Где народное собрание вершило суд и объявляло общие постановления
Обновлено: 28.03.2024
Разделения судебной и административной власти на Руси не существовало. Более того, следует подчеркнуть, что судебная функция была важнейшей задачей княжеской администрации, а уголовный суд одним из основных источников княжеских доходов.
Возможно, что княжеский суд, вершившийся во время полюдья в дохристианскую эпоху, носил характер суда третейского. «Когда кто из них, — пишет Ибн-Русте, — имеет дело против другого, то зовут его на суд к царю, перед которым они и препираются. Когда же царь произнес приговор, исполняется то, что он велит.
У нас есть уникальная возможность вслед за летописцем проследить, как происходило это судебное разбирательство, и определить, насколько оно соответствовало нормам Русской Правды. Поскольку речь идет не о княжеском суде, а о судебных функциях его представителя, летописный рассказ позволяет определить уровень его судебных полномочий.
По сути, перед нами наглядный пример непримиримого противоречия, вызванного соединением судебной и административной власти. Как представитель князя, Ян Вышатич обязан был решительно подавить выступление волхвов, продемонстрировав при этом преимущество догматов христианства перед язычеством. Однако в качестве беспристрастного судьи, он обязан был вершить правосудие в рамках, предусмотренных законом, соблюдая все принципы судопроизводства, освещенные правовым обычаем. Как видно из летописного текста, судебное разбирательство было публичным, гласным и исключало применения смертной казни в качестве наказания.
Наоборот, многочисленные источники свидетельствуют о прямо противоположных тенденциях. При слабом развитии центральной власти, не имевшей возможности обеспечить надежную защиту населения (особенно сельского) от разного рода преступников, эту функцию брало на себя само население. Множество автономных общин, члены которых были связаны групповой солидарностью и коллективной ответственностью, самостоятельно вели борьбу с лицами, наносившими ущерб лицам или имуществу — разыскивали, задерживали и судили преступников, разрешали гражданские споры. Соседи и родственники, в силу устоявшегося с древнейших времен обычая, по первому зову потерпевшего собирались для того, чтобы зафиксировать факт преступления, оказать помощь в розыске преступника, а затем, установив виновного, удовлетворить пострадавшего.
В ведении княжеской власти первоначально находились лишь самые тяжкие преступления и трудноразрешимые гражданско-правовые споры. Затем круг княжеской юрисдикции стал расширяться, включая в себя и бытовые убийства, телесные повреждения, оскорбления, простые кражи и даже нарушения межевой границы. Под исключительной княжеской юрисдикцией находились государственные, должностные преступления и преступления против порядка управления. Возможно именно в этом следует искать причину того, что все законодательные памятники Древней Руси обходят молчанием эти виды преступлений.
О фактах княжеской расправы с изменниками свидетельствуют многие источники. Так, мерзебургский епископ и хронист Титмар сообщает о том, как поступил киевский князь Владимир Святославович с собственным сыном, узнав о его сепаратистских настроениях. Сын Владимира Святополк был женат на дочери польского князя Болеслава и, видимо, попав под влияние жены, а возможно и приехавшего с ней на Русь в качестве духовника ко- лобжегского епископа Рейнберна, принял участие в инспирированном Болеславом заговоре. Заговор был раскрыт, заговорщики арестованы и посажены в заточение, епископ же был умерщвлен[381]. Так Владимир пресек зарождающуюся внутри династическую оппозицию.
Однако многие правонарушения, имущественные споры, а также основные процессуальные действия, такие как установление факта преступления, розыск преступника, обыск, продолжали оставаться прерогативой общинного суда.
Судебные пошлины, начиная с эпохи Ярославичей, составляли важную статью доходов как самих князей, так и их чиновников. Но из этого еще нельзя заключить (как делают некоторым исследователи-юристы), что на судопроизводство русские князья смотрели только как на доходную статью и не заботились о самой сути дела, т. е. о доставлении народу правосудия.
По всем признакам, главным руководством для судей на Руси по-прежнему служил свод древних обычаев или законов, который известен под именем Русской Правды. Этот свод по мере надобности постоянно видоизменялся и пополнялся новыми статьями, носившими, впрочем, уточняющий характер. Серьезному пересмотру данный свод подвергся лишь в эпоху Владимира Мономаха (статьи 53—121 Пространной Правды). Но даже в этом случае древние принципы судопроизводства остались без изменений.
Если княжеское правосудие не отвечало требованиям справедливости и законности (источники донесли до нас много подобных примеров), общество имело необходимые рычаги, чтобы повлиять на ситуацию. Хорошей иллюстрацией к сказанному могут послужить уже упоминавшиеся выше события, связанные с киевским восстанием 1146—1147 гг. После смерти Всеволода Ольговича киевляне целовали крест его брату Игорю. Но вскоре созвали вече, на котором стали жаловаться на тяготы предыдущего правления, указывая на то, что князь Всеволодод не всегда выносил правые решения при судебных разбирательствах, а княжеские тиуны творили беззаконие. Особую ненависть горожан вызывали киевский и вышегородский тиуны: Ратьша и Тудор, неправедными судами разорявшие людей. Киевляне не только потребовали от князя лишить их тиунства и судить лично, на что ему пришлось согласиться и целовать в этом крест, но и сами расправились с зарвавшимися администраторами[383].
Как видно из приведенных выше летописных данных, княжеские судебные органы Древней Руси действовали в рамках правового обычая и под бдительным контролем представителей сторон или общины.
Княжеский суд в Удельный период. Наибольшее значение в период раздробленности приобретают Ростово-Суздальское (Владимирское), Смоленское, Галицко-Волынское княжества, Новгородская и Псковская республики.
Самыми широкими властными полномочиями обладали князья Северо-Восточной Руси, управлявшие в своих землях не только как государи, но и как частные хозяева-землевладельцы. Удел, наследуемый князем от отца, становился его вотчиной, которую он, когда наступал срок писать духовную грамоту, распределял между своими сыновьями. Такая практика вела к неуклонному уменьшению Северо-Восточных княжеств, часть из которых урезалась до размеров малого поместья.
Северо-Восточная Русь не знала больших хозяйств- латифундий. Это обстоятельство в значительной степени и определило особенности судоустройства на данной территории. Центральное место в ее судебной системе занимал княжеский суд или суд княжеского наместника. Вотчинной юстиции в этих землях до XV в. не существовало. Например, в тексте Договорной грамоты 1368 г. Великого князя Дмитрия Ивановича с Великим князем тверским Михаилом Александровичем говорится как о сложившейся практике о том, что суд и дань в имениях бояр, перешедших на службу к другому князю, остаются за князем, в уделе которого находятся эти имения[384].
Итак, в удельную эпоху все споры подданных одного князя с подданными другого решались общим судом. В случае несогласия между судьями, им предоставлялось право избирать третьего по своей воле. Достаточно распространенной была практика избира- ния третейским судьей митрополита[387].
Возвышение Московского княжества и процесс политического объединения русских земель вокруг Москвы привели, как можно видеть, к окончательному изменению подсудности. Московские князья присвоили себе исключительное право судить тяжкие преступления, не дожидаясь образования общего суда. В связи с этим изменились и правила определения подсудности уголовных дел. Теперь опасного преступника судили только там, где поймали, т.е. по месту совершения преступления, а не по месту его жительства, как это было раньше[388].
Тиуны были чиновниками наместников и волостелей, только признаваемые князем. Именно поэтому их вознаграждение за службу, судя по всему, зависело от наместников и волостелей. Если же в уставных грамотах и определялась величина корма, то это делалось для того, чтобы оградить народ от излишних поборов.
По мнению А. Попова, в Москве при судебных местах были недельщики, в областях при воеводах и волостелях были доводчики и праветчики[391]. Недельщики упоминаются только в Судебниках, притом тогда, когда речь идет о суде Великого князя, его детей и бояр. Когда говорится о суде наместников и волостелей, то в этом случае упоминаются приставы и доводчики. В судных и уставных грамотах, относящихся к удельным волостям и селам, вовсе не упоминается о недельщиках, из чего исследователь заключает, что они были только в Москве и в Новгороде[392].
Итак, в Москве были недельщики, а в волостях — доводчики и праветчики. Их обязанности были те же, что и у недельщиков. Первоначально они назначались наместниками и волостелями по собственному их усмотрению, также как и тиуны, в неопределенном законом количестве и на неограниченный срок.
В Уставных грамотах, как уже отмечалось, не только строго определено число доводчиков, но и запрещено переменять их в течение года. Эта мера была необходима для пресечения злоупотреблений со стороны местных чиновников. Поскольку крестьяне не успевали запоминать часто меняющихся доводчиков и праветчиков, любой наместнический или волостельский чиновник, объявив себя таким должностным лицом, мог потребовать от общины обеспечения положенного этому лицу корма и постоя.
Судя по тексту Белозерской Уставной грамоты, в московском княжестве к концу периода раздробленности действовали только два вида судебных учреждений: княжеский суд, который вершился самим князем или его наместниками, и суд церковный.
Итак, судебная власть в Московском княжестве принадлежала Великому князю и его детям, боярам, которым судные дела были приказаны, наместникам, волостелям и их тиунам. Как видно, общее начало судоустройства было личным (строилось на личной основе), в противоположность общественному, коллегиальному, и потому в эту эпоху нужно говорить не об устройстве собственно судебных мест, но о лицах, которым было вверено верховной властью право суда.
Читайте также: