Что сделал сократ когда ему вынесли несправедливый судебный приговор
Обновлено: 03.05.2024
Текст публикуется по электронному варианту, предоставленному И. И. Маханьковым и А. А. Столяровым, 2001 г.
Перевод С. И. Соболевского под ред. А. А. Столярова.
Что речь, по мысли автора, не имеет в его сочинении доминирующего значения, видно уже из его собственного заявления, что он приводит ее не целиком, а только выдержки из нее, доказывающие невиновность Сократа перед богами и людьми.
Все эти возражения едва ли имеют большое значение.
Рассмотрим теперь детальные возражения отрицательной критики.
[Повод написания. Разговор Сократа с Гермогеном. Утешение друзей. Предсказание. Заключение]
( 1) Следует, мне кажется, упомянуть также о том, что думал Сократ о защите и о конце жизни, когда его призвали к суду. Об этом писали и другие, и все указывали на величественную гордость его речи: из этого видно, что действительно так говорил Сократ. Но, так как они не разъяснили, что он тогда уже считал смерть для себя предпочтительнее жизни, то гордость его речи представляется не вполне разумной. ( 2) Однако Гермоген 1 , сын Гиппоника, его друг, сообщил о нем такие подробности, из которых видно, что эта гордая речь соответствовала его убеждениям. Гермоген, по его словам, заметив, что Сократ говорит обо всем больше, чем о своем деле, сказал:
( 3) — Не следует ли однако, Сократ, подумать тебе и о том, что говорить в свою защиту?
Сократ сперва отвечал:
— А разве, по-твоему, вся моя жизнь не была подготовкой к защите?
— Как это? — спросил Гермоген.
— Я во всю жизнь не сделал ничего несправедливого: это я считаю лучшей подготовкой к защите.
( 4) — Разве ты не знаешь афинских судов? — сказал опять Гермоген. — Часто судьи, раздраженные речью, выносят смертный приговор людям ни в чем не виновным; часто, напротив, оправдывают виновных, потому что они своими речами разжалобят их, или потому, что они говорят им приятные вещи.
— Конечно, знаю, клянусь Зевсом, — возразил Сократ, — дважды уже я пробовал обдумывать защиту, но мне противится бог 2 .
( 5) — Удивительно! — сказал Гермоген.
— Разве ты находишь удивительным, — сказал Сократ, — что и по мнению бога мне уже лучше умереть? Разве ты не знаешь, что до сих пор я никому на свете не уступал права сказать, что он жил лучше меня? У меня было чувство в высшей степени приятное, — что вся жизнь мною прожита благочестиво и справедливо; таким образом, я и сам был доволен собою, и находил, что окружающие такого же мнения обо мне. ( 6) А теперь, если еще продлится мой век, я знаю, мне придется выносить невзгоды старости, — буду я хуже видеть, хуже слышать, труднее будет мне учиться новому, скорее буду забывать, чему научился прежде. Если же я буду замечать в себе ухудшение и буду ругать сам себя, какое будет мне удовольствие от жизни? ( 7) Но, может быть, и бог по милости своей дарует мне возможность окончить жизнь не только в надлежащий момент, но и возможно легче. Если приговор будет обвинительный, то, несомненно, мне можно будет умереть такой смертью, которую люди, ведающие это дело, считают самой легкой, которая доставляет меньше всего хлопот друзьям и возбудит больше всего сожаления об умирающем. Когда человек не оставляет в уме окружающих впечатления о чем-то недостойном и неприятном, а увядает с телом здоровым и с душой, способной любить, разве можно, чтобы он не возбуждал сожаления? ( 8) Правы были боги, которые тогда были против того, чтобы я обдумывал речь, когда мы считали необходимым отыскивать всячески средства к оправданию. Ведь если бы я этого добился, то, несомненно, вместо того, чтобы теперь же оставить жизнь, я приготовил бы себе необходимость умереть или в страданиях от болезней или от старости, в которую стекаются все невзгоды и которая совершенно безрадостна. ( 9) Нет, клянусь Зевсом, Гермоген, я к этому даже и стремиться не буду; напротив, если судьям неприятно слушать мои объяснения о том, сколько прекрасных даров, по моему мнению, выпало мне на долю и от богов и от людей и какое мнение я имею сам о себе, то я предпочту умереть, чем, униженно выпрашивая, как нищий, прибавку к жизни, иметь в барышах гораздо худшую жизнь вместо смерти.
( 10) Приняв такое решение, рассказывал Гермоген, Сократ в ответ на обвинение своих противников, будто он не признает богов, признаваемых государством, а вводит другие, новые божества, и будто развращает молодежь, выступил на суде и сказал:
( 11) — А я, афиняне, прежде всего, удивляюсь тому, на каком основании Мелет 3 утверждает, будто я не признаю богов, признаваемых государством: что я приношу жертвы в общие праздники и на народных алтарях, это видали все, бывавшие там в то время, да и сам Мелет мог бы видеть, если бы хотел. ( 12) Что касается новых божеств, то как можно заключать о введении их мною на основании моих слов, что мне является голос бога, указывающий, что следует делать? Ведь и те, которые руководятся криком птиц и случайными словами людей, делают выводы, очевидно, на основании голосов 4 . А гром? Неужели будет кто сомневаться, что он есть голос или великое предвещание? 5 Жрица на треножнике в Дельфах 6 разве не голосом возвещает волю бога? ( 13) Что бог знает наперед будущее и предвещает его, кому хочет, и об этом все говорят и думают так же, как я? Но они именуют предвестников будущего птицами, случайными словами, приметами, предсказателями, а я называю это божественным голосом и думаю, что, называя так, употребляю выражение более близкое к истине и более благочестивое, чем те, которые приписывают птицам силу богов. Что я не лгу на бога, у меня есть еще такое доказательство: многим друзьям я сообщал советы и ни разу не ошибся.
( 14) Услышав это, судьи стали шуметь: одни не верили его рассказу, а другие и завидовали, что он удостоен от богов большей милости, чем они. Тогда Сократ сказал опять:
— Ну так послушайте дальше, чтобы, у кого есть охота, те еще больше не верили, что боги оказали мне такой почет. Однажды Херефонт 7 вопрошал обо мне бога в Дельфах, и бог в присутствии многих изрек, что нет человека более бескорыстного, справедливого, разумного.
( 15) Когда судьи, услышав это, конечно, еще больше стали шуметь, Сократ опять сказал:
( 20) — Но, клянусь Зевсом, — отвечал Мелет, — я знаю тех, кого ты уговорил слушаться тебя больше, чем родителей.
— Согласен, — сказал Сократ, — в вопросе о воспитании: вопрос этот, как все знают, меня интересует. Однако относительно здоровья люди больше слушаются врачей, чем родителей; в Народном собрании, как известно, все афиняне слушаются больше разумных ораторов, чем родственников. Да ведь и при выборах в стратеги не отдаете ли вы предпочтение пред отцами и братьями и, клянусь Зевсом, даже пред самими собой тем, кого считаете главными знатоками в военном деле?
— Да, Сократ, — заметил Мелет, — потому что этого требуют общественный интерес и обычай.
( 21) — В таком случае, — продолжал Сократ, — не кажется ли тебе странным еще вот что: во всех действиях лучшие знатоки пользуются не только равноправием, но и предпочтением, а я за то, что некоторые считают меня сведущим в таком полезном для людей искусстве, как воспитание, подвергаюсь с твоей стороны обвинению в уголовном преступлении?
( 22) Конечно, было сказано больше этого самим Сократом и друзьями, говорившими в его пользу, но я не имел в виду передать все происходившее на суде: мне достаточно было показать, что Сократ выше всего ставил оправдаться от обвинения в нечестии по отношению к богам и в несправедливости по отношению к людям; молить об освобождении от казни он не находил нужным, а, напротив, полагал, что ему уже пора умереть. ( 23) Что таково именно было его мнение, стало еще очевиднее, когда было окончено голосование в его деле. Когда ему предложили назначить себе штраф 10 , он ни сам не назначил его, ни друзьям не позволил, а, напротив, даже говорил, что назначать себе штраф — это значит признать себя виновным. Потом, когда друзья хотели его похитить из тюрьмы, он не согласился и, кажется, даже посмеялся над ними, спросив, знают ли они какое место за пределами Аттики, куда не было бы доступа смерти.
( 24) По окончании суда Сократ сказал:
— Однако, афиняне, те, кто подучил свидетелей давать ложную присягу и лжесвидетельствовать против меня, и те, кто послушался их, должны сознавать свое нечестие и несправедливость. А мне почему чувствовать себя униженным теперь больше, чем до осуждения, раз не доказана моя виновность ни в одном пункте обвинения? Не было обнаружено, что я приносил жертвы каким-либо новым богам вместо Зевса и Геры и других богов, связанных с ними, или что при клятве я называл других богов. А молодых людей как я могу развращать, когда я приучаю их к перенесению трудов и умеренности? ( 25) Что же касается преступлений, которые караются смертной казнью, — святотатства, прорытия стен 11 , похищения людей 12 , государственной измены, то даже сами противники не говорят, что я в чем-нибудь из этого виновен. Таким образом, мне по крайней мере кажется странным, в чем вы усмотрели с моей стороны преступление, заслуживающее смертной казни. ( 26) Но даже и несправедливый смертный приговор не заставит меня чувствовать себя униженным: он позорит не меня, а тех, кто постановил его. Утешает меня еще и Паламед 13 , смерть которого похожа на мою: даже и теперь еще он вдохновляет поэтов на песнопения, гораздо более прекрасные, чем Одиссей, виновник его несправедливой казни. Точно так же и мне, я уверен, засвидетельствует грядущее время, как свидетельствует прошедшее, что я никого никогда не обижал, никого не испортил, а, напротив, приносил пользу людям, ведшим со мною беседы, уча их бесплатно какому мог добру.
( 27) После этой речи он ушел; веселье выражалось, вполне соответственно тому, что он говорил, в его лице, осанке, походке. Заметив, что его спутники плачут, он сказал:
— Что это? Вы только теперь плачете? Разве не знаете, что с самого рождения я осужден природой на смерть? Да, если бы мне приходилось погибать безвременно, когда течет счастье, то, несомненно, надо бы было горевать мне и расположенным ко мне людям; если же я кончаю жизнь в ту пору, когда ожидаются в будущем разные невзгоды, то я думаю, что всем вам надо радоваться при виде моего счастья.
( 28) Присутствовавший при этом, горячо преданный Сократу, но простодушный человек, некий Аполлодор 14 , сказал:
— Но мне особенно тяжело, Сократ, что ты приговорен к смертной казни несправедливо.
Сократ, говорят, погладил его по голове и сказал:
— А тебе, дорогой мой Аполлодор, приятнее было бы видеть, что я приговорен справедливо, чем несправедливо?
И при этом он улыбнулся.
( 29) Увидав проходившего мимо Анита 15 , Сократ, говорят, сказал:
— Он гордится, как будто совершил какой-то великий, славный подвиг, предав меня смертной казни за то, что я, видя, каких великих почестей удостоили его сограждане, сказал, что не следует ему учить сына кожевенному делу. Как жалок он! Видно, он не понимает, что кто из нас совершил дела более полезные и славные на вечные времена, тот и победитель! ( 30) Но и Гомер приписывает некоторым людям при конце жизни дар предвидения будущего; хочу и я сделать одно предсказание. Я встретился однажды на короткое время с сыном Анита; мне показалось, что он — человек даровитый; поэтому я нахожу, что он не останется при том рабском занятии 16 , к которому его предназначил отец; а за неимением хорошего руководителя он впадет в какую-нибудь гнусную страсть и, конечно, далеко пойдет по пути порока.
( 31) Слова эти оправдались: молодой человек полюбил вино, ни днем, ни ночью не переставал пить и в конце концов стал ни на что не годным — ни для отечества, ни для друзей, ни для себя самого. Таким образом, Анит, как вследствие скверного воспитания сына, так и по случаю своего собственного неразумия, даже и по смерти имеет дурную славу.
( 32) А Сократ таким возвеличением себя на суде навлек на себя зависть и этим еще более способствовал своему осуждению. Мне кажется, участь, выпавшая ему на долю, была милостью богов: он покинул наиболее тяжелую часть жизни, а смерть ему досталась самая легкая. ( 33) Вместе с тем он выказал силу духа: придя к убеждению, что умереть ему лучше, чем продолжать жить, он, как вообще не противился добру, так и перед смертью не выказал малодушия; напротив, радостно ожидал ее и принял.
( 34) Итак, размышляя о мудрости и величии духа его, я не могу не помнить о нем, а помня не могу не восхвалять. Если кто из людей, стремящихся к нравственному совершенству, пользовался обществом человека еще более полезного, чем Сократ, того я считаю величайшим счастливцем.
В книгу вошли теоретические исследования А. Турена - известного французского социолога, критика классической социологии.
Расскажите о нашей библиотеке своим друзьям и знакомым, и Вы сделаете хорошее дело.
Произведения | 4 911 |
Биографии | 2 004 |
Библиографии | 10 251 |
Словари | 161 |
Словарные статьи | 1 244 714 |
Глава шестая
Сократ и проблема гражданского повиновения
1. Судебный процесс над Сократом
По ходу изложения мы неоднократно говорили о причинах и обстоятельствах, повлекших за собой преследование философа в судебном порядке. Поэтому начнем с того, что назовем имена тех, кто возбудил судебный процесс против Сократа: молодой и честолюбивый Мелет, посредственный трагический поэт; Анит — владелец кожевенных мастерских, влиятельное лицо в демократической партии, заклятый враг софистов, к которым он причислял Сократа. Этот приверженец авторитета традиций видел в деятельности Сократа посягательство на религию и мораль, угрозу идеалам государственной и семейной жизни. Третьим обвинителем был оратор Ликон. [1]
Сократ не переставал подвергать критике некоторые стороны афинской демократии, в частности, нападал на практику выбора должностных лиц по жребию. Критику Сократа многие были склонны расценивать как подрыв государственного строя. Таким образом, мотивы, которыми руководствовались обвинители Сократа, были по преимуществу политическими. Однако выдвигать их в качестве основания для обвинения, помимо всего прочего, не позволяла и амнистия, объявленная восстановленной демократией (Аристотель. Афинская полития. XIV. 39. 5).
Итак, весной 399 г. до н. э. Сократ предстал перед одной из 10 палат суда присяжных (гелиэи). В состав суда входило 6 тысяч человек, из которых 5 тысяч были действительными и 1 тысяча запасными судьями. Выбор судей (гелиастов) происходил ежегодно по жребию из числа граждан не моложе 30 лет по 600 человек от каждой из 10 фил Аттики. Судебная палата, где разбиралось дело Сократа, состояла из 500 человек, точнее 501, поскольку к четному количеству судей присоединяли еще одного, приемного, для получения нечетного числа при голосовании.
Справедливости ради следует сказать, что Анит и другие обвинители не жаждали крови Сократа, не добивались его смерти. Они были бы вполне удовлетворены, если бы Сократ, не подвергнутый аресту, добровольно удалился из Афин и на суд не явился. Но вопреки предупреждению Анита, он пошел на суд, вполне сознавая грозящую ему опасность.
В первой части (Платон. Апология. 17 a-35 d) речи Сократ говорит о своих прежних и нынешних обвинителях: первые из них — это те не известные ему люди, которые по своему невежеству, зависти или злобе распространили измышления о том, что он занимается натурфилософскими проблемами, т. е. тем, что находится под землею и что на небесах, и учит тому, как выдавать ложь за правду. Отвергая это обвинение, Сократ заявляет, что, во-первых, он не видит ничего предосудительного в исследовании натурфилософских проблем; во-вторых, он может найти сколько угодно свидетелей, в том числе среди его судей, которые подтвердят его непричастность к такого рода исследованиям; в-третьих, воспитание людей он считает полезным делом, но если воспитателями считать софистов, т. е. тех, кто берет плату за обучение, то всем известно, что он никакой платы за свои беседы не брал и в роли учителя никогда не выступал.
Затем Сократ переходит к своим новым обвинителям (Аниту, Мелету и Ликону) и указывает на необоснованность обоих пунктов их обвинения: развращение молодежи и непризнание богов. Сократ говорит, что нелепо считать его развратителем молодежи и одновременно признавать, что все остальные граждане, в том числе судьи или сами обвинители, никого не развращают. Даже если допустить, что он кого-нибудь развратил, то требуется доказать, что это развращение было умышленным; невольного же развратителя к суду не привлекают, а наставляют и исправляют (Там же. 24-26 а).
В практике судопроизводства греческих полисов было принято, чтобы обвиняемый после признания его виновным сам предлагал себе меру наказания, которую он заслуживает в собственных глазах. Это право, предоставляемое подсудимому, не будучи формально апелляцией, давало возможность смягчить наказание. Оно свидетельствует о гуманности судопроизводства афинян. Суд же присяжных выбирал между двумя (предложенными обвинителем и обвиняемым) мерами. Третий вариант исключался. Так вот, вместо назначения себе какого-либо наказания Сократ предложил нечто совершенно неожиданное для суда.
- 4 Понятно, что пересчет мины на нынешний курс доллара (рубля, драхмы) является весьма условным, очень приблизительным.
Возбудив недовольство и гнев многих судей неуместным предложением о назначении ему бесплатного обеда, Сократ не нашел поддержки и своему предложению об уплате штрафа. Суд присяжных вынес ему смертный приговор большинством уже в 80 голосов (Диоген Лаэрций. П. 42).
Обычно смертный приговор приводился в исполнение сразу же после его вынесения, но в случае с Сократом исполнение приговора было отложено на 30 дней в связи со следующим обстоятельством. Ежегодно афиняне отправляли на остров Делос к храму Аполлона священное судно с дарами, исполняя клятву Тезея, данную им богу Аполлону после уничтожения чудовища Минотавра на Крите и избавления Афин от уплаты дани (семь юношей и семь девушек, отдаваемых на съедение Минотавру) критскому царю Миносу. Со дня отплытия священного посольства и до его возвращения в Афины смертная казнь запрещалась.
2. Гражданин и закон
Г. Янг подробно анализирует каждый из четырех аргументов, которые четко выдвинули Законы против предполагаемого намерения Сократа убежать из Афин, т. е. против предложения Критона о побеге Сократа из тюрьмы. Несмотря на пространный и несколько замысловатый характер изложения материала, проведенный автором, анализ заслуживает внимания.
Второй довод говорит о том, что Сократ находится по отношению к Государству и Законам в такой же зависимости, как раб перед хозяином и как ребенок перед своими родителями — их отношения неравноправны, поэтому Сократ должен подчиниться решению суда (50 d—51 с). Государство нашло справедливым приговорить Сократа к смертной казни. Следовательно, попытка Сократа спасти свою жизнь бегством будет несправедливым деянием. Далее, в рассматриваемом аргументе проводится аналогия между родителями и ребенком, а также между господином и рабом, однако в остальных местах диалога о детях говорится как о пугливых и непоследовательных несмышленышах (46 с, 49 b), а о рабах — как о презренных существах (52 d; см. также 53 е). Следуя этой аналогии, можно доказать, что если Сократ, вопреки воле Государства, совершит побег из тюрьмы, он уподобится ребенку или рабу; но так как Сократ не хочет этого, он не совершит побега, не нарушит своих обязательств перед Государством, породившим и воспитавшим его. Однако весь смысл анализируемого аргумента как раз в том и заключается, что быть неравноправным ребенком или рабом не так уж плохо, чтобы Сократ выступал против такого положения вещей: он должен стремиться принять ограничения, вытекающие из его положения. Все это, замечает Г. Янг, является натяжкой, если не явной непоследовательностью, которая заставляет задуматься над тем, столь ли убедителен второй аргумент, каким он представляется с первого взгляда (Young. P. 18).
Сократ умер. Его смерть запечатлела его личность в памяти поколений. Она в значительной степени определила влияние его личности и учения на все последующие времена.
Заключение
Духовное наследие Сократа
Гнетущая политическая атмосфера, создавшаяся в Афинах] после казни Сократа, побудила Платона и некоторых других последователей философа покинуть Афины. Многие же из афинян, по-видимому, верили (или хотели верить), что, казнив всем известного Сократа, они укрепили демократию, веру в олимпийских богов и хорошие нравы. Вернувшись в Афины несколько лет спустя, ученики и последователи Сократа развернули широкую литературную деятельность вокруг личности и философского творчества своего учителя. Так возникла сократическая литература, одна из задач которой состояла в реабилитации Сократа в глазах современников и потомков.
В самом деле, как быть, если индивидуальное сознание сталкивается с общественным, если совесть одного идет вразрез с убеждением многих? Что делать, если мнение одного из граждан противоречит интересам государства, его требованиям? Как поступить тем, теоретическая и практическая деятельность которых вызывает недоверие и вражду со стороны окружающих людей? Какой приговор можно вынести человеку, обвиненному в подрыве устоев общественной и семейной жизни, если к тому же он решительно отказывается от какого-либо компромисса с людьми, считающими его деятельность разрушительной и даже пагубной? Словом, как быть, если один идет наперекор всем и считает истиной то, что, по мнению остальных, является опасным заблуждением?
Сократу, учившему, что главный вопрос жизни есть вопрос о добре и зле и что человек при всех ситуациях может и должен выбирать добро, была предоставлена возможность, причем на личном примере, доказать осуществимость того, чему он учит. На суде ему предстоял выбор: прекратить философствование и сохранить жизнь или под страхом смерти продолжать свою деятельность. Для Сократа отказ от своей миссии был равносилен отказу от жизни, ее смысла. Он выбрал смерть. Для таких цельных и честных натур, как Сократ, иной альтернативы не было. На это указывал еще Гегель. Точка зрения Гегеля разделялась Т. Гомперцем (с. 83) и другими учеными. Она находит сторонников и в настоящее время.
Исходя из того, что сложившиеся в данную эпоху социальные институты и идейные структуры исторически оправданы, Гегель был склонен преувеличивать право старого на существование. Точнее, соотнеся право старого и право нового, он ставил бытие нового в зависимость от суда над ним старого, требовал, чтобы новое оправдалось перед старым. Отсюда одинаковое признание двух прав, признание двоякой справедливости. Но одинаковое признание двух прав, как и двух истин, мало кого может удовлетворить. Не могло удовлетворить оно и Гегеля, прославлявшего всемирную историю как единый процесс. Чтобы выйти из этого положения, он представил конфликт Сократа с его эпохой как феномен трагедии.
Между тем осуждение Сократа — не только трагедия, но и событие в общечеловеческой истории (а также факт нравственного порядка), подлежащее суду истории. Тот, кто признает, что с именем Сократа связан новый этап в истории философской мысли, не может оправдать приговора над ним. С этой точки зрения, неприемлема и половинчатая позиция, занятая Гегелем в вопросе о справедливости приговора. Притупив остроту вопроса ссылкой на трагическое проявление справедливости в истории, на столкновение двух равных прав в ту или иную эпоху, Гегель пришел к выводу о, так сказать, невиновной виновности Сократа и предложил примириться с приговором.
Столкнувшись с относительным характером этических понятий, Сократ пытался найти нечто постоянное, нечто субстанциональное в нравственности. Отсюда и его поиски общих этических определений, что считается его огромной заслугой в истории философской мысли.
Сократовский диалого-диалектический метод предполагает свободу человека и основывается на демократической идее о том, что человек есть существо ответственное, способное познать истину и принимать решения на свой собственный страх и риск.
Сократ провозгласил: добродетель есть знание. Но не всякое вообще знание, а лишь добра и зла, — знание, которое ведет к правильным, добродетельным поступкам. На этом основании он пришел к выводу о том, что никто не зол по своей воле, а лишь по неведению. Этические парадоксы Сократа положили начало непрекращающейся и по сей день полемике об отношениях знания и добродетели, науки и нравственности.
Приложение
Слово об учителе*
Но такой переход возможен лишь на фоне могучего мифа, каким он и оставался в культуре Древней Греции и каковой трудно изъять и из современной человеческой жизни; к нему мы невольно возвращаемся, читая блестящее философское сочинение Ф. X. Кессиди о жизни и идеях Сократа, имя которого давно стало легендой. Да и сами события приобретают мифопоэтическую реальность: книга, которую Кессиди прислал в Россию (Ростов-на-Дону, а потом, исправленную и дополненную, в Санкт-Петербург) из Греции (Афин), некогда прочитанные им блестящие лекции в Ростовском государственном университете, которые происходили до его отъезда в Грецию. Надо сказать, что Феохарий Кессиди все эти годы не теряет связи со своими многочисленными друзьями и учениками, которые по-прежнему любят его и встречаются с ним во время его ежегодных приездов в Москву или же общаются с ним в письмах и по телефону.
Эта книга далеко не подводит итог творческим размышлениям автора, она скорее говорит нам о том, с мыслителем какого уровня мы имеем дело. Книга Кессиди о Сократе, в своем расширенном, теперешнем виде, еще не известная русскоязычному читателю, уже публиковалась во Франции (1982 г.), Греции (1984 г.), Чехии (1980 г.), Эстонии (1987 г.). Феохарий Харлампиевич Кессиди, доктор философских наук, профессор, член-корреспондент Афинской академии (основанной Платоном), академик Академии гуманитарных исследований и Академии гуманитарных наук, член ряда научных советов, достойно представлял Академию наук СССР (тогда он работал старшим научным сотрудником в Институте философии АН СССР) на международных форумах, в частности, на международных конгрессах, посвященных Аристотелю и Демокриту (Греция, 1978 и 1983 гг.). Им написано и опубликовано гораздо больше: более двухсот работ по различным областям философского знания, преимущественно по проблемам древнегреческой философии. Труды автора вышли в свет на пятнадцати языках мира.
А затем была защита, которая прошла успешно, было выступление Кессиди, где перед членами диссертационного совета при Ростовском государственном университете уважаемый профессор разнес в пух и прах теорию рабовладельческого экономического базиса античной культуры. Впрочем, в РГУ всегда царила атмосфера творческого настроя и свободомыслия. С этого времени Кессиди стал настоящим другом ростовчан.
Вскоре последовал его очередной приезд в Ростов, когда он выступил с лекциями перед аспирантами и студентами РГУ. Было неформальное общение с академиком Ю. А. Ждановым, профессорами В. Е. Давидовичем, Е. Я. Режабеком, В. П. Яковлевым, которым он и до сих пор не забывает передавать приветы. Но постоянно рядом с маститым ученым находились молодые преподаватели: Геннадий Драч — ваш покорный слуга, и Александр Ерыгин. А среди слушателей были и те, которые в дальнейшем стали широко известны своими научными трудами, общественной и политической деятельностью — среди них Людмила Косарева (безвременно ушедшая), Эмилия Волкова, Тамара Матяш, Владимир Басин, Петр Мостовой.
А затем были наши встречи в Москве, уютная квартира Ф. X. Кессиди в Кропоткинском переулке, гостиная, где мы неизменно отмечали мой приезд в Москву, и кабинет хозяина, где меня уже ждали свежие книги, которые получал маститый ученый из-за рубежа, давая ознакомиться с ними своим молодым коллегам. Кессиди разработал особый маршрут прогулок по Москве, где мы, избегая городского шума, могли спокойно обменяться мнениями о прочитанном.
Г. В. Драч, доктор философских наук, профессор, декан философского факультета Ростовского государственного университета
Весной 399 года до нашей эры Сократ предстал перед одной из 10 палат суда присяжных (гелиэи). В состав суда входило 6 тысяч человек, из которых 5 тысяч были действительными и 1 тысяча запасными судьями.
Выбор судей (гелиастов) происходил ежегодно по жребию из числа граждан не моложе 30 лет по 600 человек от каждой из 10 фил Аттики. Судебная палата, где разбиралось дело Сократа, состояла из 500 человек, точнее 501, поскольку к четному количеству судей присоединяли еще одного, приемного, для получения нечетного числа при голосовании.
Стоит отметить, что Анит и другие обвинители не жаждали крови Сократа, не добивались его смерти. Они были уверены, что суда вообще не будет: Сократ, не подвергнутый аресту, добровольно удалится из Афин и на суд не явится. Но все вышло иначе…
Бюст Сократа в музее Ватикана
С. Бунтман: Интересно, а какие мотивы были у обвинителей? Например, у того же Анита?
Сократ проповедовал свободу воли. Он исходил из того, что человек — это микрокосмос, поэтому многое он может позволить себе решать сам. Но вот в чем парадокс: во время Пелопоннесской войны Сократ внешне вел себя в соответствии с отеческими нравами. Он не обязан был идти в армию, однако пошел, добровольно, причем в чуть ли не самую физически тяжелую ее часть, в гоплиты. Это требовало большой выносливости, здоровья. И он сражался, принял участие в трех крупнейших баталиях. А в одном сражении, оставшись совершенно один, вынес с поля боя раненого, поразив своим мужеством и афинян, и спартанцев. То есть Сократ был человеком, который во всех отношениях соответствовал той самой идее гражданина-воина, но при этом постоянно подчеркивал, что делает он это не в стаде, не потому, что идут все, а потому, что это его личный, свободный выбор.
С. Бунтман: Давайте теперь пройдемся по пунктам обвинения. Как все происходило? Итак, Сократ не верил в городских богов…
А. Кузнецов: Сразу отметим, что в то время с городскими богами вообще все было довольно сложно. Неразбериха в умах, горечь поражения и все прочее приводили к тому, что все больше и больше в городе получали распространение чуждые афинянам культы: фракийско-фригийские, северо-восточные, суровые. Точно сказать, какой из них на тот момент был официальным, сложно. Но Сократу-то предъявляли другого бога — его демония. Что это такое? Ну, что-то вроде ангела-хранителя, руководителя, который дает советы, личного оракула.
Но главным, конечно, пунктом обвинения было обвинение в развращении юношей…
Сократ и Алкивиад кисти Антона Петтера
С. Бунтман: Что имелось в виду?
Возможно, будь у Сократа профессиональный защитник, все сложилось бы по-другому, но философ защищал себя сам. Защищал, как известно, абсолютно не в традиции того времени. Всю историю он старался свести к философскому спору с лирическими и нелирическими отступлениями. У зрителей, у значительной части гелиастов, среди которых в основном были люди достаточно простые, возникало ощущение, что Сократ пытается заболтать все это дело, что он юлит, уворачивается вместо того, чтобы дать прямые ответы на прямые вопросы.
Затем, уже в процессе, возникли еще два обвинения. Первое совершенно удивительное: Сократа обвинили в неуважении к великой греческой литературе и в критике великих поэтов, в первую очередь Гомера и Гесиода.
И второе обвинение, которое также периодически всплывало, заключалось в том, что Сократ был признан врагом демократии и дурным гражданином. Нет, его поведение на войне не давало ни малейшего повода для обвинения, однако в остальном философ был пассивен.
Естественно, решение суда было не в пользу Сократа. Он был признан виновным при соотношении голосов 281 против 220.
С. Бунтман: Ну, не совсем критично.
А. Кузнецов: Да. Шанс смягчить наказание еще был, однако Сократ им не воспользовался.
Смерть Сократа. Жак-Луи Давид, 1787 год
В чем, собственно, дело? В практике судопроизводства греческих полисов было принято, чтобы обвиняемый после признания его виновным сам предлагал себе меру наказания, которую он заслуживает в собственных глазах. После этого суд присяжных выбирал между двумя (предложенными обвинителем и обвиняемым) мерами. Tertium non datur.
С. Бунтман: Ну, это совершенно явный вызов обществу, насмешка. Его только что большинством голосов признали виновным, а он требует награды за то, в чем его обвиняют.
А. Кузнецов: И еще одна вещь, которая, видимо, тоже очень раздразнила судей: Сократ не давил на жалость, демонстративно пренебрегал правилами, приличиями, нормами. О чем речь? В Афинах существовала определенная традиция поведения обвиняемого в суде: он должен был, опустив голову, просить прощения, пускать слезу (вспомним, например, Перикла). При этом все это должно было происходить на фоне плачущих жены и детей.
С. Бунтман: Известный сюжет: на кого же ты нас покидаешь, кормилец? Как же мы, сироты, без тебя будем?
А. Кузнецов: Да. Сократ этого не сделал. У него было трое сыновей, жена Ксантиппа, но все они по его приказу остались сидеть дома. Отсюда и результат второго голосования: 360 против 141.
С. Бунтман: То есть суд присяжных вынес Сократу смертный приговор?
А. Кузнецов: Да.
С. Бунтман: Была ли возможность амнистии?
А. Кузнецов: Нет. Приговор гелиэи был окончательным.
Однако казнь Сократа не была совершена сразу же. Почему? Дело в том, что в это время на остров Делос к храму Аполлона афиняне отправили священное судно с дарами (один из греческих ритуалов), и пока корабль был в пути, смертная казнь запрещалась.
За это время ученики Сократа подготовили побег. Осуществить его было несложно, но философ наотрез отказался, оставшись верным отеческим законам.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Суд идет. О судебных процессах прошлого: от античности до новейшей истории предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Тридцать тиранов были правителями, поставленными в Афинах спартанским военачальником Лисандром. Они правили очень жестоко и в течение менее чем одного года казнили около полутора тысяч афинян. Однако вскоре их при поддержке союзных Фив сверг полководец Фрасибул. Большинство из тридцати были убиты в течение года после лишения власти.
Процесс Сократа (современная литография)
Государственного обвинения в Афинах не существовало. Обвинение мог выдвинуть любой полноправный гражданин, который при этом давал клятву в том, что говорит правду. В задачу архонта басилевса входило установить, имеет ли обвинение под собой какие-либо основания, и передать дело на рассмотрение суда.
Еще в VI веке до н. э. великий реформатор Солон ввел в государственное устройство афинского полиса широкое демократическое начало. Одним из наиболее ярких его проявлений стала гелиэя — суд, состоящий из шести тысяч выборных судей (пять тысяч были действующими, тысяча — запасными). Судьей мог быть любой свободный житель Афин старше тридцати лет. За свою деятельность судьи получали небольшую плату. Для рассмотрения конкретного дела собиралась многочисленная коллегия: так, незначительные гражданские иски рассматривались составами из двухсот одного судьи, для уголовных дел требовалось еще более представительное собрание. Решение принималось тайным голосованием. Во избежание подкупа состав судей определялся жребием непосредственно перед началом процесса. Время, отведенное на рассмотрение дела, строго фиксировалось при помощи специального водяного устройства; судебная сессия продолжалась в течение светового дня (Сократа судили зимой, и длительность процесса определили в девять с половиной часов).
Имели ли обвинения, выдвинутые против Сократа, под собой какие-либо основания? Несомненно. Взаимоотношения философа с традиционным пантеоном олимпийских богов были, мягко говоря, неоднозначными. Сегодня нам трудно обоснованно судить о воззрениях мудреца на религию (от Сократа не осталось ни одной собственноручно написанной строчки, о его учении мы знаем только по рассказам учеников — в первую очередь Платона и Ксенофонта — и отзывам недоброжелателей, например, великого драматурга Аристофана), но ясно одно: представления Сократа о божественном начале расходились с общепринятыми. По сути он, вполне возможно, и не покушался на религиозные устои (по крайней мере, в суде он будет отстаивать именно этот тезис). Однако малограмотным в большинстве своем гелиастам в ходе судебных прений стало очевидно, что у Сократа имеется собственный взгляд на некие общеизвестные понятия — а это, по их представлениям, было крайне предосудительно. Ведь всего за тридцать пять лет до процесса над Сократом за одно предположение, что солнце — не божество, а раскаленный камень, философа Анаксагора приговорили к смерти, и только заступничество всесильного на тот момент Перикла спасло ему жизнь.
Еще более серьезным представлялся афинянам пункт о развращении юных умов. Обвинители напомнили горожанам, что учениками Сократа в свое время были три ненавистных им человека: предатель Алкивиад, великий полководец, перешедший на службу к спартанцам, фактический лидер проспартанских Тридцати тиранов Критий и его помощник Харикл. Многие соглашались с мнением, что это неспроста и что учитель несет ответственность за последующее поведение своих учеников, даже если он и не склонял их к предательству интересов родного города напрямую. Кроме того, многих судей — людей зрелого возраста, — по-видимому, вообще раздражала популярность Сократа у молодежи: его явно считали ответственным за то, что двадцатилетние балбесы дерзят и не уважают старших.
Приговор гелиэи — смертная казнь — был вынесен подавляющим большинством голосов, триста шестьдесят против ста сорока одного. Интересно, что за него проголосовали около сотни судей, в первом туре высказавшихся за невиновность мудреца…
Сократу еще почти месяц пришлось дожидаться смерти: в Афинах смертные приговоры не приводились в исполнение в период, когда на остров Делос к храму Аполлона отправлялась праздничная делегация. За три дня до ее возвращения один из почитателей философа, Критон, предложил ему побег в плодородную Фессалию, где знаменитого афинянина готовы были принять и спрятать. Вполне вероятно, это устроило бы и большинство жителей Афин: многие из них уже пришли в себя и полагали, что суд погорячился.
Раньше, вослед Платону, принято было считать, что Сократа отравили цикутой. Однако современные историки и врачи пришли к выводу, что, скорее всего, это был болиголов пятнистый (Conīum maculātum), ядовитые свойства которого были хорошо известны грекам.
Читайте также: