Как проходил допрос башкирца

Обновлено: 02.07.2024

Наверное, только самые аполитичные люди не слышали о героизации различной дряни вроде Бандеры или Мазепы на территории Украины. Однако далеко не всем известно, что отнюдь не только Украина прославляет различную сепаратистскую и ультранационалистическую погань. К примеру, в братской Армении стоит памятник пособнику нацистов Гарегину Нжде, которого местные власти всеми силами пытаются воздвигнуть в лики святых наряду с его сподвижниками из Армянского легиона СС и движения Цегакрон.

В странах Балтики и Польше так же возводятся монументы различным поганцам, против которых воевали наши славные деды. Однако представите моё изумление, когда обнаружилось, что памятник очередному борцу с Россией стоит в…

Башкирии. Да, да. Причём не просто стоит, в честь него называют улицы и переулки, его именем именуют своих детей, а сам он изображён аж на гербе Башкортостана. Возможно, кто-то из вас ещё помнит, что несколько месяцев назад я уже писал об этом регионе, затрагивая тему местного национализма.

Тогда мне показалось, что я откопал всю имеющуюся об этом информацию. Что ж, видимо пропустил, моя оплошность. Буду исправляться.

Изъятие земель

На дворе стоял 1768 год. Ровно 6 лет с того момента как императрица Екатерина II взошла на трон, доказав всем, что женщина вполне способна быть великой властительницей не менее великой страны. По её приказу после долгих лет застоя, впервые после смерти Петра I, Россия вновь решительно взялась за индустриализацию и подъём образования, что безусловно было крайне правильным решением для сугубо аграрного государства. К сожалению, как это обычно бывает, подобные изменения сопровождались такими неприятными вещами, как принудительное переселение или изъятие крупных земельных участков, что отнюдь не могло вызывать восторга у значительной части населения.

Подобная участь не обошла стороной и Башкирию. Местная администрация зачастую просто конфисковывало земли под нужды государства, переселяя людей на необжитые территории. Юлаев же будучи одним из старшин башкирской общины Шайтан-Кудейской волости стал решительно этому противодействовать. По документам, полученным из Оренбургского государственного архива, стало известно, что на их земли претендовал некий влиятельный заводчик Я. Б. Твердышевский. Однако даже при содействии администрации, у него не получилось получить права на территории.

Тогда заводчик пошёл на хитрость и воспользовавшись разногласиями внутри общины смог заключить соглашение с одним из их старшин, которые по совместительству являлись собственниками земли. Подобная сделка была незаконна, поскольку для таких операций нужно было получить подпись всех владельцев. Однако губернская администрация закрыла на это глаза, ведь на этих землях Твердышевским были построены Симский и Катавский заводы, который приносил куда как больше пользы, чем дикие земли. Юлай впоследствии предпринял многочисленные попытки в суде доказать незаконность договора, но все дела были им проиграны и в добавок на общину наложили крупный штраф в размере 600 рублей. Подобная несправедливость сильно повлияла на Юлаевых, уже тогда зародив в их головах семя бунта. Однако оно бы так и не дало росток, если бы не грянувшие события.

* Нет, это не опечатка. По башкирски будет Салауат.

Преступная дорога

Как уже говорилось ранее, реформы Екатерины были приняты отнюдь не радужно. Вкупе с серьёзным усилением крепостного права и царящей социальной несправедливостью, они спровоцировали гигантскую волну недовольства, которая своими бурными водами стала поглощать своими водами тёмные умы населения. Негодование буквально кипело и булькало в головах народных масс, стремясь вырваться наружу обжигающими потоками. Единственное что останавливало данный процесс, это отсутствие лидера, способного повести за собой толпы недовольных. И он не заставил себя ждать.

В 1772 году по стране прокатился слух о чудесном спасении Петра III. Полагаю, подобное известие должно было весьма удивить его жену и по совместительству императрицу Екатерину II, которая лично видела бездыханное тело своего горе муженька, хоть и будучи инкогнито. Думаю, вы уже догадались что речь идёт о Емельяне Пугачёве, который видимо отдавая дань традиции Лжедмитрию решил, назвавшись царём легитимизировать свой бандитский поход по городам и крепостям русским. Ввиду того, что императорские войска в это время сражались против турок, ради нашего первого и не последнего присоединения Крыма, подавлять восставших было просто некому. Солдаты же на местах сами были недовольны положением дел и при первой удачной возможности присоединялись к самозванцу.

Анзалин и Салават Юлаевы долго присматривались к восставшим, но в конце концов поддавшись пропаганде и видя их успехи решили изменить своей военной присяги и встать на сторону бунтовщиков в декабре 1773 года.

Русский бунт, бессмысленный и беспощадный

С этого момента судьба Юлаева старшего нас не сильно интересует, ибо в отличии от сына он не получил столь широкой известности в Башкирии. Впрочем, кому интересно знать, его поймали ровно через год после присоединения к бунтующим, 31 октября 1774 года. Сынок оказался не лучшим стратегом и продержался лишь немногим дольше, будучи схваченным 25 ноября 1774 года. В итоге весёлая семейка провела остаток дней на каторге, что, учитывая масштаб их преступлений иначе как везением не назовёшь. Впрочем, мы сейчас не об этом. Нас больше интересует что умудрился натворить Салават в период Крестьянской войны.

Салават с новою шайкою злодействовал в окрестностях. Уже Симской завод был им разграблен и сожжен.

Впрочем, если вы решили, что дело ограничилось зданием, то специально для вас привожу отрывок одного письма, отправленного в Москву одним из очевидцев тех событий:

Каслинской и Каштымской господина Никиты Никитича Демидова заводы оныя ж башкирцы все выжгли, как завод, так и селение, а с людьми что зделали — о том ещё здесь не слышно.

Ещё большие подробности нам раскрывает другой документ, отрытый некогда в государственных архивах Российской Империи:

Тот Симской завод от собравшейся башкирской толпы под предводительством злодея Салаватки Юлаева и отца его Юлая весь вызжен, а люди мужска пола порублены, выключая тех, кои могли убратца в леса для спасения жизни… А про женский пол нам объявляют, что собраны де они теми башкирцами в одно место и вымучивают из них деньги, многих обнажили и чинят всякия надругательства.

Вот очередной доклад Троицко-Саткинской конторы:

Выписка из партикулярного письма, полученного Москве 7 дня 1774 году // Пугачевщина. М.; Л., 1929. Т.2.С.265:

Существуют и более мрачные подробности тех событий. Вот вам один из тогдашних документов Российской Империей под кодовым названием РГАДА. Ф.6. Д.592. Л.565:

Об этом зверстве нам так же сообщают свидетельства уцелевших симчан:

Рапорт подполковника Михельсона:

Письмо приказчика Ивана Хлебникова от 3-го июня:

Осада Оренбурга

Как вы видите Салават уже не слишком то походит на героя, борющегося исключительно против деспотичного гнёта элит. И ведь это только малая часть совершённых им злодеяний. Возможно, вы когда-нибудь слыхали об осаде Оренбурга? Во время Крестьянской войны Пугачёв, добравшись до города предпочёл не тратить людские ресурсы, а взять его мором. Салават, являясь одной из основных главарей бунта принимал непосредственное в этом участие. Осада длилась по меньшей мере полгода, с 5 октября 1773 по 23 мая 1774 года. Думаю, читавшие про блокаду Ленинграда в достаточной мере осознают весь ужас положения осаждённых. Позвольте привести вам цитату того же Пушкина по этому поводу:

Положение Оренбурга становилось ужасным. У жителей отобрали муку и крупу и стали им производить ежедневную раздачу. Лошадей давно уже кормили хворостом. Большая часть их пала и употреблена была в пищу. Голод увеличивался. Куль муки продавался (и то самым тайным образом) за двадцать пять рублей. По предложению Рычкова (академика, находившегося в то время в Оренбурге) стали жарить бычачьи и лошадиные кожи и, мелко изрубив, мешать в хлебы. Произошли болезни. Ропот становился громче. Опасались мятежа.

Голод в осажденном городе принимал угрожающие размеры. Цены на продукты росли катастрофически быстро. В пищу пошли кожа, кора. Оренбургские власти принимали решительные меры. С середины февраля Рейнсдорп разрешил тем, кто не участвовал в обороне Оренбурга, покинуть город, но только без денег, имущества и провианта. Из города стали уходить татары, башкиры, мещеряки, калмыки, семьи казаков из Чернореченской крепости и Берды. В результате власти Оренбурга смогли удержать в повиновении его гарнизон и жителей.

Напомню, что это описывается судьба мирных граждан, среди которых было множество Башкиров. Более того из исследования того же Пушкина видно, что стараниями Салавата мы могли бы лишиться человека, внёсшего гигантский вклад в отечественную литературу:

Приступ длился девять часов сряду при неумолкной пальбе и перестрелке. Наконец подпоручик Толстовалов с пятидесятью охотниками сделал вылазку, очистил ров и прогнал бунтовщиков, убив до четырехсот человек и потеряв не более пятнадцати. Пугачев скрежетал. Он поклялся повесить не только Симонова и Крылова, но и все семейство последнего, находившееся в то время в Оренбурге. Таким образом обречен был смерти и четырехлетний ребенок, впоследствии славный Крылов.

Попрыгунья Стрекоза

Лето красное пропела,

Оглянуться не успела,

Как зима катит в глаза.

Были бы мы сейчас без басен Крылова, додави бы бунтовщики с Салаватом Оренбуржцев.

Впрочем, Оренбургу ещё повезло. Куда как менее везучими оказались Челябинская и Красноуфимская крепости, последнюю из которых Салават предал огню. О том как обходились с захваченными в плен солдатами и гражданскими, мы можем узнать на примере захваченной Салаватом в 1774 году Уртазымской крепости. Информация получена при допросе участника захвата:

Кстати, благодаря уничтожению этого стратегического места в страну ломанулись орды кочующих племён в лице киргизов. Разорив наши деревни и сёла, они увели в плен тысячи мирных жителей, среди которых были, как и русских, так и самих башкир. Однако от Салавата им доставалось отнюдь не меньше. Об этом свидетельствуют записи очевидца тех событий в лице коллежского асессора И. С. Мясникова:

Бунтующие башкирцы всякое заводское строение и крестьянские домы выжгли до основания. Мастеровых же и работных людей, окроме только спасшихся от их злодейских рук уходом, побили до смерти, забрав с собою и с малолетними детьми, погнали как скотов, в дальние леса и в свои башкирския кочевья.

Преступления Салаватовцем упоминаются и в докладе генерала-поручика Ивана Деколонга:

Башкирцы все генерально бунтуют и во многих местах, немалолюдными при озёрах и речках скопищами находясь, разсылают свои партии для разорения российских жительств и убийства многих людей.

Отрывок из другого документа Российской Империи:

Особенно судьба попавших под горячую руку Салавата хорошо видна на примере горда Бирска. Записи известного краеведа Игнатьева от 19-го века:

А вот рапорт самого майора Дуве:

Вместе с жителями, если кто не понял.

Разбор полётов

"Ну хорошо" :скажете вы. Ну жил на свете такой упырь, нам то до этого какое дело? Что ж, действительно нам бы и дела до него не было, не будь он национальным героем Башкирии. Да, да, как я уже говорил ранее, его статуя стоит в самом центре Уфы, его изображение можно найти на гербе, в честь него называют детей, улицы, дома. Более того, во всех местных СМИ вы не найдёте какой-либо осуждающей его информации. И что тут такого, скажете вы? Как будто у нас все исторические персонажи не лыком шиты?

Что ж, с этим сложно поспорить. У нас есть множество героев, которые совершали и не такое. Однако основная проблема данного персонажа кроется отнюдь не в этом. Давайте-ка я приведу вам пример того, как именно описываются события в Башкирии, связанные с Салаватом. Кандидат исторических наук И. М. Гвоздикова:

Повстанцы, которые сражались с неприятелем. А неприятель у нас кто? Российская империя. Ещё пример. Запись кандидата исторических наук В. В. Сидорова:

Опять же мы видим, повстанцы. Не бунтовщики, как мы обычно кличем Пугачёвщину. Ведь слово бунтовщик имеет негативный окрасок, а тут как бы борец за справедливость. Если вы ещё не поняли к чему я клоню, то вот вам более прямолинейный намёк:

А экранный Салават все твердил:

По-хорошему подобного героя нужно полностью дискредитировать и выставить злодеем, коим он по сути является. Однако не всё так просто. Как оказалось с этой напастью боролись ещё при Российской Империи. В период между 1775 годом и 1917 его имя запрещалось упоминать под страхом наказания, а все опубликованные труды говорили о нём исключительно в негативном ключе. Увы, память о нём как об этаком Робин Гуде крепко вклинилась в памяти народов Башкирии. Положение ухудшается ещё и тем, что Салават являлся поэтом, чьё творчество составляет обширный пласт башкирской культуры. И хотя, авторство многих произведений ему приписали, ситуацию это особо не меняет.

Однако есть и другой выход. Необходимо в общественном сознании сделать из Юлата не героя освободителя, а борца с несправедливостью, который воевал за благо всех народов. Необходимо сделать акцент на том, что Салават находился под командованием Пугачёва, русского мужика. Что под его руководством служили, как и башкиры, так и русские казаки. Что его отец боролся за Россию против захватчиков. Благодаря такому подходу, мы можем сделать так, чтобы фигура Салават была равнозначной фигуре Ленина или Троцкого. В СССР предпринимались попытки реализовать нечто подобное, однако меры для достижения этой цели не были реализованы в полной мере. В современном же мире правильные учебники и парочка фильмов параллельно с дискредитацией башкирских националистов более чем смогут повлиять на ситуацию.

Кстати как оказалось я отнюдь не первопроходец в освещении данной темы, да и темы национализма в Башкирии в целом. Огромное спасибо авторам.

1775 г. февраля 25 числа, присланные из Казанской секретом комиссии башкирцы Правительствующего Се­ната в Тайной экспедиции приняты и обер-секретарем Шешковским чрез казачьяго Уральскаго войска есаула Ивана Гульчихина, за тем что они по-русски говорить не умеют[39], допрашиваны и показали:

1. Природою он башкирец, зовут его Юлай Азналихин сын, от роду ему 45 лет. Жительство он имел Орен­бургской губернии Уфимской провинции в деревне Юлаевой, состоящей большой на Сибирской дороге. Быв­шим оренбургским губернатором князем Путятиным произведен он, Юлай, над башкирцами, живущими поблизости его деревни, старшиною. О смерти; покойного государя императора Петра Третьяго он слышал и объявление о том тогда ж, когда оной государь скончался, в их жительствах было. И в верности ея императорскому величеству присягал. Был в походе для поимки калмык и продолжал над ними поиск год и три месяца, в точной его команде было башкирцев триста человек. А по успокоении калмыков был он с другими старши­нами десятью человеками под командою башкирскаго старшины Кулея Балташева в походе ж в Польше, и при них башкирцов находилося до трех тысяч человек. По выходе оттуда, жил в своей деревне, и от уста­новленных в тамошних местах правительств и властей никакими налогами и насильством как он, Юлай, так и все тамошние соседственные ему жители отягощены не были, и ничего в общее всех тамошних башкирцов в отягощение не выходило, а посему и никакого него­дования они не имели. А жили спокойно, пользуясь все и каждой иногда в каких-либо между собою обидах судом и росправою от установленных в тамошних ме­стах правительств. Как-то он просил на тамошняго заводчика Твердышева в отнятии им у него, Юлая, соб­ственной его земли и в застроении оной двумя дерев­нями под свой Симской завод в Уфимской провинци­альной канцелярии. А после сие дело переведено в Оренбургскую канцелярию и, хотя оное еще и не ре­шено, однакож, он не иного чего ожидал,, как только истиннаго в праведной его прозбе удовольствия.

О проявившемся злодее Пугачеве, что оной называл­ся имянем покойного императора Петра Третьяго и чи­нил великии разорении и убивства, он, Юлай, и все тамошние башкирцы слышали. А потом, как оной зло­дей приближился к Оренбургу и чинил на оной напа­дение, то из Уфимской провинции прислан был к ним, башкирцам, печатной манифест, чтоб они шли на оборонение от оного злодея и на вспоможение верным вой­скам к Оренбургу. Почему он, Юлай, чрез сутки и от­правил туда сына своего Салавата и с ним команду девяносто пять человек к ассесору Богданову. Но после услышал он от других башкирцов, что оной сын его, не доезжая еще Берды, захвачен был в злодейскую толпу и находился при злодее в Берде, когда она им, злодеем, была захвачена.

Потом оной сын его возвратился к нему в дом. А по прошествии малого времени злодейские шайки наезжали уже и на их селении и чинили великие разо­рении, грабежи и убивствы, и некоторые селении вы­жгли.

А потом и самой злодей Пугачев с толпою прибли­жился к ним, башкирцам, и чинил так же злейшие раззорении, выжигал почти все оставите селении, при­чем и означенного Твердышева завод и новопоселенные на его, Юлаевой, земле им Твердышевым деревни вы жек. Однакож, он, Юлай, злодея о пожеге тех на его земле построенных деревень не просил и его, злодея, прежде пожега оных не влдал. А как все они, баш­кирцы, в летние времена свои деревни оставляют, а жи­вут со всем своим имением в кочевьях, лесах, и в горах, то он находился в своем кочевье. Куда злодей Пугачев, с толпою приближась, послал от себя наперед к ним трех башкирцов с тем, чтобы все их башкирские стар­шины и рядовые, пребывающие в кочевьях, из оных кочевьев никуда не отлучались, а явились бы к нему, злодею, и в помочь его злодейской шайки приготовили бы башкирскую команду. В противном же случае и, естли кто от него, злодея, побежит, тот будет живо­та лишен.

Почему он, Юлай, также и другие башкирские стар­шины, боясь смерти и слыша, что у злодея силы более пятнадцати тысяч человек было, вышед ис кочевьев своих, ждали злодея, чтоб его встретить. А как оной приближался и стал блиско их лагерем, то они своими подкомандующими к злодею и явились. А он, Юлай, явился с тринадцатью человеками рядовых башкирцов. Находился у злодея в толпе шесть дней, и по приказу оного злодея был он, Юлай, посылан с протчими стар­шинами для раззорения и пожегу селениев и заводов. Одна кож, он прямо собою никакого зла и пожега не делал и никому того чинить не приказывал.




А как злодей с толпою от их жительства стал отъ­езжать и взял было его, Юлая, с собою для дальней­шая произведения зла, то он, не хотя быть в злодей­ской шайке, уговаривал своих башкирцов, которые по его желанию, чтоб его оставить над ними начальником и их селении, у самого злодея и просили. А потому оной злодей его, Юлая, при своем жилище старшиною и оставил, почему он и жил в своей деревне.

А потом, как посланными от бывшаго в их краю верных войск начальника Тимашова командами все тамошние башкирцы вызваны были к нему, Тимашеву, когда он, Юлай, собирал своих башкирцов и уговаривал их, чтоб они для раскаяния в своих злодействаx явились к тому Тимашеву, которых к нему и от­правлял. А потом и сам с пятью старшинами явился собою и, по увещевании их от преклонности к злодею, приведены были он, Юлай, и другие в верности ея императорскому величеству к присяге. По приводе некоторые освобождены в их жилище по-прежнему. А он Юлай, и другие башкирские старшины и рядовые, всего семь человек, удержаны были у него, Тимашева. Находился он при нем три месяца, и в оное время бывшаго в их местах для успокоения тамошних жителей российскою под предводительством полковни­ка Аршеневскаго командою дом и имение его, Юлая, все растащено, причем весь скот его, лошадей с 50, также коров и мелкого скота немалое число взято. А жену его били и спрашивали у нее денег. Почему она и открыла, что деньги его, Юлая, им положены у соседа, у котораго, также сыскав, и отняли серебре­ною монетою 600 рублей, серебряных старинных копеек 15 рублей. Да еще взяли у жены его медных 15 руб­лей и три лисицы, одна в 30 рублей, а две по три руб­ля. Двух же его жен и десятилетняго сына взяли в плен, и где они ныне находятся,— не знает.

Он же, Юлай, от показанного Тимашева отправился в Казань в секретную комиссию, и по содержании во оной семи дней, отослан сюда, в Москву.

Будучи он, Юлай, в злодейской толпе сам собою никаких нигде раззорениев,- пожегов и смертных убивств не чинил, и с верными войсками не сражался. Тако ж и напред сего ни в, каких пороках, штрафах и наказаниях ни за что не бывал.

К подлинному допросу, башкирец Юлай Азналихов тамгу свою приложил такову.

. 2. Означенного башкирца Юлая сын показал: Салаватом его зовут, Юлаев сын, от роду ему двадцать первой год. Жительство он имел при отце своем, Орен­бургской губернии в Уфимской провинции, в деревне Юлаевой, состоящей на большой Сибирской дороге.

В прошлом 1773-м году осенним временем из Уфим­ской провинциальной канцелярии прислан был к ним в их башкирские селении печатной манифест, чтобы тамошние их башкирские старшины отправили от себя башкирцов на вспоможение верным войскам против проявившагося тогда злодея Пугачева и его толпы, ко­торой чинил нападения на Оренбург и раззорял другие тамошния селении. Почему отец его, Юлай, дав ему, Салавату, в команду башкирцов, восемдесят человек, да и заслуженой тем отцом его в Польше знак, его, Салавата, к верным российским войскам и отправил, и велено было ему явиться в крепости Стерлинской пристани у командира, ассесора Павла Богданова.

Ехал до оной крепости пятнадцать дней и, по при­езде в оную, явился с командою своею у того Богда­нова, которой, поруча его с тою командою и еще дру­гих башкирцов и мещаряков, всего до тысячи двусот человек, под предводительством башкирского старши­ны Элви, к генералу Кару в деревню Биккулову. Но, не доезжая оной с версту, встретила их злодейская толпа в дву тысячах или более, при которых были пушки, и их всех, атаковав, держали до сумерек. По­чему их старшина Элвий, не имев при себе пушек и ви­дя, что злодейской толпы вдвое было больше, нежели его команды, без сопротивления к злодеям и склонил­ся, причем и вся его команда, в том числе и он, Салават, в толпу взяты. Злодейской начальник, называю­щейся атаманом, Овчинников, отправил его с протчими в Берду к самому злодею, которой, будучи в оной крепости, приводил их к себе в службу, а тех, кто в оную не пойдет, уграживал казнить смертию. Поче­му он, боясь смерти, служить злодею согласился.

Однакож, будучи в его толпе, когда оная присту­пала к Оренбургу, не хотя у злодея быть, отделясь от его толпы, побежал к городу, к верным войскам. Но только он добежать к городу не успел, и от оного не более уже как в одной версте, бывшими в злодейской толпе яицкими казаками пойман. Причем те казаки за то, что он хотел из их толпы бежать, кололи его пика­ми и зделали ему две раны: в левую щоку под левым ухом, да в правую руку; кололи его и в спину, но только, по бывшим тогда на нем калчугам, большаго вреда и ран ему не зделали. И хотели совсем лишить живота, однакож, по его щастию, наехавшими башкир­цами от смерти, по прозьбе их, избавлен. Потом при­вели его к самому злодею, которой его уговаривал, чтоб он служил ему верно и не бегал, а естли побежит, та, конечно, живота лишен будет. Почему он, из стра­ха, боясь учинить побег, в толпе злодейской и оста­вался [40].

После сего злодей Пугачов делал в толпе своей рас­поряжение, установлял начальников, причем ево, Салавата, по прозбе вышесказанных бывших в ево коман­де башкирцов, назвал полковником. Но как он от вышеобъявленных ран был болен, то от злодея и отпущен был до выздоровления с другими заболевшими десятью человеками башкирцами в его жилище с тем, чтоб он только о злодее уверял, что он подлинно государь, и, по выздоровлении, набрав себе в команду башкирцов, возвратился в толпу к злодею.

Был он в доме отца его только два дни. И как зделался здоров, то уже по приказу злодея увещевать башкир и набирать к злодею в службу ему, Салавату, способу не было за тем, что уже прежде его в свое жительство приезда посланной от злодея, названной им полковником Иван Грязнов всех башкирцов забрал в свою команду силою и из них, которые с ним не по­шли, мучил, причем, одного башкирского сотника, Колду Девлетова, повесил, у другаго ж разграбил дом; а отец его, устрашась того, бежал. По наборе тем Грязновым толпы, раззорял оной и жок тамошние се­лении и крепости и взятой в оных порох и свинец, так­же и толпы своей большую часть отправил к называе­мому тогда графом Чернышевым яицкому казаку под Уфу, которым оная и взята, а Грязнов поехал с оставшею толпою под Исецк.

Потом же, осадивши Красноуфимскую крепость, бывшие при оной осаде башкирцы, названные объяв­ленным Грязновым полковниками, Субханкул и Бахтияр, прислали по его, Салавата, в его жилище одного башкирца, Эвлезыя Саккулова, и русского попова сы­на, Макара Иванова, с которым он, Салават, по при­казу тех полковников в Красноуфимскую крепость к злодейской толпе и явился[41]. И с сега времяни чинил уже злодействы, яко-то именовавшись полковником и з другими двумя таковыми ж, имевши при себе в команде до дву тысяч толпы, и совокупившись з зло­дейским названным брегадиром Иваном Степановым и его шайкою, а всего было толпы до четырех тысяч человек, по приказу оного брегадира вооружались и под­ступали штурмом под город Кунгур целой день, однакож, оной не взяли. И при сем сражении его, Салава­та, от верных войск в правой пах ранили. И как он зделался от того болен, то и отпущен был в его жили­ще. А как выздоровел и были в их селении верные войски, то против оных з другими бывшими при нем баш­кирцами имел сражение.

А потом, когда злодей Пугачов к их селениям при- ближился, то он, Салават, паки к нему на службу взят. И по приказу его он, Салават, з двумя полковниками и с частию толпы выжгли заводчика Твердышова, со­стоящей близ отца его деревни, завод, под которой насильно Твердышовым на земле отца его поселены две деревни. Однакож, он, Салават, о пожеге того завода у злодея дозваления не просил.

Потом был с оным злодеем при взятии Осинской крепости, где также тяжело в правую ногу ружейною полею ранен, почему и Отпущен от злодея для излече­ния в его деревню. Откуда верными российскими вой­сками взят[42], причем весь его дом раззорен, три жены его и два сына взяты в плен, и где находятся ныне — не знает. А он, Салават, с протчими привезен к подпол­ковнику Аршеневскому, у которого при спрашивании о его злодействах сечен был батожьем, и от него ото­слан в Казань, а из Казани отправлен сюда.

Будучи в злодейской толпе, никого из своей воли и сам собою не умерщвлял, а может быть, при сраже­нии с верными войсками кого и убил, но точно пока­зать не может. Злодею ж Пугачову столько усердство­вал, защищал его злодейскую толпу и с верными вой­сками имел сражение потому, что он, Салават, почитал сего злодея не инаково, как за истиннаго российскаго государя, а посему и, боясь от него смерти, и паче по молодости своих лет, смотря на других старейших башкирцов, что все тамошние башкирские их селении к злодею предались. А о том, что тот злодей ложно имя государское на себя принял, хотя и слышал, но не думал, чтоб та была правда.

В чем и приносит пред ея императорским величеством повинную и просит матерняго помилования. Прежде явившегося злодея Пугачева, он, Салават, никаких раззорениев, пожегов и смертных убивств не чинил и ни за что наказан не был, а жил в селении при отце своем спокойно.

Под текстом подпись Салавата Юлаева на языке тюрки.

Крестьянская война 1773—1775 гг. на тер­ритории Башкирии. Сборник документов / Отв. ред. Р. Г. Кузеев и Р. В. Овчинни­ков. Уфа, 1975, N° 192—193.

Крепости по реке Яику стояли самые разнообразные, и не все они в военном отношении были ничтожны.

По-разному жили в них и коменданты.

Были и такие коменданты, которые, по словам самой Екатерины, являлись крупными помещиками, запахивая степь силами своих гарнизонов.

Один из таких комендантов, начальник Верхнеяицкой крепости Ступишин писал башкирцам во время восстания:

Этот Ступишин замечателен еще тем, что при наступлении Пугачева оказался трусом, заперся в крепости, забрав в нее гарнизоны из соседних крепостей, умолял о помощи и Пугачева пропустил мимо.

Материал этого письма Пушкину был, вероятно, известен, и он в белогорской крепости показал судьбу подосланного Пугачевым башкирца.

Но тип коменданта Пушкин взял другой. Он описал офицера, выслужившегося из солдатских детей – коменданта захолустной крепости. Такие офицеры на линии были. Таким был капитан Крылов, который, правда, не занимал должности коменданта Яицкого городка, но умелыми распоряжениями спас и город и своего оробевшего начальника Симонова.

Офицер этот, отец нашего баснописца, был из драгун; семья после его смерти осталась настолько бедна, что 10-летний И. А. Крылов должен был поступить на службу писцом.

Рассказы о жестокостях русских колонизаторов остались у Пушкина в примечаниях и в текст попасть не могли по цензурным соображениям.

В заметках, представленных Николаю I как материал, который Пушкин не решился напечатать, сказано:

После этого Пушкин зачеркивает следующие слова, которые остались только в черновике:

Здесь видно, в каких тисках находился Пушкин. Он не решался даже процитировать документ.

Но запомнил он этот документ очень хорошо. Старый башкирец, принесший подметное письмо в Белогорскую крепость, происходит из этих прощенных.

Одновременно в нем восстанавливается и история башкирца, истерзанного Ступишиным.

Изувеченный башкирец должен был, как мы видели по первоначальным планам, быть одним из главных героев вещи.

В описании Белогорской крепости и ее коменданта Пушкин дал правильную картину, но не методом выделения ужасных подробностей, как это сделал бы, например, писатель натуральной школы, а методом описания ужасного как обыденного.

Попался старый башкирец. Идет допрос, насколько силен Пугачев:

Здесь мы видим, что пытали в крепости часто.

Когда комендант велит пытать башкирца, то рассказчик Гринев замечает:

Сцену пытки Пушкин не показал и заменил ее похвалою смягчению нравов. Но зато он дал точное описание башкирца. Это описание – одно из самых подробных у Пушкина.

Пропущена, как я уже говорил, и сцена пытки. Пушкин избежал ее тем, что дал башкирца немым.

«Когда ж один из инвалидов взял его руки и, положив их себе около шеи, поднял старика на свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся: тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок.

Трудно с этим согласиться.

Во-первых, как я уже говорил, Пушкин никак не мог солидаризироваться с позицией княгини Дашковой, и Дашкова вообще его мало интересовала, а если интересовала, то, как я уже доказал, враждебно.

Солидаризировать Пушкина нужно с большой осторожностью.

Пушкин пишет про Тредьяковского:

Тредьяковский, замечательнейший русский писатель, давший в своих предисловиях к переведенной им Римской истории Ролленя нопую философию истории, говорящий в ней о естественном праве и всенародности, был писателем левого крыла нашей литературы.

Делая исполнителем казни коменданта пытанного им башкирца, Пушкин изменяет значение казни, превращая ее в возмездие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

В начале главы автор объясняет причины волнений среди яицких казаков и народов той местности. Губерния была населена народами, недавно признавшими власть российских монархов. Полудикие, не привычные к законам, они часто бунтовали. Среди казаков, которые должны были следить за порядком, не было дисциплины и подчинения. Жёсткие меры генерала Таунберга вызвали казачий бунт.

В Белогоскую крепость доставлено письмо о взятии ближних крепостей Емельяном Пугачёвым, взявшим себе имя покойного императора Петра III. В крепости идёт подготовка к штурму: провели совещание, почистили пушку, набитую мусором. Автор показывает, что крепость почти не защищена. Вызывают улыбку и конспиративные меры Ивана Кузьмича, пытающегося оставить Василису Егоровну в неведении о грозящей опасности.

Читайте также: