В эту минуту появилось несколько неприятельских судов
Обновлено: 04.05.2024
— Был бы гвардии он завтра ж капитан.
— Того не надобно; пусть в армии послужит.
— Изрядно сказано! пускай его потужит…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да кто его отец?
Глава II. Вожатый.
Сторона ль моя, сторонушка,
Сторона незнакомая!
Что не сам ли я на тебя зашел,
Что не добрый ли да меня конь завез:
Завезла меня, доброго молодца,
Прытость, бодрость молодецкая
И хмелинушка кабацкая.
Глава III. Крепость.
Мы в фортеции живем,
Хлеб едим и воду пьем;
А как лютые враги
Придут к нам на пироги,
Зададим гостям пирушку:
Зарядим картечью пушку.
Старинные люди, мой батюшка.
Глава IV. Поединок
— Ин изволь, и стань же в позитуру.
Посмотришь, проколю как я твою фигуру!
Прошло несколько недель, и жизнь моя в Белогорской крепости сделалась для меня не только сносною, но даже и приятною. В доме коменданта был я принят как родной. Муж и жена были люди самые почтенные. Иван Кузмич, вышедший в офицеры из солдатских детей, был человек необразованный и простой, но самый честный и добрый. Жена его им управляла, что согласовалось с его беспечностию. Василиса Егоровна и на дела службы смотрела, как на свои хозяйские, и управляла крепостию так точно, как и своим домком. Марья Ивановна скоро перестала со мною дичиться. Мы познакомились. Я в ней нашел благоразумную и чувствительную девушку. Незаметным образом я привязался к доброму семейству, даже к Ивану Игнатьичу, кривому гарнизонному поручику, о котором Швабрин выдумал, будто бы он был в непозволительной связи с Василисой Егоровной, что не имело и тени правдоподобия; но Швабрин о том не беспокоился.
Я был произведен в офицеры. Служба меня не отягощала. В богоспасаемой крепости не было ни смотров, ни учений, ни караулов. Комендант по собственной охоте учил иногда своих солдат; но еще не мог добиться, чтобы все они знали, которая сторона правая, которая левая, хотя многие из них, дабы в том не ошибиться, перед каждым оборотом клали на себя знамение креста. У Швабрина было несколько французских книг. Я стал читать, и во мне пробудилась охота к литературе. По утрам я читал, упражнялся в переводах, а иногда и в сочинении стихов. Обедал почти всегда у коменданта, где обыкновенно проводил остаток дня и куда вечерком иногда являлся отец Герасим с женою Акулиной Памфиловной, первою вестовщицею во всем околотке. С А. И. Швабриным, разумеется, виделся я каждый день; но час от часу беседа его становилась для меня менее приятною. Всегдашние шутки его насчет семьи коменданта мне очень не нравились, особенно колкие замечания о Марье Ивановне. Другого общества в крепости не было, но я другого и не желал.
Несмотря на предсказания, башкирцы не возмущались. Спокойствие царствовало вокруг нашей крепости. Но мир был прерван незапным междуусобием.
Я уже сказывал, что я занимался литературою. Опыты мои, для тогдашнего времени, были изрядны, и Александр Петрович Сумароков, несколько лет после, очень их похвалял. Однажды удалось мне написать песенку, которой был я доволен. Известно, что сочинители иногда, под видом требования советов, ищут благосклонного слушателя. Итак, переписав мою песенку, я понес ее к Швабрину, который один во всей крепости мог оценить произведения стихотворца. После маленького предисловия вынул я из кармана свою тетрадку и прочел ему следующие стишки:
Мысль любовну истребляя,
Тщусь прекрасную забыть,
И ах, Машу избегая,
Мышлю вольность получить!
Но глаза, что мя пленили,
Всеминутно предо мной;
Они дух во мне смутили,
Сокрушили мой покой.
Глава V. Любовь.
Ах ты, девка, девка красная!
Не ходи, девка, молода замуж;
Ты спроси, девка, отца, матери,
Отца, матери, роду-племени;
Накопи, девка, ума-разума,
Ума-разума, приданова.
Буде лучше меня найдешь, позабудешь.
Если хуже меня найдешь, воспомянешь.
«Сын мой Петр! Письмо твое, в котором просишь ты нас о родительском нашем благословении и согласии на брак с Марьей Ивановой дочерью Мироновой, мы получили 15-го сего месяца, и не только ни моего благословения, ни моего согласия дать я тебе не намерен, но еще и собираюсь до тебя добраться да за проказы твои проучить тебя путем как мальчишку, несмотря на твой офицерской чин: ибо ты доказал, что шпагу носить еще недостоин, которая пожалована тебе на защиту отечества, а не для дуелей с такими же сорванцами, каков ты сам. Немедленно буду писать к Андрею Карловичу, прося его перевести тебя из Белогорской крепости куда-нибудь подальше, где бы дурь у тебя прошла. Матушка твоя, узнав о твоем поединке и о том, что ты ранен, с горести занемогла и теперь лежит. Что из тебя будет? Молю бога, чтоб ты исправился, хоть и не смею надеяться на его великую милость,
«Государь Андрей Петрович,
отец наш милостивый!
Милостивое писание ваше я получил, в котором изволишь гневаться на меня, раба вашего, что-де стыдно мне не исполнять господских приказаний; а я, не старый пес, а верный ваш слуга, господских приказаний слушаюсь и усердно вам всегда служил и дожил до седых волос. Я ж про рану Петра Андреича ничего к вам не писал, чтоб не испужать понапрасну, и, слышно, барыня, мать наша Авдотья Васильевна и так с испугу слегла, и за ее здоровие бога буду молить. А Петр Андреич ранен был под правое плечо, в грудь под самую косточку, в глубину на полтора вершка, и лежал он в доме у коменданта, куда принесли мы его с берега, и лечил его здешний цирюльник Степан Парамонов; и теперь Петр Андреич, слава богу, здоров, и про него, кроме хорошего, нечего и писать. Командиры, слышно, им довольны; а у Василисы Егоровны он как родной сын. А что с ним случилась такая оказия, то быль молодцу не укора: конь и о четырех ногах, да спотыкается. А изволите вы писать, что сошлете меня свиней пасти, и на то ваша боярская воля. За сим кланяюсь рабски.
Я не мог несколько раз не улыбнуться, читая грамоту доброго старика. Отвечать батюшке я был не в состоянии; а чтоб успокоить матушку, письмо Савельича мне показалось достаточным.
С той поры положение мое переменилось. Марья Ивановна почти со мною не говорила и всячески старалась избегать меня. Дом коменданта стал для меня постыл. Мало-помалу приучился я сидеть один у себя дома. Василиса Егоровна сначала за то мне пеняла; но, видя мое упрямство, оставила меня в покое. С Иваном Кузмичом виделся я только, когда того требовала служба. Со Швабриным встречался редко и неохотно, тем более что замечал в нем скрытую к себе неприязнь, что и утверждало меня в моих подозрениях. Жизнь моя сделалась мне несносна. Я впал в мрачную задумчивость, которую питали одиночество и бездействие. Любовь моя разгоралась в уединении и час от часу становилась мне тягостнее. Я потерял охоту к чтению и словесности. Дух мой упал. Я боялся или сойти с ума, или удариться в распутство. Неожиданные происшествия, имевшие важное влияние на всю мою жизнь, дали вдруг моей душе сильное и благое потрясение.
Глава VI. Пугачевщина.
Вы, молодые ребята, послушайте,
Что мы, старые старики, будем сказывати.
«Господину коменданту Белогорской крепости
Капитану Миронову.
Глава VII. Приступ.
Голова моя, головушка,
Голова послуживая!
Послужила моя головушка
Ровно тридцать лет и три года.
Ах, не выслужила головушка
Ни корысти себе, ни радости,
Как ни слова себе доброго
И ни рангу себе высокого;
Только выслужила головушка
Два высокие столбика,
Перекладинку кленовую,
Еще петельку шелковую.
Глава VIII. Незванный гость.
Незваный гость хуже татарина.
Глава IX. Разлука.
Сладко было спознаваться
Мне, прекрасная, с тобой;
Грустно, грустно расставаться,
Грустно, будто бы с душой.
Глава X. Осада города.
Заняв луга и горы,
С вершины, как орел, бросал на град он взоры.
За станом повелел соорудить раскат
И, в нем перуны скрыв, в нощи привесть под град.
«Богу угодно было лишить меня вдруг отца и матери: не имею на земле ни родни, ни покровителей. Прибегаю к вам, зная, что вы всегда желали мне добра и что вы всякому человеку готовы помочь. Молю бога, чтоб это письмо как-нибудь до вас дошло! Максимыч обещал вам его доставить. Палаша слышала также от Максимыча, что вас он часто издали видит на вылазках и что вы совсем себя не бережете и не думаете о тех, которые за вас со слезами бога молят. Я долго была больна; а когда выздоровела, Алексей Иванович, который командует у нас на месте покойного батюшки, принудил отца Герасима выдать меня ему, застращав Пугачевым. Я живу в нашем доме под караулом. Алексей Иванович принуждает меня выйти за него замуж. Он говорит, что спас мне жизнь, потому что прикрыл обман Акулины Памфиловны, которая сказала злодеям, будто бы я ее племянница. А мне легче было бы умереть, нежели сделаться женою такого человека, каков Алексей Иванович. Он обходится со мною очень жестоко и грозится, коли не одумаюсь и не соглашусь, то привезет меня в лагерь к злодею, и с вами-де то же будет, что с Лизаветой Харловой. Я просила Алексея Ивановича дать мне подумать. Он согласился ждать еще три дня; а коли через три дня за него не выду, так уж никакой пощады не будет. Батюшка Петр Андреич! вы один у меня покровитель; заступитесь за меня, бедную. Упросите генерала и всех командиров прислать к нам поскорее сикурсу да приезжайте сами, если можете. Остаюсь вам покорная бедная сирота
Прочитав это письмо, я чуть с ума не сошел. Я пустился в город, без милосердия пришпоривая бедного моего коня. Дорогою придумывал я и то и другое для избавления бедной девушки и ничего не мог выдумать. Прискакав в город, я отправился прямо к генералу и опрометью к нему вбежал.
Генерал ходил взад и вперед по комнате, куря свою пенковую трубку. Увидя меня, он остановился. Вероятно, вид мой поразил его; он заботливо осведомился о причине моего поспешного прихода.
— Ваше превосходительство, — сказал я ему, — прибегаю к вам как к отцу родному; ради бога, не откажите мне в моей просьбе: дело идет о счастии всей моей жизни.
— Что такое, батюшка? — спросил изумленный старик. — Что я могу для тебя сделать? Говори.
— Ваше превосходительство, прикажите взять мне роту солдат и полсотни казаков и пустите меня очистить Белогорскую крепость.
Генерал глядел на меня пристально, полагая, вероятно, что я с ума сошел (в чем почти и не ошибался).
— Как это? Очистить Белогорскую крепость? — сказал он наконец.
— Ручаюсь вам за успех, — отвечал я с жаром. — Только отпустите меня.
— Нет, молодой человек, — сказал он, качая головою. — На таком великом расстоянии неприятелю легко будет отрезать вас от коммуникации с главным стратегическим пунктом и получить над вами совершенную победу. Пресеченная коммуникация…
Я испугался, увидя его завлеченного в военные рассуждения, и спешил его прервать.
— Дочь капитана Миронова, — сказал я ему, — пишет ко мне письмо: она просит помощи; Швабрин принуждает ее выйти за него замуж.
— Неужто? О, этот Швабрин превеликий Schelm, и если попадется ко мне в руки, то я велю его судить в двадцать четыре часа, и мы расстреляем его на парапете крепости! Но покамест надобно взять терпение…
— Взять терпение! — вскричал я вне себя. — А он между тем женится на Марье Ивановне.
— О! — возразил генерал. — Это еще не беда: лучше ей быть покамест женою Швабрина: он теперь может оказать ей протекцию; а когда его расстреляем, тогда, бог даст, сыщутся ей и женишки. Миленькие вдовушки в девках не сидят; то есть, хотел я сказать, что вдовушка скорее найдет себе мужа, нежели девица.
— Скорее соглашусь умереть, — сказал я в бешенстве, — нежели уступить ее Швабрину!
— Ба, ба, ба, ба! — сказал старик. — Теперь понимаю: ты, видно, в Марью Ивановну влюблен. О, дело другое! Бедный малый! Но все же я никак не могу дать тебе роту солдат и полсотни казаков. Эта экспедиция была бы неблагоразумна; я не могу взять ее на свою ответственность.
Я потупил голову; отчаяние мною овладело. Вдруг мысль мелькнула в голове моей: в чем оная состояла, читатель увидит из следующей главы, как говорят старинные романисты.
Глава XI. Мятежная слобода.
Глава XII. Сирота
Как у нашей у яблоньки
Ни верхушки нет, ни отросточек;
Как у нашей у княгинюшки
Ни отца нету, ни матери.
Снарядить-то ее некому,
Благословить-то ее некому.
Глава XIII. Арест.
Глава XIV. Суд
Мирская молва —
Морская волна.
Здесь прекращаются записки Петра Андреевича Гринева. Из семейственных преданий известно, что он был освобожден от заключения в конце 1774 года, по именному повелению; что он присутствовал при казни Пугачева, который узнал его в толпе и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу. Вскоре потом Петр Андреевич женился на Марье Ивановне. Потомство их благоденствует в Симбирской губернии. В тридцати верстах от *** находится село, принадлежащее десятерым помещикам. В одном из барских флигелей показывают собственноручное письмо Екатерины II за стеклом и в рамке. Оно писано к отцу Петра Андреевича и содержит оправдание его сына и похвалы уму и сердцу дочери капитана Миронова. Рукопись Петра Андреевича Гринева доставлена была нам от одного из его внуков, который узнал, что мы заняты были трудом, относящимся ко временам, описанным его дедом. Мы решились, с разрешения родственников, издать ее особо, приискав к каждой главе приличный эпиграф и дозволив себе переменить некоторые собственные имена.
Издатель. 19 окт. 1836.
Приложение. Пропущеная глава.
Данная глава не вошла в окончательную релакцию повести и сохранилась только в виде черновой рукописи. В ней Гринев называется Буланиным, а Зурин — Гриневым.
Береги честь смолоду
Взятие Казани Пугачевым произошло 12 июля 1774 г.
…отец мой пострадал вместе с Волынским и Хрущевым. — Имеется в виду дело А. П. Волынского (1689—1740), кабинет-министра императрицы Анны Иоанновны, казненного в 1740 г. вместе с его другом А. Ф. Хрущевым за попытку свергнуть власть немца Бирона, фаворита императрицы.
Вы читали полный текст романа А С. Пушкина Капитанская дочь.
17 июля - день морской авиации России. Довольно странный выбор даты и вот почему. В этот день 1916 года четыре гидросамолёта с авиатранспорта Балтийского флота "Орлица" вступили в бой с четырьмя немецкими самолётами и сбили два из них. Лейтенант Петров произвёл атаку, сблизившись до 15 метров, вот какие дистанции боя были!
Наши самолёты прикрывали с воздуха соединение российских кораблей (вот с каких пор выполняется эта задача, а ныне кое-кто глупо вопрошает - зачем нужны авианосцы России?). Немцы были специально посланы разобраться с "Орлицей", да не выгорело. Более того, один немецкий самолёт приводнился, пара наших села рядом и взяла в плен экипаж.
Однако на сайте Российского военно-морского архива упоминается, что ещё 2 июля по новому стилю всё тот же лейтенант Петров сбил один из двух вражеских самолётов, пытавшихся атаковать линкор "Слава". Так почему не эта дата или даты боёв черноморских лётчиков с авианесущих кораблей, которые произошли ещё в 1915 году? Впрочем, именно в этот день в 1996 году вступал в свои обязанности новый министр обороны РФ, наверняка ему не до таких тонкостей было, когда он подписывал приказ, утверждающий эту дату. И референты министра не сильно заморачивались в старых и новых стилях, а на самом деле бой произошёл 4 июля именно по нашему новому стилю.
Конечно, полноценным авианосцем "Орлица" не была. Взяли подходящий пароход, оборудовали закрытыми брезентом ангарами и кранами, удобными для спуска и подъёма с воды гидросамолётов:
В заголовке она же, но с откинутым брезентом, видны стоящие на палубе самолёты. На Балтике был только один авиатранспорт, оно и понятно, боевые действия велись в прибрежных водах, так что могли применяться и самолёты с сухопутных аэродромов.
Несколько эпизодов действий российской морской авиации на Чёрном море. Ещё в марте 1915 года самолёты с авиатранспорта "Николай I", вышедшего с отрядом кораблей к турецкому побережью, производили разведку вражеских укреплений, а также бомбили батарею Эльмас и военные казармы.
В мае самолёты с того же авиатранспорта проводили разведку пролива Босфор для корректировки артиллерийского обстрела эскадры, а также проводили воздушную разведку и при других выходах наших кораблей.
В феврале 1916 отряд кораблей, которые теперь называются авианосной ударной группировкой (АУГ) направился к порту Зонгулдак, откуда вывозился уголь из расположенных в в том районе шахт. Два авиатранспорта, "Николай I" и "Александр I" в 15-ти милях от берега всего за 36 минут спустили 11 (по другим данным 14) самолётов, которые произвели бомбардировку порта. Рассмотрим этот бой подробнее.
Когда самолёт лейтенанта фон Эссена ( скорее всего родственника адмирала фон Эссена, чьим именем назван новейший российский корабль) вернулся с бомбардировки и на него уже был подан конец, корабль неожиданно дал ход, конец попал на двигатель самолёта и повредил один из клапанов. Одновременно авиатранспорт открыл артиллерийский огонь, а лётчики увидели приближающуюся торпеду, которая ткнулась в самолёт, но не взорвалась.
Оказывается, охранявший с воздуха место погрузки самолёт лейтенанта Корниловича заметил перископ вражеской подводной лодки, пытавшейся атаковать , подал дымовые сигналы и стал кружиться над местонахождением лодки. Корабль начал обстрел этого места ныряющими снарядами. Атака лодки была сорвана. Это был первый случай применения авиации как противолодочного оружия.
Во время бомбардировки экипажу самолёта в составе лётчика В.М.Марченко и летнаба князя Лобанова-Ростовского удалось прямым попаданием 50-фунтовой бомбы утопить турецкий пароход водоизмещением 2000 тонн. Вся бомбардировка порта, железнодорожного узла и артиллерийских батарей длилась около часа, было сброшено 48 бомб весом от 20 до 10 килограммов.
Гидросамолеты Черноморского флота бомбили Константинополь (Стамбул), Босфор, Трапезунд, Варну, Ризу, Румелию, Синоп и т.д., обеспечили проведение и защиту десятков малых и крупных десантных операций сухопутных сил, разведку и бомбежку вражеских кораблей, разведку минных полей противника и патрулирование своих минных полей, корректировку огня корабельной артиллерии по укреплениям противника на суше, разведку этих укреплений.
Ну, и про тот самый абордаж. 3 марта 1917 года самолёт лейтенанта Сергеева пулемётным огнём заставил команду турецкой шхуны прекратить движение судна. После этого самолёт приводнился и пока штурман держал шхуну под прицелом пулемёта, Сергеев забрался на борт и с револьвером в руках загнал турок в трюм. Вскоре приблизился русский миноносец и отволок судно со всем грузом в Севастополь.
Читайте также: