Кто имеет право высказываться на богословские темы

Обновлено: 25.06.2024

6 декабря 2018 г. Лаборатория медиевистических исследований и Центр франко-российских исследований в Москве провели совместный семинар, построенный вокруг доклада Павла Владимировича Хондзинского. Публикуем резюме доклада и репортаж о семинаре

Семинар был посвящен вопросу о том, насколько древнерусские (допетровские) традиции религиозной мысли были продолжены, а насколько – прерваны в богословской мысли России в XVIII – XIX вв.

В рамках дискуссии было предложено рассмотреть следующие вопросы:

насколько изменились за последние годы наши представления о состоянии академического богословия в России XVIII – XIX вв.
насколько древнерусские (допетровские) традиции религиозной мысли были продолжены, а насколько – прерваны в богословской мысли России в XVIII – XIX вв.

каковы особенно перспективные направления в изучении религиозно-богословской мысли России XIX в. (как в стенах духовных академий, так и за их пределами)?

Книги проф. П. В. Хондзинского:

Из опыта изучения русской богословской мысли в XVIII – XIX вв. (резюме доклада 6 декабря 2018 г.)

Дискуссия

Дискуссия вокруг доклада П.В. Хондзинского в основном разворачивалась вокруг вопросов по истории и развитию русского богословия XIX-начала XX в., его зависимости от западных влияний и источников.

М.В. Дмитриев также попросил уточнить вопрос об усвоении на Руси византийских культурных традиций. Отвечая, П.В. Хондзинский подчеркнул, что на Русь не пришла византийская богословская образованность с ее тесным переплетением античного наследия и христианской мысли. Последнее явилось следствием как ситуации перевода, невольно отсекающего ассоциации второго плана; так и неизбежно возникающих в корпусе переведенных текстов иногда очень существенных лакун. Кроме того, принято считать, что диглосия (в отличие от билингва на Западе), плохо стимулировала развитие гуманитарного образования. Вследствие этого византийская патристика зачастую усваивалась скорее на уровне хорошего знания цитат.

Поставленный вопрос был продолжен и М.В. Дмитриевым. Если Церковь и империя между собой тесны связаны, то есть ли у митрополита Филарета какие-либо высказывания в духе византийской симфонии, понятой на новом уровне – на уровне единства Церкви и Российской империи? По мнению П.В. Ходзинского, речь может идти не о византийском, но о библейском изводе в понимании истории. Царство Соломона есть, с одной стороны, образ горнего царства, а с другой, – прообраз всех земных царств. Между тем, симфония – это два не всегда независимые, но, в идеале, равноправные центра власти: царской и патриаршей. В библейском же царстве Соломона верховным и ведущим правителем был царь. Библейское соотношение власти царя и первосвященника было темой, актуальной для синодальной России. У Филарета нет византийской терминологии не потому, что он не знает ее, но потому что стремится всякую концепцию обосновать прежде всего Словом Божиим.

В этой связи был также задан вопрос о светских преподавателях духовных академий, которые шли вровень со своими западными коллегами, в то время как представители ученого монашества были более консервативны и отстаивали во многом устаревшие взгляды. П. Ходзинский обратил внимание, что русское ученое монашество сложно сравнить с западноевропейскими учеными монахами, где научной деятельностью и изданием источников и материалов могли заниматься целые монастыри, монашеские ордена или конгрегации. Стефан Яворский хотел создать ученый монастырь, но из его планов ничего не получилось. Лучшие представители ученого монашества - это те, кто постригался в академиях, но они сразу становились кандидатами на административные должности и, как правило, переставали заниматься наукой. С середины 60-х по 80-е гг. XIX в. в Петербургской академии не было постригов, что обычно рассматривается как упадок духовной жизни, обмирщение академии. Вместе с тем этот факт можно рассматривать как выражение интереса к занятиям научной деятельностью, так как хех, кто принял бы постриг, неминуемо затянуло бы в лифт административной деятельности. Учёное монашество пытается мобилизоваться и консолидироваться только перед революцией, в 1916 г. создается проект монашеской академии, но в дальнейшем все это остается только на бумаге.

М. Киселева (ИфРАН) задала вопрос о хронологии истории академического богословия и о смыслах переводов университетских лекций. Отсутствие зрелой богословской традиции в Московской Руси она объяснила отсутствием школьного образования. По словам П. В. Хондзинского, общепринятой датировкой начала синодальной богословской школы является вторая половина XVIII в. Это была школа научного богословия, принципы которой были заложены еще Феофаном Прокоповичем.

В заключении о. Павел Ходзинский еще раз усомнился в правоте взглядов о. Георгия Флоровского, предполагавшего, что существует разрыв между XVIII – XIX вв. и святоотеческой эпохой. Филарет Черниговский, первый русский патролог, настаивает на континууме святоотеческой традиции: пока существует Церковь, в ней должны быть те, кто может актуализировать Предание для своего и последующего времени. Докладчик стоит на второй позиции, считая, что синодальная эпоха являла собой продолжение общецерковной или святоотеческой традиции в новых исторических условиях. Богословы синодальной периода – ближайшая точка святоотеческого богословия, опираясь на которую, современная православная теология может двигаться дальше.

[1] Успенский Б. А. Борис и Глеб: восприятие истории в Древней Руси. М., 2000. С. 48

Читайте также: