Я знаю как работает судебная система она не работает
Обновлено: 02.05.2024
Мама ответила.
— Правда ли, что в России один из самых низких в мире процент оправдательных приговоров?
— По данным пресс-секретаря Горсуда — 1,5 процента. По общим данным журналистов — 0,7 процента. Это минимальный процент. В других странах он, конечно же, больше.
— При таком абсурдно маленьком проценте оправдательных вердиктов, то есть для тебя как для защитника — выигранных дел, в чем смысл этой профессии?
— С чем, на твой взгляд, связан столь низкий процент оправдательных вердиктов?
— С отсутствием правосознания у этого общества как такового. Не только в правоохранительной системе, а в обществе в целом. Правосознание в нашем обществе находится на первобытном уровне. Поэтому большинству людей кажется, что если следствие работало, человека обвинили, дошло до суда, то как же его можно оправдать? Следствие же работало!
— Именно. Такова же точка зрения практически всех сотрудников правоохранительной системы. Кстати, оправдательные приговоры на 90 процентов падают либо на дела частного обвинения, то есть муж жену побил или не побил (в таких делах свидетелей, как правило, не бывает), или на суды присяжных.
— Но ты же сама говоришь, что правосознание находится на первобытном уровне, а при этом — суд присяжных, то есть суд, в котором решение о вине и невиновности выносится живыми людьми, не системой, выглядит более обнадеживающим?
— Вернемся к тому, с чего начали: если даже считать, что оправдательных вердиктов 1,5 процента, это все равно процент настолько минимальный, что говорить о правосознании не приходится. Но тем не менее, конечно же, есть порядочные люди, которые видят недостаточность доказательств вины и не связаны судебной системой. А судебная система вся связана — с правоохранительной, например.
— Как именно?
— Они связаны общей работой, общим трудом. Например, раньше у нас за аресты отвечала прокуратура, выдавала ордер, а теперь не прокуратура, а суд выносит постановление об аресте. Когда это только ввели в Уголовно-процессуальный кодекс, то, с точки зрения теоретического гражданского общества и демократии, это был прогресс. Потому что прокуратура раньше сама выполняла функции проведения следствия или надзора за следствием, и потом сама же решала, арестовывать ли человека. Как бы наблюдала сама за собой. А судейская система считалась более независимой. Конечно, это большая условность, с большими кавычками. Но в теории это прогресс, что человека нельзя арестовать иначе, как по решению суда.
Меня тогда один журнал попросил дать комментарий по этому поводу. И я тогда сказала, что, учитывая общее мнение о прогрессе, я буду звучать в диссонанс. Потому что будет то же самое. Потому что судей, уголовных, то есть которые ведут только уголовные дела, гражданских, которые ведут только гражданские дела и в уголовных вообще ничего не понимают, заставляют дежурить 24 часа в сутки. Потому что на арест выдаются часы — 48 часов. И за это время человека задерживают и привозят в суд, который должен решить, оставлять ли его под стражей или выпускать. Судей заставляют дежурить, и поэтому совершенно очевидно, при загруженности и нехватке судей даже в Москве, что это будет абсолютная формальность. Я практически не знаю случаев, чтобы следствие вышло с ходатайством об аресте, чтобы прокуратура это ходатайство не поддержала, а суд его не удовлетворил. То есть чтобы прокуратура и суд были бы не согласны со следствием. Фактически ничего не изменилось.
— Почему прокуратура поддерживает? Почему так происходит? В прокуратуре же наверняка не вникают в каждое конкретное дело?
— Конечно, не вникают. Следователь конкретного района обращается к прокурору этого же конкретного района, с которым они постоянно в контакте, работают вместе, сотрудничают. Не забывай, что потом, в судебном процессе, прокуратура поддерживает обвинение. Почему он должен следователю отказывать в поддержке? Ты же помнишь, как Алешу, моего внука, твоего племянника, сбила машина, и следователь выступил с ходатайством об аресте? Это было незаконно, потому что по статьям, за которые предусматривается лишение свободы до трех лет, такая мера пресечения, как заключение под стражу, вообще не положена. Это не предусмотрено законодательством. То есть заключение под стражу как мера пресечения до суда возможно, только если речь идет об иностранном гражданине (имеется в виду, что он может бежать от следствия). Но Дагестан, а как ты помнишь, Алешу нашего сбил парень из Дагестана, Гаджи, так вот, Дагестан входит в состав Российской Федерации, и Гаджи, таким образом, гражданин России. И максимальный срок наказания по этой статье тогда был два года. Тем не менее незаконно следователь вышел с ходатайством об аресте, и точно так же прокуратура тут же поддержала это ходатайство. И суд — редчайший случай! — не удовлетворил это ходатайство.
— Почему?
— Потому что пострадавшая сторона, потерпевшие, то есть мы, за него заступились. И судья удивилась нетипичности, неординарности ситуации. А если бы мы не встряли, то он был бы арестован. Хотя это вообще незаконно. Еще раз: мера пресечения в виде заключения под стражу применяется только по делам, наказание по которым превышает три года.
— Судьи вообще, в основном, честные.
— Почему же тогда так мало оправдательных вердиктов?
— Потому что судей даже за условные сроки прессуют со страшной силой.
— Кто?
— Вышестоящий суд. Их вообще есть кому прессовать.
— Почему системе, всей вообще, целиком, выгодно такое количество обвинительных приговоров? Зачем это надо? Что от этого становится лучше?
— А как люди устраиваются на работу судьями?
— Сначала, после окончания юридического факультета, человек работает на какой-то юридической работе, как правило, в правоохранительной системе. Или в судебной, т. е. несколько лет работает помощником судьи. Потом он несколько лет работает мировым судьей, а только потом становится судьей федеральным.
— А как дела распределяются между судьями? Случайным образом?
— Нет, не случайным. Председатель суда распределяет.
— И допустим, судье достается дело, которое этот судья считает абсурдным. Может ли судья отказаться от участия в процессе?
— В принципе, судья не может.
— Почему? Это незаконно?
— Конечно. А по какой причине? Ты будешь выбирать, какую работу тебе делать? Ты же на работе.
— А у опытного судьи есть какие-то механизмы, которые он, при желании может задействовать, чтобы не участвовать в каком-то из процессов?
— А почему судей не хватает? Ведь на юрфаке, например, каждый год увеличивается конкурс? И даже в полицейской академии тоже. Почему же все равно, ты говоришь, дефицит судей?
— Потому что это более сложная система утверждения и более сложная работа.
— Сталкивалась ли ты когда-нибудь с ситуацией, когда судья отказывается вести какое-то абсурдное дело?
— Мне вообще кажутся нападки на судей не вполне справедливыми. Судья, избрав эту карьеру, связан довольно высокой зарплатой, пожизненным содержанием, как бы пенсией такой специальной, и это, конечно, очень держит. Особенно, если это судья немолодой, с большим стажем. И если он пойдет против системы, он вылетит с волчьим билетом. Ему ничего не останется, кроме как улицы подметать. И для того, чтобы быть на это готовым, нужно оказаться по другую сторону баррикад.
Но далеко не все готовы к политической борьбе. Я, например, вообще к ней не готова. Единственная политическая акция, в которой я бы приняла участие, — это Демонстрация семерых, Красная площадь, 68 год. Вот туда бы я вышла, если бы знала. Жизнь бы сложилась иначе. Адвокатом я бы уже точно не была.
— Почему?
— Адвоката никогда в жизни не утвердят. В России адвокат не может стать судьей. Это удивительная российская особенность. В Англии, например, почти все судьи — бывшие адвокаты. То есть представители защиты. Поэтому, представь, если человек выбрал эту работу, он в этой системе, абсурд требовать от него, чтобы он немедленно перешел на ту сторону баррикад.
— Я не согласна, что суду не верят. Суду верят. Да, разочаровываются страшно, когда приходят туда первый раз. Хамству этому с порога, даже не хамству приставов, приставы-то как раз, в большинстве случаев, абсолютно вежливы. Хамству секретарей, многочасовым очередям в канцелярию, и прочее. Но в результате они доверяют решениям суда. Суд, на мой взгляд, одна из немногих государственных структур, пользующихся уважением у большинства. Не верят полиции. Совершенно справедливо, на мой взгляд. Потому что эта система прогнила от и до. До суда гораздо меньше доходит людей, о суде у обывателя гораздо меньше информации, поэтому, многим кажется: следствие провели, дело передали в суд, суд постановил, ну, значит было за что.
И потом, заметь, что именно ментовские сериалы пользуются самой большой популярностью, именно про ментов люди больше всего любят смотреть.
— Но там-то как раз показывают хороших полицейских!
— Да нет, разных. Так что, знаешь, верят или не верят, а смотреть любят. И потом, когда муж дал по морде, куда бегут?
— Ну а куда еще бежать-то?
— Можно никуда не бежать, а например, уйти от такого мужа… Совершенно не обязательно бежать к тем, кому ты все равно не веришь.
— Что, на твой взгляд, могло бы случиться, чтобы эта система прогнившая как-то заработала?
— Рыба, как известно, гниет с головы. Что-то изменилось бы, только если бы кардинально изменилась власть.
— При этой власти ничего не станет лучше?
— По моему мнению — нет.
— Как ты считаешь, общественная поддержка, резонанс, пресса могут иметь какое-то значение для процесса?
— В очень незначительном количестве случаев, когда это никак не связано с политикой или с какой-то заказной ситуацией, может иметь. Но может иметь и резко отрицательное значение.
— То есть ты считаешь, что в политических делах общественная поддержка только вредит?
— Во всех?
— В нашей ситуации — да.
— То есть чем больше заступаться, тем меньше шансов смягчить приговор?
— Да, я убеждена в этом.
— Но если бы не было резонанса, беспрецедентного, то, на твой взгляд, приговор был бы больше, меньше или таким же?
— Мне кажется, если бы шуму было бы меньше, возможно, сроки были бы меньше.
— В том смысле, что им все равно ничто не поможет?
— Не знаю. Но убеждена, что надо хотя бы их поддержать.
— Можешь рассказать, как заводят дела о педофилии?
— Именно потому, что крайне сложно доказать вину?
— Да. И достаточно неприязненных отношений, оговора и соответствующей подготовки ребенка его близкими, которым легко на него влиять, манипулировать, — и человек, более или менее любой, может сесть в тюрьму на много лет. Это чудовищная тенденция. Надо сказать, она не чисто российская, этого и на Западе много, таких бездоказательных процессов о педофилии. К тому же никогда не стоит забывать, что дети, особенно в подростковом возрасте, очень много выдумывают, врут, находятся в иллюзиях. Поэтому такие дела требуют огромного внимания и к ребенку, и к обвиняемому.
— А детей в суде имеют право допрашивать?
— Да, в присутствии психолога, педагога.
— А есть какой-то способ — технически — определить, врет ли ребенок?
— А судьи, прокуроры, что, не видят, что эта служба плохая, некачественная?
— А почему они должны это видеть? Это не их работа. Есть служба. А то, что она низкого уровня, так у нас все низкого уровня. У нас медицина катится в никуда, образование катится в никуда, все катится в никуда.
— А когда ты только начинала карьеру, было так же? Хуже? Лучше?
— И тогда что произошло?
— Тогда пришла проверка. Чем она закончилась, я не знаю, может, кого-нибудь и сняли с работы.
Кстати, я тогда писала во все правозащитные организации, и только в одной Human Rights Watch мне вообще ответили. Только в одной так называемой правозащитной, чего тогда мы хотим от прокурора?
— Кто получает больше — правоохранители или адвокаты?
— Я думаю, правоохранители.
— Из-за взяток?
— Приходилось ли тебе когда-нибудь защищать кого-то, кто был бы тебе очень неприятен?
— Когда сталкиваешься с тем, что желаемого результата по какому-то делу ты не добилась из-за чьей-то безграмотности, или кем-то данной взятки, или заказного характера дела, не хочется все бросить и сменить работу?
— Вообще, я все равно люблю свою работу. Но сейчас, если бы я что-нибудь еще умела или была моложе, я бы бежала из этой профессии.
— Это желание бежать связано именно с работой адвоката в России?
— Конечно. Если бы я своевременно уехала в Америку, то я абсолютно уверена, что сдала бы там экзамен на адвокатскую лицензию и прекрасно работала бы там сейчас. И чувствовала бы себя лучше. Потому что ощущение все возрастающей безграмотности со всех сторон, непомерной коррупции, общего беспредела, неоправданной жестокости наказания, бесспорно, приводит в отчаяние.
Семь лет своей жизни я провел в судебной системе, работал в аппарате Высшего арбитражного суда, не понаслышке знаю судейский корпус и вправе рассуждать о причинах судебных ошибок, которые допускают в арбитражных судах при рассмотрении гражданских споров. Для себя я выделяю пять ключевых причин появления судебных ошибок, которые потом обсуждаются в вышестоящих инстанциях.
Первая: к сожалению, правила арбитражно-процессуального кодекса требуют, чтобы суд огласил резолютивную часть судебного акта сразу после окончания слушаний. То есть стороны выступили, суд удаляется в совещательную комнату, потом выходит и провозглашает резолютивку. После этого суд должен в течение некоторого времени — которое установлено кодексом — написать полный текст судебного акта. Раньше я довольно часто слышал от коллег-судей, что дел у них очень много, а времени мало. За день, например, нужно рассмотреть 15 больших сложных споров.
Я успеваю полистать дело, у меня сложилось какое-то первое впечатление о нем, потом послушал стороны, удалился в совещательную сторону, вынес решение, огласил, — говорили судьи. — Начал отписывать решение, погрузился подробнее в детали, изучил документы… Черт! Я неправильно решил дело! Провозгласил неверное решение! Надо было отказывать в иске, а я его удовлетворил.
Можно ли упрекать судью в такой ошибке? Я думаю, нет. Это общий порок того, как устроено рассмотрение гражданских споров в России. Дел слишком много, судей мало, нагрузка на них чересчур большая. Кроме того, к огромному сожалению, процессуальные кодексы устанавливают краткие и неоправданные сроки для рассмотрения дел, в течение которых суд должен вынести решение. Это вообще стилистическая особенность именно российского гражданского процесса — устанавливать сроки для рассмотрения дел. А ведь хорошее правосудие не может быть быстрым. И уж тем более хорошее правосудие не может быть поставлено в жесткие рамки процессуальных сроков для рассмотрения дел.
То есть первую проблему можно эффективно решить, отказавшись от принципа обязательности оглашения судебного акта незамедлительно после окончания слушаний. Судье нужно дать время подумать, почитать, походить, возможно, пообсуждать с коллегами те правовые вопросы, над которыми он рассуждает.
Мы видим огромную проблему в том, что судьи, которые разбирают гражданские дела, допускают смешение стандартов доказывания. И в первую очередь — в делах о взыскании убытков. Наша судебная практика на протяжении полутора десятков лет пришла к тому, что стандарт доказывания в делах о взыскании убытков был, по сути, задран до того же стандарта, что используется в уголовных делах. Итог очень простой: истец никогда не может доказать убытки. И получается, что самый главный иск в арбитражном суде, иск кредитора о возмещении причиненных ему убытков, — практически проигрышная история.
Если посмотреть судебную статистику по спорам о взыскании убытков, особенно на их удовлетворяемость, она смехотворна! Такого не может быть в нормальном развитом правопорядке.
Если мы возьмем, например, акты вышестоящих судебных инстанций, то тоже не увидим деления на блоки: позиция нижестоящего суда; причины, по которым вышестоящий суд не согласился с нижестоящим. Суды просто вываливают на нас сплошной текст на 10-15-20-30 страниц, в котором нет элементарной культуры письменной речи — разделения на смысловые блоки!
Мы до сих пор не научились писать судебные акты правильно и красиво, и это, в том числе, порождает то, что судьи невнимательно относятся к аргументам сторон, просто иногда замалчивают их, и поэтому допускают ошибки.
Четвертая причина тоже связана с культурой письменной речи, а именно, с культурой написания судебных актов.
Есть исключения из этого правила, конечно. Но, к сожалению, подавляющее большинство текстов, которые сегодня выносят суды по гражданским спорам, на мой взгляд, не очень убедительны.
И последняя причина ошибок, которые могу допускать судьи, кроется в принципе рекрутинга судейского корпуса.
Не секрет, что основной источник пополнения штата судей в арбитражных судах — это помощники, бывшие секретари судебных заседаний. И, по большому счету, карьера судьи такова: секретарь — помощник — судья. При рекрутинге судей очень опасливо относятся к юристам, которые пришли извне, не работавшим в судебной системе. Мне, например, неизвестны случаи, когда судьями арбитражных судов становились люди, имеющие за плечами практический опыт работы юрисконсультами или адвокатами.
Я не хочу сказать, что помощники судей как судьи хуже, чем бывшие адвокаты. Я хочу просто подчеркнуть: когда карьерная лестница, по которой человек пришел к должности судьи и надел мантию, не содержит в себе опыта практической юриспруденции, такому судье при рассмотрении коммерческих споров будет сложно. Ведь он не знает коммерческой жизни.
При том что в спорах, которые рассматриваются в арбитражных судах, распространены сложнейшие дела, связанные с банкротством, с привлечением к субсидиарной ответственности лиц, которые довели компанию до несостоятельности. С оспариванием сделок, с привлечением к ответственности директоров, которые действуют во вред интересам компаний. На мой взгляд, крайне тяжело разрешать такие споры правильно, если у тебя нет практического бэкграунда.
Если ты не знаешь бизнес-жизнь изнутри, ее изнанку, не имеешь представления, принято ли в бизнесе делать то, что делал директор, можно ли совершать такие сделки в тех условиях, в каких находился он, как ты можешь выносить суждение о том, действительно ли глава компании действовал против ее интересов?!
Поэтому, к огромному сожалению, ошибки в делах, связанных с непременным наличием бизнес-опыта у того, кто рассматривает спор, завязаны на технологию формирования судейского корпуса. А она сегодня является в России доминирующей.
Фридрих оставил собеседника в покое, а его слова приказал выбить над дверью королевской резиденции.
Чужая среди своих
В 29 лет меня утвердили на должность мирового судьи в Неверкинском районе Пензенской области.
В управлении судебного департамента Пензенской области мне выдали форму — синюю юбку, пиджак с тремя золотыми пуговицами с гербом, две рубашки, туфельки без каблука и мантию. Первая моя мантия была тяжелая, из плотного материала.
Новую мантию выдают раз в пять лет. Сейчас их шьют из синтетики или шелка. По бокам вшиты два небольших кармана. У женских мантий есть манишка. Мантию носят поверх обычной одежды. Мне было в ней очень уютно, ни жарко, ни холодно. Я надевала мантию и чувствовала себя в ней защищенной.
Дарья Никитина (вторая слева)
Облачение скрывает тебя всю, на виду остаются голова и руки. Я всегда следила за внешним видом, соблюдала деловой стиль.
Судье полагается служебное жилье. В Неверкино я полгода прожила в деревенской гостинице без удобств. Потом я переехала в квартиру в типовой двухэтажке, в которой 24 часа в сутки не было воды.
Мировые судьи рассматривают административные, гражданские и уголовные дела, по которым предусмотрено наказание не больше трех лет лишения свободы. У меня было много дел о лишении прав пьяных водителей. Это же деревня, выпить и сесть за руль было здесь в порядке вещей.
Фото Матвей Фляжников
Тогда срок давности таких нарушений составлял два месяца. Водители пытались спрятаться на это время в больницу. Я договорилась с главврачом о том, чтобы она сообщала мне о поступлении таких пациентов. Пообещала проводить для них выездные заседания прямо в палате.
Скоро нарушители поняли, что те, кто пытается увильнуть от наказания, получают по полной — лишение прав на два года. А те, кто признает вину, — на полтора.
Были в селе и недовольные — судя по тому, что однажды мне прокололи колеса. Гораздо обиднее было то, что 90 процентов моих решений о лишении водительских прав отменялись в районном суде. Я понимала, что меня принуждают исполнять приказы вышестоящего руководства. Но не хотела быть свадебным генералом в судейском кресле.
Фото Матвей Фляжников
Дороги правосудия: 1000 километров в неделю
В 2009 году меня назначили мировым судьей в Шиханы. Одновременно я работала на судебных участках в Воскресенском, Хвалынском, Балтайском районах.
По понедельникам в 5.00 утра я выезжала из Саратова, чтобы к 7.00 быть в Воскресенске. В понедельник я рассматривала там дела. Во вторник—в Шиханах. Потом ехала на два дня в Хвалынск и в пятницу — в Балтай. Домой в Саратов возвращалась только вечером в пятницу. За неделю проезжала по тысяче километров. В Воскресенске меня предупреждали, что на некоторых участках дороги нужно быть осторожной, так как из леса часто выбегают лоси.
Работая судьей, я поняла, что суд — это место, где проявляются все проблемы общества, вся жизнь. В Шиханах я рассматривала дело о краже. Подсудимой была женщина, мать двоих детей, беременная третьим. Она жила в общежитии. Женщина признала вину, подписала ходатайство о рассмотрении дела в особом порядке. В таком случае заседание занимает не больше 15 минут: нужно разъяснить подсудимому права, зачитать обвинительное заключение и характеристики. Доказательства при этом не изучаются, свидетелей не вызывают.
Я подумала: кому я помогу, если эта женщина отправится в колонию, сделав аборт, а двое старших детей попадут в детдом?
Я решила рассмотреть это дело в общем порядке судопроизводства. Вызвала всех свидетелей, в том числе, коменданта общежития. Выяснила, что женщина не пьет, заботливая мать, чистоплотная хозяйка.
В день приговора она стояла у входа в суд с сумкой в руках. Я приговорила ее к условному наказанию. Женщина разрыдалась. Знаю, что она сохранила беременность и родила.
Работа судьи не оставляет времени на хобби. Но я каждый день выделяла минимум 20 минут на чтение. Я люблю Харуки Мураками и Дина Рубину. Чтение помогает сохранять душевное равновесие и полезно для работы. Я старалась, чтобы мои решения и приговоры не были набором однотипных канцеляризмов. Писала текст так, чтобы он был понятен любому — от профессора до слесаря.
Среди судей немало одиноких женщин. Некогда строить личную жизнь. 80 процентов времени судья проводит на работе. Служебные романы с прокурорами и адвокатами случаются, но если влюбленные решат пожениться, кому-то придется переводиться на другую территорию или отказываться от профессии. А в таких парах оба, как правило, карьеристы.
Пока я была судьей, моего сына воспитывали моя мама и няня. Я приезжала домой на выходные и настаивала, чтобы всё было идеально: ребенок — с пятерками, на столе — скатерть самобранка. Я чувствовала, как меняется мой характер.
Дарья и сын Арсений. Фото Матвей Фляжников
Мне хотелось развития. До окончания полномочий мирового судьи в Шиханах я встала в кадровый резерв и в 2012 году получила назначение в один из районных судов Саратова.
Еще одно дело, которое мне запомнилось, касалось взыскания по банковскому кредиту. Ответчицей выступала пенсионерка. Проценты по кредиту были чудовищные. Мне стало ее жалко. Это был один из случаев, когда я сожалела, что связана требованиями закона. Пришлось взыскать долг с этой бабушки. На следующий день она пришла ко мне в нарядной шляпке с букетом из 13 роз и поблагодарила за человечное отношение.
От его поведения страдала не только я. Жаловаться никто не пытался. Говорят, у него поддержка в Администрации президента.
Из-за такой нездоровой психологической атмосферы у меняпроизошел эмоциональный срыв. Службы психологической поддержки для судей, которые годами работают в нервном напряжении, не существует. Психологи только тестируют нас на профпригодность, но они воспринимаются, скорее, как враждебная, карающая сила, помощи от них никто не получает и не просит.
К сожалению, рядом не оказалось никого, кто мог бы удержать меня от импульсивного поступка. Я написала заявление о сложении полномочий. Квалификационная коллегия судей не стала разбираться в ситуации и приняла мою отставку.
Летом 2012-го я пыталась работать юрисконсультом, но всего 2,5 месяца. Уволилась по собственному желанию. В феврале 2013-го по собственной инициативе прекратила свою отставку. Но быстро поняла, что никем, кроме судьи, себя не вижу.
В областном суде мне прямо заявили, что в Саратове я работать по профессии больше не смогу никогда. Я устроилась помощником судьи в Московском областном суде. Там всегда есть вакансии, ведь зарплата помощника—16 тысяч рублей.
Я обжаловала это решение в Высшей квалификационной коллегии — и победила! Это очень редкий случай. Когда решение ККС отменили, у меня потекли слезы радости. Но ККС Московской области отказала мне повторно. Это решение я также обжаловала. Но телефонное право никто не отменял, и решение оставили в силе.
Я почувствовала, что значит быть несправедливо осужденной. По сути меня лишили свободы — свободы выбора профессии.
Во всех испытаниях со мной всегда была моя семья. И сейчас я прошу у близких прощения за то, что на девять лет обрекла их на жизнь с человеком в депрессии. Я хочу говорить не об обидах и разочарованиях, а о любви. Благодаря маме, сыну, благодаря нашей любви друг к другу я прошла жизненные испытания до конца. Стала другом для своего сына. Если бы я оставалась судьей, я бы обеспечила ему и престижную работу, и машину, и квартиру, но не позволила бы состояться как личности.
Фото Матвей Фляжников
Послушные, трудолюбивые, беззащитные
44 процента претендентов на должность судьи учились на заочных отделениях вузов.
65 процентов кандидатов приходят из аппарата суда (в 1997 году таковых было только 11 процентов). Второе по численности место занимают выходцы из прокуратуры — в основном, это мужчины в возрасте 39 лет, получившие льготную пенсию. Исследователи отмечают, что адвокаты и юристы негосударственных компаний всё реже подают заявки на судейские вакансии.
Каждый год в квалификационные коллегии регионов поступает больше 20 тысяч жалоб на судей — на волокиту, нарушение процессуальных норм, неэтичное поведение. К дисциплинарной ответственности привлекают меньше одного процента из тех, на кого жалуются граждане. Зато, если руководство хочет избавиться от неугодного, как повод может быть использован любой эпизод частной жизни.
Рядовые служители Фемиды могут убедиться, что судебное начальство вовсе не так уж связано этическими ограничениями. В августе 2018 года в сети появилась запись с участием председателя Октябрьского суда Ставрополя Юрия Макарова, который зашел в магазин при АЗС в компании обнаженной девушки. После скандала краевая квалификационная коллегия лишила его статуса. Однако Верховный суд вернул Макарову мантию. Сейчас герой ролика находится в почетной отставке со всеми привилегиями.
Итак, выхода не было - я отправилась изучать и осваивать подачу процессуальных документов через официальный сайт суда, делала я это с ноутбука.
Вбила в поисковике название суда, куда нужно было подать документы и первая же ссылка была именно официальным сайтом - по ней и перешла.
Попала на главную страницу сайта суда
в верхнем левом углу вижу выделенную синим активную ссылку "ПОДАЧА ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ ДОКУМЕНТОВ В ЭЛЕКТРОННОМ ВИДЕ".
Кликаю и попадаю на страницу входа ГАС "Правосудие" (можно перейти на страницу сервиса по ссылке https://ej.sudrf.ru/ - попадаем на ту же страницу для входа ГАС "Правосудие"). Но я пока не авторизована.
Я уже имею учетную запись на портале Госуслуги.
Нажимаю кнопку "Войти" и попадаю на страницу авторизации пользователя где предлагается ввести данные от своей учётной записи на Госуслугах (эл. почта (телефон) или номер СНИЛС + пароль).
Ввожу свои данные, кликаю "Войти" и попадаю на такую же страницу, как пару "шагов" назад, но уже со своей фамилией в правом верхнем углу. Мне предлагается несколько разделов: "Обращения", "Дела", "Справочная информация". Тут же, внизу, кнопка "Обратиться в техническую поддержку" - если "что то пошло не так", непонятные для пользователя моменты, что то не работает или не найдены ответы на возникшие вопросы в справке, то видимо нужно обращаться именно в этот раздел. У меня нет опыта обращения с технической поддержкой, я справилась сама.
В разделе "Справочная информация" дана пошаговая инструкция по работе с сервисом Электронное правосудие. Инструкция подробная и её стоит почитать ещё на стадии первого обращения к данной автоматизированной системе.
Итак, на основной странице ГАС Правосудие мне нужен был раздел "Обращения" и вкладка в нём "Новое обращение".
Далее мне предлагается подать обращение по видам судопроизводства и я выбираю "Гражданское судопроизводство".
Раскрывается перечень возможных обращений: различные заявления, возражения, ходатайства и др.
Я нажимаю "+" около вариант "Возражения" и мне предлагается их перечень
Мне нужно "Возражения на исковое заявление", нажимаю и попадаю на соответствующую страницу, где предлагается заполнить необходимы разделы: номер дела, способ обращения, выбор суда, суть возражения, приложения.
В моём случае номер дела мне был известен и я его ввела. Обращалась я лично и мои данные были добавлены системой автоматически.
Строка с ФИО активная и нажав её попала на страницу с личными данными (по понятным причинам я не прилагаю фотографии окна с моими личными данными). Некоторые поля на этой странице были выделены красным - я дополнила недостающую информацию и нажала кнопку "Сохранить" внизу страницы. Если этого не сделать сразу система всё равно попросит ввести их на этапе редактирования Обращения и без необходимых данных просто не отправит его в суд.
В строчке "выбрать суд" автоматически добавился именно нужный мне суд, так как я заходило через его официальный сайт (если бы я зашла не с сайта суда, то нужно было бы его выбрать из всплывающего списка регионов и судебных органов - это не сложно).
Нажимаю "Суть заявления" и открывается окно для ввода информации.
Я через данную автоматизированную систему направляла в суд несколько различных обращений по одному делу и все обращения оперативно, с соблюдение всех процессуальных сроков регистрировались и передавались на рассмотрение судье.
Я не знаю как эта система работает в самом суде, кто за неё отвечает, но в моём случае никаких нареканий. По одному обращению мне был отправлен ответ, он появился в разделе "Обращения" и отображался в "История рассмотрения" как Сопроводительное письмо. Это текстовой файл, его можно открыть и прочитать.
Кроме того, этот ответ пришел мне и на эл. почту, а секретарь судьи лично мне позвонила и уведомила о нём, что бы я ничего не упустила и предприняла необходимые действия.
Таким же способом я направляла обращения и в апелляционную инстанцию, и так же никаких трудностей и нареканий по работе с ГАС Правосудие у меня не возникло.
Да, работа с сервисом Электронное правосудие требует некоторых навыков и понимания, но они минимальны и при должном желании и внимании к процессу разобраться не трудно.
Есть инструкция прямо в самой программе, есть описание автоматизированной системы и это значительно облегчает работу с ней.
Разобравшись сама с алгоритмом отправки обращений через сайт суда я по телефону проинструктировала дочь, и она отправила своё Ходатайство в суд через портал ГАС Правосудие.
Может быть в моем алгоритме работы с этой автоматизированной системой есть недостатки, что то можно сделать по другому, с меньшим количеством "кликов". Но это был мой первый опыт и я довольно этим цивилизованным способом общения с судебной системой.
Читайте также: