Что прописал доктор акакию акакиевичу
Обновлено: 25.06.2024
Но Акакий Акакиевич если и глядел на что, то видел на всем свои чистые, ровным почерком выписанные строки, и только разве если, неизвестно откуда взявшись, лошадиная морда помещалась ему на плечо и напускала ноздрями целый ветер в щеку, тогда только замечал он, что он не на середине строки, а скорее на середине улицы. Приходя домой, он садился тот же час за стол, хлебал наскоро свои щи и ел кусок говядины с луком, вовсе не замечая их вкуса, ел всё это с мухами и со всем тем, что ни посылал Бог на ту пору. Заметивши, что желудок начинал пучиться, вставал из-за стола, вынимал баночку с чернилами и переписывал бумаги, принесенные на дом. Если же таких не случалось, он снимал нарочно, для собственного удовольствия, копию для себя, особенно если бумага была замечательна не по красоте слога, но по адресу к какому-нибудь новому или важному лицу.
Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего, идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению. Никто не мог сказать, чтобы когда-нибудь видел его на каком-нибудь вечере. Написавшись всласть, он ложился спать, улыбаясь заранее при мысли о завтрашнем дне: что-то Бог пошлет переписывать завтра? Так протекала мирная жизнь человека, который с четырьмястами жалованья умел быть довольным своим жребием, и дотекла бы, может быть, до глубокой старости, если бы не было разных бедствий, рассыпанных на жизненной дороге не только титулярным, но даже тайным, действительным, надворным и всяким советникам, даже и тем, которые не дают никому советов, ни от кого не берут их сами.
Есть в Петербурге сильный враг всех, получающих четыреста рублей в год жалованья или около того. Враг этот не кто другой, как наш северный мороз, хотя, впрочем, и говорят, что он очень здоров. В девятом часу утра, именно в тот час, когда улицы покрываются идущими в департамент, начинает он давать такие сильные и колючие щелчки без разбору по всем носам, что бедные чиновники решительно не знают, куда девать их. В это время, когда даже у занимающих высшие должности болит от морозу лоб и слезы выступают в глазах, бедные титулярные советники иногда бывают беззащитны. Всё спасение состоит в том, чтобы в тощенькой шинелишке перебежать как можно скорее пять-шесть улиц и потом натопаться хорошенько ногами в швейцарской, пока не оттают таким образом все замерзнувшие на дороге способности и дарованья к должностным отправлениям. Акакий Акакиевич с некоторого времени начал чувствовать, что его как-то особенно сильно стало пропекать в спину и плечо, несмотря на то что он старался перебежать как можно скорее законное пространство. Он подумал, наконец, не заключается ли каких грехов в его шинели. Рассмотрев ее хорошенько у себя дома, он открыл, что в двух-трех местах, именно на спине и на плечах, она сделалась точная серпянка: сукно до того истерлось, что сквозило, и подкладка расползлась. Надобно знать, что шинель Акакия Акакиевича служила тоже предметом насмешек чиновникам; от нее отнимали даже благородное имя шинели и называли ее капотом. В самом деле, она имела какое-то странное устройство: воротник ее уменьшался с каждым годом более и более, ибо служил на подтачиванье других частей ее. Подтачиванье не показывало искусства портного и выходило, точно, мешковато и некрасиво. Увидевши, в чем дело, Акакий Акакиевич решил, что шинель нужно будет снести к Петровичу, портному, жившему где-то в четвертом этаже по черной лестнице, который, несмотря на свой кривой глаз и рябизну по всему лицу, занимался довольно удачно починкой чиновничьих и всяких других панталон и фраков, — разумеется, когда бывал в трезвом состоянии и не питал в голове какого-нибудь другого предприятия. Об этом портном, конечно, не следовало бы много говорить, но так как уже заведено, чтобы в повести характер всякого лица был совершенно означен, то, нечего делать, подавайте нам и Петровича сюда. Сначала он назывался просто Григорий и был крепостным человеком у какого-то барина; Петровичем он начал называться с тех пор, как получил отпускную и стал попивать довольно сильно по всяким праздникам, сначала по большим, а потом, без разбору, по всем церковным, где только стоял в календаре крестик. С этой стороны он был верен дедовским обычаям и, споря с женой, называл ее мирскою женщиной и немкой. Так как мы уже заикнулись про жену, то нужно будет и о ней сказать слова два; но, к сожалению, о ней не много было известно, разве только то, что у Петровича есть жена, носит даже чепчик, а не платок; но красотою, как кажется, она не могла похвастаться; по крайней мере при встрече с нею одни только гвардейские солдаты заглядывали ей под чепчик, моргнувши усом и испустивши какой-то особый голос.
— Здравствовать желаю, судырь, — сказал Петрович и покосил свой глаз на руки Акакия Акакиевича, желая высмотреть, какого рода добычу тот нес.
— А я вот к тебе, Петрович, того…
— Что ж такое? — сказал Петрович и обсмотрел в то же время своим единственным глазом весь вицмундир его, начиная с воротника до рукавов, спинки, фалд и петлей, — что всё было ему очень знакомо, потому что было собственной его работы. Таков уж обычай у портных: это первое, что он сделает при встрече.
— А я вот того, Петрович… шинель-то, сукно… вот видишь, везде в других местах совсем крепкое, оно немножко запылилось, и кажется, как будто старое, а оно новое, да вот только в одном месте немного того… на спине, да еще вот на плече одном немного попротерлось, да вот на этом плече немножко — видишь, вот и всё. И работы немного…
Петрович взял капот, разложил его сначала на стол, рассматривал долго, покачал головою и полез рукою на окно за круглой табакеркой с портретом какого-то генерала, какого именно неизвестно, потому что место, где находилось лицо, было проткнуто пальцем и потом заклеено четвероугольным лоскуточком бумажки. Понюхав табаку, Петрович растопырил капот на руках и рассмотрел его против света и опять покачал головою. Потом обратил его подкладкой вверх и вновь покачал, вновь снял крышку с генералом, заклеенным бумажкой, и, натащивши в нос табаку, закрыл, спрятал табакерку и, наконец, сказал:
У Акакия Акакиевича при этих словах ёкнуло сердце.
— Отчего же нельзя, Петрович? — сказал он почти умоляющим голосом ребенка. — Ведь только всего что на плечах поистерлось, ведь у тебя есть же какие-нибудь кусочки…
— Да кусочки-то можно найти, кусочки найдутся, — сказал Петрович, — да нашить-то нельзя: дело совсем гнилое, тронешь иглой — а вот уж оно и ползет.
— Пусть ползет, а ты тотчас заплаточку.
— Да заплаточки не на чем положить, укрепиться ей не за что, подержка больно велика. Только слава, что сукно, а подуй ветер, так разлетится.
— Ну, да уж прикрепи. Как же этак, право, того.
— Нет, — сказал Петрович решительно, — ничего нельзя сделать. Дело совсем плохое. Уж вы лучше, как придет зимнее холодное время, наделайте из нее себе онучек, потому что чулок не греет. Это немцы выдумали, чтобы побольше себе денег забирать (Петрович любил при случае кольнуть немцев); а шинель уж, видно, вам придется новую делать.
— Как же новую? — сказал он, всё еще как будто находясь во сне. — Ведь у меня и денег на это нет.
— Да, новую, — сказал с варварским спокойствием Петрович.
— Ну, а если бы пришлось новую, как бы она того…
— То есть, что будет стоить?
— Да три полсотни с лишком надо будет приложить, — сказал Петрович и сжал при этом значительно губы. Он очень любил сильные эффекты, любил вдруг как-нибудь озадачить совершенно и потом поглядеть искоса, какую озадаченный сделает рожу после таких слов.
— Полтораста рублей за шинель! — вскрикнул бедный Акакий Акакиевич, вскрикнул, может быть, в первый раз отроду, ибо отличался всегда тихостью голоса.
— Да-с, — сказал Петрович, — да еще какова шинель. Если положить на воротник куницу да пустить капишон на шелковой подкладке, так и в двести войдет.
— Петрович, пожалуйста, — говорил Акакий Акакиевич умоляющим голосом, не слыша и не стараясь слышать сказанных Петровичем слов и всех его эффектов, — как-нибудь поправь, чтобы хоть сколько-нибудь еще послужила.
— Да нет, это выйдет: и работу убивать и деньги попусту тратить, — сказал Петрович, и Акакий Акакиевич после таких слов вышел совершенно уничтоженный.
А Петрович, по уходе его, долго еще стоял, значительно сжавши губы и не принимаясь за работу, будучи доволен, что и себя не уронил, да и портного искусства тоже не выдал.
— Что вы, милостивый государь, — продолжал он отрывисто, — не знаете порядка? куда вы зашли? не знаете, как водятся дела? Об этом вы бы должны были прежде подать просьбу в канцелярию; она пошла бы к столоначальнику, к начальнику отделения, потом передана была бы секретарю, а секретарь доставил бы ее уже мне…
— Но, ваше превосходительство, — сказал Акакий Акакиевич, стараясь собрать всю небольшую горсть присутствия духа, какая только в нем была, и чувствуя в то же время, что он вспотел ужасным образом, — я ваше превосходительство осмелился утрудить потому, что секретари того… ненадежный народ…
— Что, что, что? — сказал значительное лицо. — Откуда вы набрались такого духу? откуда вы мыслей таких набрались? что за буйство такое распространилось между молодыми людьми против начальников и высших!
Значительное лицо, кажется, не заметил, что Акакию Акакиевичу забралось уже за пятьдесят лет. Стало быть, если бы он и мог назваться молодым человеком, то разве только относительно, то есть в отношении к тому, кому уже было семьдесят лет.
— Знаете ли вы, кому это говорите? понимаете ли вы, кто стоит перед вами? понимаете ли вы это, понимаете ли это? я вас спрашиваю.
Тут он топнул ногою, возведя голос до такой сильной ноты, что даже и не Акакию Акакиевичу сделалось бы страшно. Акакий Акакиевич так и обмер, пошатнулся, затрясся всем телом и никак не мог стоять: если бы не подбежали тут же сторожа поддержать его, он бы шлепнулся на пол; его вынесли почти без движения. А значительное лицо, довольный тем, что эффект превзошел даже ожидание, и совершенно упоенный мыслью, что слово его может лишить даже чувств человека, искоса взглянул на приятеля, чтобы узнать, как он на это смотрит, и не без удовольствия увидел, что приятель его находился в самом неопределенном состоянии и начинал даже с своей стороны сам чувствовать страх.
Писателем, который заложил основы русской реалистической прозы, был Николай Гоголь.
Экспозиция
Таким образом формируется реалистичность повествования: герой — представитель определенного сословия (канцелярист) и уклада жизни. Акакий Акакиевич Башмачкин демонстрирует типичные черты внешности (низкий по росту, рябоват, с рыжими волосами и залысиной на лбу, подслеповатый, с морщинами и серым цветом лица), поведения и мышления вечного титулярного чиновника. Но при этом он не бездушная единица канцелярской среды, а живая душа — человек с историей жизни.
Повествование построено по принципу житий святых. Автор рассказывает об истории рождения (23 марта) героя, причине, по которой ему досталось имя Акакий (матери не понравились имена, которые приходились на эту дату в святцах), о том, что по плачу новорожденного крестные и мать определили, что он будет титулярным советником.
Никто не знал, когда и каким образом Акакий Акакиевич оказался на службе в канцелярии. Служил он переписчиком не один год, но никто не испытывал к нему уважения, а начальники относились деспотически.
Несмотря на злые шутки, которым подвергали его сослуживцы, чиновник никогда не делал ошибок в документах. Переписывание бумаг стало смыслом его жизни: возвращаясь из департамента домой, он быстро ел щи и говядину и садился за копирование деловых бумаг.
Завязка
Годовое жалование Акакия Акакиевича составляло четыреста рублей. Он был беден, но нищеты своей не ощущал до того момента, пока северный мороз не начал ему припекать в спину и плечо.
Стало ясно, что шинель, которую он носил несколько десятилетий, износилась: сукно истерлось, а подкладка в дырах.
Акакий Акакиевич хотел починить одежду и обратился за этим к портному Петровичу, который жил в каморке под лестницей. Однако тот категорически заявил, что шинель необходимо шить новую и назвал цену — полтораста рублей.
Это была колоссальная сумма для Башмачкина. Канцелярист повторно наведался к Петровичу, когда тот был под хмельком. Он надеялся на снисхождение и уменьшение суммы на обновку. Однако портной был непреклонен.
Развитие событий
Акакий Акакиевич прикинул, что сможет приобрести новую шинель (без модных изысков) за восемьдесят рублей. Он начинает лихорадочно размышлять, как собрать эту сумму. Половина уже была скоплена за долгие годы экономии, а еще сорок нужно было накопить.
Он решил весь год не пить по вечерам чая, ходить на носках, чтобы не стирать подошвы, не жечь вечером свечи, дома ходить в халате, чтобы белье не занашивалось и его не приходилось часто отдавать прачке.
Дело ускорилось, когда начальник назначил наградные на двадцать рублей больше, чем обычно. Ежедневные разговоры с Петровичем о том, какой будет новая шинель, наконец-то могли воплотиться в жизнь. Вместе с портным они выбрали ткань, шелковую подкладку, кошку на воротник.
Новая шинель сшита. Надев ее, Акакий Акакиевич преобразился: почувствовал себя увереннее, ему было тепло и хорошо. Сослуживцы его поздравляли с обновкой. Башмачкин перестал переписывать по вечерам бумаги, а стал выходить на прогулки, даже пришел на вечер к помощнику столоначальника.
Кульминация
Возвращаясь в подпитии с вечера, Акакий Акакиевич попадает в руки к грабителям, которые снимают с него шинель. Утром канцелярист отправляется к приставу, впервые проявляет характер и требует личной встречи с ним.
Развязка
После этого Башмачкин возвращался в лютую стужу домой. Холода он не ощущал. Вскоре он заболел горячкой и умер. О его смерти на службе узнали только через несколько дней.
Эпилог
Через время Петербург потрясли рассказы о призраке, который орудовал у Калинкина моста и снимал с прохожих шинели. Кто-то из департаментских узнал в привидении Акакия Акакиевича.
Известие о смерти Акакия Акакиевича всколыхнуло сознание высокопоставленного чиновника. Чтобы успокоиться и развеяться, генерал отправился в гости. После выпитого шампанского, пребывая в игривом настроении, он решил навестить знакомую женщину — Каролину Ивановну.
По дороге на него напал призрак. Испуг был сильным настолько, что генерал в дальнейшем стал более мягко ругать подчиненных.
Художественное произведение, повесть. Первая версия походила на юмористический рассказ, но итоговый вариант стал больше похож на философское произведение.
Григорий Петрович — портной, выпивоха, который умеет шить и чинить одежду. Этот персонаж вызывает симпатию именно своим хорошим отношением к главному герою на контрасте со всеми остальными. Ощущая его отношение, понимаешь, что Акакий Акакиевич совсем уж не так плох и неинтересен, ведь и к нему испытывают теплые чувства. Именно он сошьет Башмачкину отличную шинель, которая, к сожалению, принесет своему владельцу только одни страдания, приблизив печальный финал.
Чиновники — сослуживцы, которые подшучивают над Башмачкиным, придумывая разные способы сделать человеку больно. Все они безлики, выделен только один молодой человек, который в мыслях сочувствует Акакию Акакиевичу.
Мать Акакия Акакиевича. В матери Башмачкина чувствуется женщина, у которой вырастит слабый и беззащитный сын. Это видно по одному важному эпизоду - выбор имени для ребенка. Женщина, зависимая от других людей либо от списка имен по дате рождения, неспособна творчески подойти к решению вопроса.
Появление Акакия Акакиевича на свет
Акакий Акакиевич – главный герой повести, невзрачный, забитый человек, жизнь которого кажется пустой, убогой, бессмысленной. Это чувство возникает с самого его рождения, когда мать, родившая младенца, подбирает ему имя. Она принимает решение назвать Акакий только потому, что не может придумать для него имени. С этого самого момента Башмачкину уже не везет. В перечне имен для младенца по дате его рождения - самые неприглядные имена. Мать, в замешательстве, оставляет имя ребенка таким же, как и имя его отца. Так и появляется на свет Акакий Акакиевич - человек, который всего боится, не умеет постоять за себя.
Безликая жизнь и посредственная работа
Башмачкин жил скромно, его съемная квартира была мала. Он не имел ни жены, ни детей, хотя уже был не молод. Жил он спокойно, в одиночестве.
Он – мелкий чиновник, занимающий самую посредственную должность. Акакий Акакиевич получает нищенскую зарплату, поскольку выполняет работу, которая любому здравомыслящему человеку, покажется бессмысленной, неинтересной, рутинной. Он переписывал тексты.
Насмешки сослуживцев
Отношение на работе у него сложные, можно сказать, невыносимые. Он не может постоять за себя, дать отпор обидчикам и поэтому становится центром насмешек и оскорблений со стороны сослуживцев.
Петрович – это старый знакомый Акакия Акакиевича. Бывший крепостной крестьянин, он – единственный, кто тепло относится к Акакию Акакиевичу. Портной не видит возможности починить дряхлую шинель. Есть только один выход – купить новую.
Появление цели – купить шинель
На новую шинель нужно выделить 150 рублей – заоблачная цена для мелкого служащего. Цифра затрат стараниями Акакия Акакиевича уменьшается до 80 рублей. По сему поводу он выстраивает целую систему, которая поможет ему собрать деньги. Предполагается экономия во всем. Теперь придется исключить даже привычные маленькие радости, которых в жизни Башмачкина было и без того совсем мало. Он отказывает себе в самом необходимом. Так, например, чтобы не сносить белье, он редко его стирает, не покупает свечек, перестает пить чай. Ходит аккуратно, чтобы не износить подметок.
Долгожданный момент настал - деньги на шинель собраны! Акакий Акакиевич и Петрович приступают к самой приятной части – к пошиву шинели. Они выбирают ткань, мех на воротник, продумывают приятные мелочи, которые придадут обновке респектабельный вид. Пошив шинели сам по себе стал целью для Башмачкина, светом в окошке. И Акакий Акакиевич, и Петрович отнеслись к этому процессу с душей, создав теплую, добротную, красивую вещь. За свою работу портной берет символическую плату – 12 рублей.
Акакий Акакиевич, переполненный счастьем. У него красивая и дорогая одежда - событие, разукрасившее красками скучную и жалкую жизнь. Он в новой шинели идет на работу. Сослуживцы узнают об обновке, и намекают Башмачкину о желании отпраздновать приобретение новой шинели. Акакий Акакиевич в растерянности, но его выручает сослуживец, у которого как раз именины. Вся компания чиновников идет к сослуживцу в гости.
Непереносимая потеря – кража обновки
Воры скрылись, а Башмачкин подбежал к будке частного пристава. К своему великому изумлению он обнаружил, что пристав не горит желанием помочь потерпевшему.
Болезнь и уход из жизни
Выходит, что терпение у человека не безразмерно. Домой Башмачкин попадает в сильной горячке. Отвергнутый всеми, он не смог пережить свое горе и умер. Об этой смерти узнают лишь спустя 4 дня после похорон. Только тогда служащие узнали, что Башмачкина уже нет. Так и умер бедный человек, беззащитный, невзрачный, никому не нужный.
Призрак ищет шинель
Выводы: что хотел сказать автор читателям
Такая красивая шинель не может удержаться на забитом и несчастном человеке, которого легко обидеть и обобрать. Жизнь, наполненная насмешками и унижением, обычно и приводит к трагическому финалу. И особенно больно тогда, когда казалось, что вот-вот все изменится.
Но дело не только в статусе: сослуживцы Башмачкина, равные по социальным критериям, унижают и оскорбляют слабого и беззащитного человека. Здесь дело в самой человеческой природе, формирующей подобные отношения.
Но такие не все. Есть там, наверняка, люди, которым издевательства над беззащитным человеком не по душе. Но эти люди молчат, никто не заступается за Акакия, никто не протягивает ему руку помощи С Акакием Акакиевичем работает человек, который испытывает другие чувства. И, тем не менее, это не слова молодого человека, а всего лишь его мысли. Именно с ним и созвучен сам Гоголь, негодующий при виде измывательств над человеком.
Что происходит?
Как это трактовалось?
Иллюстрации Максима Корсакова
Другой подход
Духовная драма
Попробуем разобраться, что же в ней происходит.
Почти святой
Заметим, что Гоголь, создавая перед читателем портрет Башмачкина, делает это с иронической интонацией, но на самом-то деле ирония тут не выражает авторского отношения к герою. Тут все тоньше — эта ирония иллюстрирует воспринимающее героя сознание. Гоголь как бы намекает читателю: вот так вы, люди обычные, приземленные, могли бы воспринять моего героя. Я показываю вам его вашими глазами. Таково ваше зрение.
Символом чего является это переписывание? Символом служения, символом благословленного Богом труда, символом подчинения всего себя Промыслу Божиему.
Искушение святого Акакия
Грех нашего времени
Иллюстрации Максима Корсакова
Акакий Акакиевич ранее смиренно сносил то, что другого повергло бы в отчаяние: тупик карьеры, издевательства окружающих, скудная пища, бедность, одиночество, отсутствие каких-то развлечений. Но вот искушения комфортом он не выдержал, тут его духовная броня треснула.
Почему именно тут? Потому что именно об этой болевой точке русского общества и хотел сказать Гоголь. Есть страсти извечные, присущие любым временам, — зависть, гнев, похоть, стяжательство и так далее, но бывает, что какие-то страсти особенно обостряются в ту или иную эпоху в силу господствующего в ней умонастроения. Таким умонастроением в 40-е годы XIX века стал если не массовый, то очень и очень заметный отход от Бога русских образованных людей. А свято место пусто не бывает, и потому высшей ценностью для них стало внешнее: карьера, богатство, комфорт. Повторим: сами по себе и карьера, и богатство, и комфорт не греховны, это просто условия жизни. Но грехом становится их обожествление.
Как раскололась сталь
Иллюстрации Максима Корсакова
А на более глубоком уровне Акакий Акакиевич о Боге не вспоминает, с христианских позиций свою ситуацию не оценивает. Ему даже в голову не приходит перекреститься, когда портной Петрович убеждает его потратиться на новую шинель.
Мысль Гоголя здесь совершенно очевидна: не думая о Боге, не сверяя свои поступки с Его заповедями, не прося Его о помощи, человек оказывается совершенно беззащитным перед грехом и перед соблазнителем.
Как действует страсть
Символично и то, что олицетворяющий черта Петрович — именно портной, то есть изготовитель вещи, которая теперь становится судьбой человека.
Иллюстрации Максима Корсакова
Причем нельзя даже сказать, что у Акакия Акакиевича появились какие-то новые интересы, что ему открылись какие-то новые горизонты жизни. Нет, его любопытство — скучающее. И скука все больше и больше заполняет его жизнь.
Особенно ярко это показано в сцене, где мечта, наконец, сбылась, новая шинель куплена, и сослуживцы устраивают по этому поводу вечеринку, куда и приглашают Башмачкина. Обратим, кстати, внимание, что если раньше, до новой шинели, они его либо не замечали вообще, либо издевались, то теперь, став обладателем новой шинели, он становится им интересен. То есть как человек, как личность он для них ничто, но как обладатель некой вещи приобретает в их глазах некую значимость. Очень характерная деталь.
Став пленником своей страсти, человек не только теряет свободу, не только оказывается вынужден вписаться в новый, чуждый ему формат жизни, но и никакой радости от этого не испытывает. Акакий Акакиевич, казалось бы, достиг, чего хотел, стал счастливым обладателем новой шинели — но очень скоро счастье его съеживается, в душе возникает пустота.
Но вернуть невозможно, потому что прежние свои ценности он сам в себе убил, вернуться в исходное состояние неспособен. Жить ему более незачем, и потому-то он простужается и умирает. Аллюзия более чем прозрачная: неискорененный грех порождает страсть, а страсть доводит человека до смерти — духовной, а затем и физической.
Смерть после смерти
Умирает тело, но душа умереть не может. Однако вне покаяния она вознестись к Богу неспособна, и потому призрак Акакия Акаки евича мечется в ледяном пространстве пустынного города и в злобе своей мстит всем подряд.
Вновь повторим: повесть Гоголя не о бедном чиновнике, уничтоженном огромной государственной машиной. Она — о духовном тупике, в который зашло общество, забывшее Христа. Жаль, что до сих пор не все это видят.
Читайте также: