Как в языке бессознательно выражается отчуждение

Обновлено: 13.05.2024

Для Лакана язык тесным образом связан с бессознательным, а именно, он полагает, что бессознательное функционирует как язык. Действительно, понятие о языке как подлинном существовании, более невозможно, во многом благодаря именно Лакану. Язык представляет лишь оболочку и вряд ли сегодня можно говорить, что язык полагает истинное бытие человека, или, если использовать метафору Хайдеггера, что язык является домом бытия. Таким образом, тема настоящего разбирательства состоит в том, насколько язык является осознанной (осознаваемой) структурой в человеческой жизни.

Тогда лингвистическая проблема может быть сформулирована следующим образом: Что мотивирует наш выбор тех или иных слов одного синонимического ряда, логику и структуру повествования? Если на последние вопросы пытается дать ответ психолингвистика, то вопрос на ответ, каким именно образом связаны бессознательное и язык, пока не найден. Более того, сама постановка этого вопроса выглядит более чем странно, так как понимание и описание языка может быть дано лишь за пределами языка, что невозможно.

Проблема в данном случае состоит в том, почему мы не доверяем словам, почему слова считаются лишь внешней оболочкой, проявлением некоего подлинного состояния, которое в большей мере скрывается за словами, чем проговаривается в них. Иными словами, почему буквальный уровень прочтения не удовлетворяет читателя уж со времён модерна, идеология которого полагает, что подлинное содержание скрывается где-то в глубине подсознательного (у Фрейда). Любые внешние феномены (неврозы, теоретические построения и телесные практики) трактуются модернистами лишь как про-явления некоторого внутреннего, скрытого содержания, которое может быть определено и высказано. Именно модернисты впервые старят проблему оснований и глубины как проблему философскую и психологическую. Современная стратегия чтения мало чем отличается от модернистской. Такое же недоверие к буквальности проявляет и современная литературная критика и психолингвистика.

Итак, возвращаясь к проблеме взаимодействия и понимания, можно заключить, что между собой взаимодействуют только слова, а не люди потому как язык, как структурная система отношений, сам говорит через человека, а не наоборот. Однако можно ли говорить, что человек сам способен реагировать на слова, ведь любая реакция заранее спланирована самой языковой программой, поэтому в каждой конкретной ситуации эта программа реализуется независимо от воли конкретных участников диалога.

Тогда, можно задать следующий вопрос: возможно ли понимание бессознательного как подлинности, возможно ли говорить, что существует некая реальность человеческой психики вообще. Иными словами, является ли бессознательное подлинной структурой человеческой психики. Ведь именно оно (бессознательное) оказывается наиболее податливым для манипуляций и крайне зависимым он языковых структур.

Итак, с одной стороны, Лакан полагает, что реальное (бессознательное) человека проговаривается в языке. С другой стороны, язык является общим для всех людей и предлагает себя как уже данная система. Таким образом, возникает вопрос: возможна ли индивидуальность в каком бы то ни было проявлении? Лакан оставляет надежд на то, что индивидуальность возможна (иначе смысл психоанализа был бы значительно переосмыслен), но не объясняет каким именно образом.

Иными словами, насколько адекватен психоаналитик, полагая, что он случает и слышит пациента. Ведь если, язык как система знаков заставляет человека подчиняться его законам (грамматики и синтаксиса), то можно ли тогда утверждать, что именно реальность бессознательного проговаривается в языке. Насколько хаотичность бессознательного (если наследодатель фрейдовское понимание) остаётся тождественной сама себе, когда является в оговорках, снах, нажимах — тех явлениях, которые так или иначе структурированы психоанализом. Насколько бессознательное остаётся бессознательным, когда является в качестве осознанных структур?

Если верить в то, что все люди говорят о себе одинаково, неизбежно мы придём к мысли, что существуют универсальные модели психики, как этому пришёл Фрейд. Подобно Декарту, полагавшему, что люди—суть одушевленные машины, эдипов комплекс становится у Фрейда универсальным принципом идеологии и распространяется не только на всех людей (пациентов), но и на все явления культуры. Это тотальное распространение частного элемента частной психики кажется ещё большим допущением, чем вера в то, что реальность бессознательного не имеет ничего общего с языком. Конечно, слишком большой соблазн создания собственной завершённой концепции должен испытывать аналитик-практик, подобный Фрейду.

Этого соблазна не избегает и Лакан. Создавая собственную теорию, он полагает некоторое универсальное представление о человеческой психики и, какими яркими не казались бы нам заявления о роли психоаналитики как незнающего, тем не мене, в текстах Лакан более, чем Фрейд, выступает с позиции осведомлённого учителя. Это хорошо видно не только в идеологии Лакана, но и в само стратегии его письма. Если Фрейд ещё позволяет себе апелляции к собственном клиническому опыту, ссылки на исследования коллег, доходящие до благодарностей, то Лакан не только исключает сослагательное наклонение из своего языка, но и предлагает систему гораздо более жёсткую и более однозначную, чем концепция Фрейда.

В заключении следует сказать, что понятие о языке (и культуре вообще) как форме насилия является крайне популярным в современной философии. Однако такая ситуация не может не обрекать нас на отчаяние. Несомненно, что учение Лакана несёт наиболее негативный и деструктивный смысл по отношению к человек, по сравнению со всеми другими психоаналитиками. Однако отречение от его позиции заставляет нас впадать в самообман. Стало быть, жизнь человека состоит из иллюзий, в которых мы обречены пребывать.

Несомненно, его позиция должна быть тем или иным образом принята и осмыслена. Наибольшие надежды следует возлагать, как мне кажется, на американские интерпретации Лакана и его последователей, ибо такие исследователи как Келли Оливер и Патрисия Вильямс более или менее адекватно и успешно рисуют образ психоанализа с человеческим лицом.

Характерным является нарушение восприятия пациентами границ и содержания своего Я. Опишем три варианта парааутогнозии: деперсонализацию, апперсонализацию и редупликацию самовосприятия.

Деперсонализация

Ю.Л.Нуллер сближает деперсонализацию с понятием болезненной психической анестезии, указывая на важную роль последней в формировании депрессивных фаз маниакально-депрессивного психоза. Автор особо выделяет такие случаи заболевания, когда деперсонализация полностью определяет клиническую картину заболевания. Как и И.С.Сумбаев, он склонен рассматривать деперсонализацию в качестве защитной реакции организма.

В.Ю.Воробьев и А.К.Качаев (1999) различают три типа деперсонализации.

Первый и наиболее легкий вариант расстройства — это чувство утраты ранних форм самосознания. Сюда авторы включают чувство утраты активности, чувство утраты единства Я и чувство утраты собственного существования.

Далее они перечисляют такие конкретные симптомы:

чувство отчуждения собственных движений, поступков, действий и речи;
чувство раздвоения Я;
чувство превращения Я в ничто, пустоту, точку и одновременно с этим чувство чуждости своего тела и чувство нереальности, чуждости и незнакомости окружающего.

Второй, промежуточный в плане тяжести вариант нарушения — это психическая анестезия. Ему свойственны:

чувство притупления и утраты высших эмоций;
утрата телесных чувств;
чувство безжизненности, омертвления и блеклости окружающего.

Третий, наиболее тяжелый тип расстройства распространяется на восприятие идеаторных форм самосознания. Его, по мнению авторов, отличают:

чувство собственной измененности;
чувство своего интеллектуального и духовного оскудения;
ощущение собственной чуждости среди людей;
утрата своего мировоззрения;
утрата собственных взглядов и суждений;
ощущение своей безликости;
менее выраженные симптомы дереализации и соматопсихической деперсонализации.

Авторы выделяют три феномена бредовой деперсонализации:

феномен расщепления;
феномен перевоплощения и
феномен исчезновения.

Разграничивается ауто-, сомато- и аллопсихическая бредовая деперсонализация. Главными проявлениями аутопсихического варианта расстройства авторы считают бред Котара, бред двойников, бред психического перевоплощения и бред одержимости.

Перечисляются такие конкретные симптомы нарушения:

пациенты убеждены в исчезновении своего психического Я или какой-то части последнего (нет души, пустота внутри, голос звучит сам по себе, душа раскололась);
утрата границ между Я и внешним миром;
расщепление Я;
превращение Я в Я другого существа;
вселение в собственную душу иной, как правило, отрицательной сущности;
отделение души от тела.

Соматопсихический вариант расстройства, считают авторы, представлен бредом физического перевоплощения и нигилистическим ипохондрическим бредом.

Наконец, аллопсихическому варианту расстройства свойственны:

бредовое переживание ирреальности или отсутствия внешнего мира;
бред инсценировки;
бред параллельных миров.

Сделаем, однако, одно предварительное примечание. Проявления психического и в норме переживаются по-разному, если иметь при этом в виду чувство личностной принадлежности. Индивид, например, что-то может делать по своему желанию, под давлением извне, подчиняясь чувству долга или сознанию необходимости. Психологи различают в связи с этим два очень разных вида мотивации.

Первый обозначается термином декларативная мотивация — это желание индивида, его намерение что-то делать. Второй вид — это процедурная мотивация, т. е. побуждения, возникающие в связи с активацией имплицитных программ поведения, фиксированных в памяти. Последний вид мотивации — это бессознательные побуждения, в известной мере чуждые сознанию индивида.

Считать последние симптомом деперсонализации было бы, конечно, неправильно. С другой стороны, деперсонализация как психопатологический феномен, несомненно, имеет какие-то градации, разные степени выраженности и тем самым разные по своей тяжести симптомы. Получается так, что одна и та же степень нарушения различных проявлений психического может повлечь формально неодинаковые по своей тяжести симптомы. Например, если отчуждение касается осознанного побуждения, желания, то в случае его отчуждения пациент почувствует, что это не его желание, а такое, которое не принадлежит его сознательному Я. Но если отчуждение касается бессознательного побуждения, то та же степень нарушения проявится ощущением насильственности побуждения, т. е. более тяжелым расстройством, хотя на самом деле это может быть и не так. Кроме того, отчуждение может касаться как самого психического акта, так и его содержания.

Читайте также: