Где народное собрание вершило суд и объявляло общие постановления

Обновлено: 28.03.2024

Разделения судебной и административной власти на Руси не существовало. Более того, следует подчеркнуть, что судебная функция была важнейшей задачей княжеской администрации, а уголовный суд одним из основных источников княжеских доходов.

Возможно, что княжеский суд, вершившийся во время по­людья в дохристианскую эпоху, носил характер суда третейского. «Когда кто из них, — пишет Ибн-Русте, — имеет дело против дру­гого, то зовут его на суд к царю, перед которым они и препираются. Когда же царь произнес приговор, исполняется то, что он велит.

У нас есть уникальная возможность вслед за летописцем проследить, как происходило это судебное разбирательство, и оп­ределить, насколько оно соответствовало нормам Русской Правды. Поскольку речь идет не о княжеском суде, а о судебных функциях его представителя, летописный рассказ позволяет определить уро­вень его судебных полномочий.

По сути, перед нами наглядный пример непримиримого противоречия, вызванного соединением судебной и администра­тивной власти. Как представитель князя, Ян Вышатич обязан был решительно подавить выступление волхвов, продемонстрировав при этом преимущество догматов христианства перед язычеством. Однако в качестве беспристрастного судьи, он обязан был вершить правосудие в рамках, предусмотренных законом, соблюдая все принципы судопроизводства, освещенные правовым обычаем. Как видно из летописного текста, судебное разбирательство было пуб­личным, гласным и исключало применения смертной казни в каче­стве наказания.

Наоборот, многочисленные источники свидетельствуют о прямо противоположных тенденциях. При слабом развитии цен­тральной власти, не имевшей возможности обеспечить надежную защиту населения (особенно сельского) от разного рода преступни­ков, эту функцию брало на себя само население. Множество авто­номных общин, члены которых были связаны групповой солидар­ностью и коллективной ответственностью, самостоятельно вели борьбу с лицами, наносившими ущерб лицам или имуществу — разыскивали, задерживали и судили преступников, разрешали гра­жданские споры. Соседи и родственники, в силу устоявшегося с древнейших времен обычая, по первому зову потерпевшего собира­лись для того, чтобы зафиксировать факт преступления, оказать помощь в розыске преступника, а затем, установив виновного, удовлетворить пострадавшего.

В ведении княжеской власти первоначально находились лишь самые тяжкие преступления и трудноразрешимые граждан­ско-правовые споры. Затем круг княжеской юрисдикции стал рас­ширяться, включая в себя и бытовые убийства, телесные поврежде­ния, оскорбления, простые кражи и даже нарушения межевой гра­ницы. Под исключительной княжеской юрисдикцией находились государственные, должностные преступления и преступления про­тив порядка управления. Возможно именно в этом следует искать причину того, что все законодательные памятники Древней Руси обходят молчанием эти виды преступлений.

О фактах княжеской расправы с изменниками свидетельст­вуют многие источники. Так, мерзебургский епископ и хронист Титмар сообщает о том, как поступил киевский князь Владимир Святославович с собственным сыном, узнав о его сепаратистских настроениях. Сын Владимира Святополк был женат на дочери польского князя Болеслава и, видимо, попав под влияние жены, а возможно и приехавшего с ней на Русь в качестве духовника ко- лобжегского епископа Рейнберна, принял участие в инспириро­ванном Болеславом заговоре. Заговор был раскрыт, заговорщики арестованы и посажены в заточение, епископ же был умерщвлен[381]. Так Владимир пресек зарождающуюся внутри династическую оп­позицию.

Однако многие правонарушения, имущественные споры, а также основные процессуальные действия, такие как установление факта преступления, розыск преступника, обыск, продолжали оста­ваться прерогативой общинного суда.

Судебные пошлины, начиная с эпохи Ярославичей, состав­ляли важную статью доходов как самих князей, так и их чиновни­ков. Но из этого еще нельзя заключить (как делают некоторым ис­следователи-юристы), что на судопроизводство русские князья смотрели только как на доходную статью и не заботились о самой сути дела, т. е. о доставлении народу правосудия.

По всем признакам, главным руководством для судей на Ру­си по-прежнему служил свод древних обычаев или законов, кото­рый известен под именем Русской Правды. Этот свод по мере на­добности постоянно видоизменялся и пополнялся новыми статья­ми, носившими, впрочем, уточняющий характер. Серьезному пере­смотру данный свод подвергся лишь в эпоху Владимира Мономаха (статьи 53—121 Пространной Правды). Но даже в этом случае древние принципы судопроизводства остались без изменений.

Если княжеское правосудие не отвечало требованиям спра­ведливости и законности (источники донесли до нас много подоб­ных примеров), общество имело необходимые рычаги, чтобы повли­ять на ситуацию. Хорошей иллюстрацией к сказанному могут по­служить уже упоминавшиеся выше события, связанные с киевским восстанием 1146—1147 гг. После смерти Всеволода Ольговича киев­ляне целовали крест его брату Игорю. Но вскоре созвали вече, на ко­тором стали жаловаться на тяготы предыдущего правления, указывая на то, что князь Всеволодод не всегда выносил правые решения при судебных разбирательствах, а княжеские тиуны творили беззаконие. Особую ненависть горожан вызывали киевский и вышегородский тиуны: Ратьша и Тудор, неправедными судами разорявшие людей. Киевляне не только потребовали от князя лишить их тиунства и су­дить лично, на что ему пришлось согласиться и целовать в этом крест, но и сами расправились с зарвавшимися администраторами[383].

Как видно из приведенных выше летописных данных, кня­жеские судебные органы Древней Руси действовали в рамках пра­вового обычая и под бдительным контролем представителей сторон или общины.

Княжеский суд в Удельный период. Наибольшее значение в период раздробленности приобретают Ростово-Суздальское (Вла­димирское), Смоленское, Галицко-Волынское княжества, Новго­родская и Псковская республики.

Самыми широкими властными полномочиями обладали князья Северо-Восточной Руси, управлявшие в своих землях не только как государи, но и как частные хозяева-землевладельцы. Удел, наследуемый князем от отца, становился его вотчиной, кото­рую он, когда наступал срок писать духовную грамоту, распределял между своими сыновьями. Такая практика вела к неуклонному уменьшению Северо-Восточных княжеств, часть из которых уреза­лась до размеров малого поместья.

Северо-Восточная Русь не знала больших хозяйств- латифундий. Это обстоятельство в значительной степени и опреде­лило особенности судоустройства на данной территории. Цен­тральное место в ее судебной системе занимал княжеский суд или суд княжеского наместника. Вотчинной юстиции в этих землях до XV в. не существовало. Например, в тексте Договорной грамоты 1368 г. Великого князя Дмитрия Ивановича с Великим князем твер­ским Михаилом Александровичем говорится как о сложившейся практике о том, что суд и дань в имениях бояр, перешедших на службу к другому князю, остаются за князем, в уделе которого на­ходятся эти имения[384].

Итак, в удельную эпоху все споры подданных одного князя с подданными другого решались общим судом. В случае несогла­сия между судьями, им предоставлялось право избирать третьего по своей воле. Достаточно распространенной была практика избира- ния третейским судьей митрополита[387].

Возвышение Московского княжества и процесс политиче­ского объединения русских земель вокруг Москвы привели, как можно видеть, к окончательному изменению подсудности. Москов­ские князья присвоили себе исключительное право судить тяжкие преступления, не дожидаясь образования общего суда. В связи с этим изменились и правила определения подсудности уголовных дел. Теперь опасного преступника судили только там, где поймали, т.е. по месту совершения преступления, а не по месту его жительст­ва, как это было раньше[388].

Тиуны были чиновниками наместников и волостелей, толь­ко признаваемые князем. Именно поэтому их вознаграждение за службу, судя по всему, зависело от наместников и волостелей. Если же в уставных грамотах и определялась величина корма, то это де­лалось для того, чтобы оградить народ от излишних поборов.

По мнению А. Попова, в Москве при судебных местах были недельщики, в областях при воеводах и волостелях были доводчи­ки и праветчики[391]. Недельщики упоминаются только в Судебниках, притом тогда, когда речь идет о суде Великого князя, его детей и бояр. Когда говорится о суде наместников и волостелей, то в этом случае упоминаются приставы и доводчики. В судных и уставных грамотах, относящихся к удельным волостям и селам, вовсе не упо­минается о недельщиках, из чего исследователь заключает, что они были только в Москве и в Новгороде[392].

Итак, в Москве были недельщики, а в волостях — доводчи­ки и праветчики. Их обязанности были те же, что и у недельщиков. Первоначально они назначались наместниками и волостелями по собственному их усмотрению, также как и тиуны, в неопределен­ном законом количестве и на неограниченный срок.

В Уставных грамотах, как уже отмечалось, не только строго определено число доводчиков, но и запрещено переменять их в те­чение года. Эта мера была необходима для пресечения злоупотреб­лений со стороны местных чиновников. Поскольку крестьяне не ус­певали запоминать часто меняющихся доводчиков и праветчиков, любой наместнический или волостельский чиновник, объявив себя таким должностным лицом, мог потребовать от общины обеспече­ния положенного этому лицу корма и постоя.

Судя по тексту Белозерской Уставной грамоты, в москов­ском княжестве к концу периода раздробленности действовали только два вида судебных учреждений: княжеский суд, который вершился самим князем или его наместниками, и суд церковный.

Итак, судебная власть в Московском княжестве принадле­жала Великому князю и его детям, боярам, которым судные дела были приказаны, наместникам, волостелям и их тиунам. Как видно, общее начало судоустройства было личным (строилось на личной основе), в противоположность общественному, коллегиальному, и потому в эту эпоху нужно говорить не об устройстве собственно судебных мест, но о лицах, которым было вверено верховной вла­стью право суда.

Читайте также: