ключевскому право преподавать в высших учебных заведениях. Самую престижную кафедру русской истории — университетскую — по-прежнему занимал Соловьев. Зато он уступил ученику место преподавателя истории в Александровском военном училище. Кроме того, Ключевский преподавал в таком консервативном заведении как Московская духовная академия и таком либеральном как Высшие женские курсы. Последние были частной затеей Владимира Герье, приятеля Ключевского, тоже историка. Женщин тогда в университеты не принимали — разве что изредка допускали в качестве вольнослушительниц, то есть позволяли учиться, но не давали дипломов. Характерный пример тогдашнего интеллигентского либерализма: Буслаев, Тихонравов и многие другие крупнейшие профессора Московского университета одновременно преподавали и на Женских курсах.

Данилевский не был профессиональным историком. По образованию он был ботаник, по призванию — публицист. Его концепция, в отличие от более поздних и гораздо более строгих цивилизационистских построений того же Тойнби, была, собственно говоря, не исторической, а скорее политической — это была программа панславизма, объединения под эгидой России всех славянских народов в противопоставлении их Западу, который, разумеется, вырождается и вот-вот погибнет. В этом было много обиды на Европу после унизительного поражения в Крымской войне, с которого началась для России вторая половина XIX века. И кстати сказать, идеи Данилевского при его жизни (он умер в 1885 году) большой популярностью не пользовались — его считали просто очередным славянофилом. Мы упоминаем его здесь лишь потому, что цивилизационный подход пользуется немалой популярностью в наше время.

Как бы там ни было, вопрос, существует ли вообще всемирная история как единый поступательный процесс, был во второй половине XIX века не праздным. Как уже было сказано, Ключевский, вместе со всем русским профессиональным историческим сообществом своего времени, считал, что существует.

Понятное дело, что столетняя история американской колонизации Дикого Запада и тысячелетняя история славянской колонизации Восточноевропейской равнины и Сибири — явления разных порядков, но типологическое сходство примечательно. И тем более примечательно, какие разные последствия имели эти процессы: в Америке, по Тёрнеру, освоение фронтира выковало в народе индивидуалистический, независимый, агрессивный дух; тогда как в России, по Ключевскому, именно непрестанная колонизация привела к тому, что крепостное право стало краеугольным камнем государства. Приветствуя крестьянскую реформу 1861 года, Ключевский рассчитывал, что теперь освоение Сибири приобретет такой же предпринимательский характер, как освоение американского Дикого Запада. Нечто подобное воображал себе и премьер-министр Петр Столыпин, когда в 1906 году, в ходе аграрной реформы, стал заманивать крестьян в Сибирь бесплатной землей и свободой от сельской общины.

Свистели далеко не все слушатели. Авторитет Ключевского не был поколеблен. Но симптом был скверный: умеренность и здравомыслие больше не были универсальными ценностями. Всё сложнее было оставаться над схваткой.

Проект Думы как законосовещательного органа, выборы в который не были ни прямыми, ни всеобщими, ни равными, не устроил никого. В октябре началась всероссийская забастовка, которая вынудила Николая II пойти на новые уступки: манифестом от 17 октября он провозгласил дарование России базовых гражданских свобод (в том числе свободу слова, собраний и объединения в политические партии), а также учреждение Думы на принципах всеобщих выборов.

Московское разночинное студенчество, к которому принадлежал и Ключевский, было едва ли не главным рассадником радикальных политических идей.

Дмитрия Каракозова, одного из первых русских революционеров-террористов (пытался застрелить царя Александра II в 1866 году), Ключевский лично знал еще по Пензе — был репетитором у его брата. Впрочем, сам Ключевский к политическому движению не примкнул, предпочтя студенческой вольнице учебу. Его кумирами были не революционные трибуны вроде Николая Чернышевского, чрезвычайно популярного у молодежи 1860-х годов, а университетские профессора. Ключевский на всю жизнь остался умеренным либералом: сочувствуя многим новым политическим веяниям, веря в благотворность наступающего в России капитализма, всячески подчеркивая связь занятий отечественной историей с гражданственностью, он был категорическим противником любого радикализма и любых потрясений.

Как бы там ни было, вопрос, существует ли вообще всемирная история как единый поступательный процесс, был во второй половине XIX века не праздным. Как уже было сказано, Ключевский, вместе со всем русским профессиональным историческим сообществом своего времени, считал, что существует.

Читайте также: